Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Лидочка сбивает снег, оглядывается, ища сумочку, и он ясно видит ее лицо в темноте, такое же, как под навесом у костра; здесь оно снизу освещается белым снегом. Она поправляет одежду и не узнает его. Заметив его, она сперва пугается, но потом дотрагивается рукой до его лба и идет по переулку, а щенок бежит за ней.

Она обернулась и пошла быстрее, как если бы он был молодым человеком, но он поравнялся с ней в уверенности, что проводит ее до самого дома через много улиц. Он все время молчал, а она хотела было заговорить, но в это время увидела у моста, к которому шла, опять того же серого мальчишку-беспризорника и остановилась, чуть не плача от испуга и прячась за какую-то железную ставню. Беспризорник стоит над люком, видимо собираясь туда спуститься. Он держит в руках пакет и сумочку и в задумчивости глядит в сторону моста. А там у перил, облокотившись, стоит высокий и плотный мужчина средних лет в драповом пальто на ватине, поворачивая изредка голову над снегом, видимо, кого-то поджидая. На скрип Лидочкиных шагов он обернулся, а мальчик, видя, что он не глядит в его сторону, нырнул со звоном в люк.

Беспризорник. 1938. Б., чернила. 15x19

Тогда Лидочка быстрыми шагами подбежала к этому мужчине и воскликнула:

– Вот он, вот он в этом люке!

Мужчина спросил:

– Кто? Что случилось? Это ты кричала?

– Беспризорник отнял у меня колбасу.

– Какую колбасу?

– Хорошую, брауншвейгскую, только что у Лютова!

– И много там было?

– Конечно много, полтора кило.

Мужчина берет ее под руку и говорит:

– Видишь, как опасно ходить одной.

Он направляет Лидочку к мосту. Они всходят и идут вверх. Щенок бросается за ними, не слыша, о чем они говорят. Они идут так быстро, что он успевает догнать их только у середины. Тут он вспоминает о провале и в то же время видит, как мужчина замедляет шаги, останавливает Лидочку и поворачивает ее обратно. Она идет неохотно, возражая, видимо, не соглашаясь с ним. Проходя мимо щенка, мужчина говорит:

– Нет, вы не знаете – это касается меня. Мы остановимся на минутку. Уверяю вас, в это время там никого не бывает.

Лидочка отвечает:

– Я не понимаю, что вам за охота…

– Прекрасное такое местечко!

Лидочка, про себя: «Знаю я твои места…»

– А чем же они плохие?

– Но ведь сейчас все закрыто?

– В том-то и дело, что все закрыто.

– Но зачем это вам понадобилось?

Мужчина фыркает. Они сворачивают по одному из переулков и выходят на большую улицу. Он подводит Лидочку к ступенькам вниз под светящейся вывеской «Мужская уборная». Она, удивленная, останавливается, повернувшись к нему. Он кажется несколько смущенным и говорит:

– Уверяю вас, здесь очень мило и никого нет. Сторож мой хороший знакомый, даже мой друг. Я всегда здесь чищу сапоги.

Но в это время дверь уборной открывается изнутри и хлопает, и оттуда поднимаются какие-то фигуры с поднятым воротником.

Лидочка со словами: «Ну, знаете!» – вырывает свою руку и быстро уходит. Мужчина, скрипя по снегу, удивительно легко для своей плотности, бежит за ней, и изумленный щенок за ними. Он видит, как они поравнялись и опять направились к мосту. На пустынных улицах совсем тихо. Ночь освещают фонари и горящие кое-где огни разных цветов от разноцветных абажуров. Они всходят на мостик и быстро удаляются. Щенок в страхе бежит за ними, чтоб их остановить. В три прыжка он выносится на середину мостика и едва успевает удержаться перед провалом. Но, остановившись над черной водой и поднявши голову он слышит впереди их голоса. Он несколько раз обегает всю ширину провала, но видит прямо перед собой в темноте конец моста и внизу ледяную черную воду, а когда поднимает голову – на той стороне канала большой неосвещенный дом, но вот его окна зажигаются.

Щенок, дрожа от ночного холода, спускается с моста и, отбежав десять шагов, опять натыкается на канализационную колодку. Но теперь люк закрыт, там черно и никого нет. Щенок идет вдоль перил по набережной.

V. Квартира на разъезжей

Нацепивши галстук-бабочку Ведерников нагибается от зеркала к нижнему ящику платяного шкафа, блестя разглаженными волосами под тюльпаном бра. Но он останавливает себя за плечи и, торопя время, потирает руки. Должны быть гости. Сын Аркашка в столовой снимает салфетку с патефона. Анна Михайловна – жена – выносит на французских каблуках из кухни блюда. Выглядывая на нее из-за спинки дубовой кровати в дверь спальни, Ведерников соображает ее движения. Он останавливает ее во время накрывания на стол: «Так, и вот так, и еще немножко»; отмахнувшись от этого, он проходит в светлом костюме мимо низко посаженных окон. «В частности, когда она нагибается у буфета, доставая тарелку с анчоусами, и садится на корточки – одна спина и зад. Ужас!» Отвернувшись на минутку к занавескам на смежный двор, освещенный качающимся фонарем, он застает ее уже встающей, наклонив красное лицо, рассматривая уложенные анчоусы.

Ведерников лихорадочно ежится и пританцовывает в нетерпении. Выйдя на звонок в прихожую, он снимает телефонную трубку, висящую над столиком с платяной щеткой, и спрашивает: «Але?» Но это ошибка. В это время звонит колокольчик. Он отбрасывает цепочку выходной двери и открывает ее, заслоняя зеленую дверку уборной, выходящую тоже в сени. Входят трое: полупротрезвевший Митя, от которого сильно несет одеколоном и пудрой, со свежим боксом и совершенно выбритым затылком чуть не до макушки, Зотов и Холодай. Они раздеваются вместе, дымя паром и толкаясь в тесноте. Анна Михайловна, убежавшая в спальню навести отщипанные брови, пудрит круглое лицо и выходит, затыкая за рукав потный платочек, с сильно бьющимся сердцем. Гости раскланиваются и рассаживаются. Она опускается на диванчик с медальонами, с которого снят чехол, возле Мити и спрашивает:

– Ну как, Дима, самочувствие?

– Теперь полегчало.

– Что ж вы к нам не заходили?

– Некогда.

– А может, вас Настя не пускала?

– Я на Настю плевал.

– Что вы! Надо быть настолько сумасшедшим?

– Я к такому числу не принадлежу.

– Кто вам сказал? Это версия.

Митя, насупившись, не отвечает. Ведерников говорит, заводя патефон:

– Однако милости просим.

Все едят и выпивают. Зотов спрашивает, выдвигая серое лицо:

– Хозяин, а нет ли у вас, я, конечно, извиняюсь, ведерка икорки свежей?

– А? Это у меня на кухне.

– Нельзя ли поинтересоваться?

Он привстает, вися над столом своим полувоенного покроя пиджаком в талию с накладными карманами, и, поднявши Ведерникова таким образом с места, выходит с ним под звуки патефона в сени. Ведерников протягивает руку к зеленой двери уборной, но Зотов его останавливает. Пошатываясь и прислоняясь к нему, он указывает на столовую и говорит:

– Принесли.

– Здесь?

– Да, прихватили на квартире у ихней дамы.

Ведерников входит в кухню, лезет на полку в бумажных узорчиках, но, доставши большую банку с паюсной икрой, забывает о ней и обращается к Зотову. Их согревает нетерпение, кухня в бумажных полках тесно обступает их надежными стенами.

За зеленой дверью, в уборной, на стульчаке в штанах сидит Аркашка. Вот уже полчаса он, не переставая нервничать, но не отрываясь, читает толстую книгу «Тарзан, сын обезьяны». Он слышит за тонкой перегородкой в кухне разговор. Голоса тревожат его на самом интересном месте. Он не отстает от книги и, даже улавливая за стеной, притихши и не шевелясь, отдельные слова, вперившись в нее, наморщив лоб и нервно пристукивая ногой, продолжает читать. Наконец он заставляет себя быстренько захлопнуть книжку и, наставив голову, внимательно прислушивается.

Боясь отцовского стука в дверь, Аркашка решает, что время сматываться. За перегородкой Зотов говорит по складам:

– Тихон Логиныч, не стой тут.

Вздрогнув от оплошности, Аркашка вдруг вспоминает об одном несделанном деле, которое давно сохранялось и откладывалось до удобного случая. Он успевает выскочить и проскользнуть из сеней в коридорчик к спальне как раз в то время, как Зотов стукнул дверью уборной.

Продолжая сжимать книгу, Аркашка входит в спальню, где горит одно бра, и видит через открытую дверь, как в столовую входят оба и устраиваются на свои места. Холодай спрашивает: