Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

– А, пальто – пальтом, а шуба – шубой.

– Нет уж, покупать, так получше. Погодим. Понимаешь, Тихон Логиныч, погодим покупать окончательно шубы. Еще будет время.

Ведерников поднимается наверх отдать шубу, а Зотов, стоя внизу у лестницы, задумчиво напевает, сильно фальшивя:

Я играл вчера в лото,проиграл свое пальто,портсигар и два кольца.Оца-дрица-оца-ца.

В это время в магазине, хотя еще на улице полусветло, включают электрический свет. Вдруг Зотову попадается на глаза блестящий серебряный портсигар с монограммой. Он извиняется перед Анной Михайловной, осматривает портсигар и быстро покупает его. Пока он тут же пересыпает туда папиросы из коробочки «Зефир», Ведерников возвращается.

Второй щенок, осматриваясь в шуме патефонов, в общей сутолоке медленно подходит к бледной витрине. На улице, с той стороны против стекла витрины, стоит девочка. Это Соня. Она рассматривает вещи, выставленные за стеклом. Ей кажется, что они встречались, то есть которые были дома. Во всяком случае, эти очень похожи. Она с боязливостью рассматривает их, но не может оторваться.

Рядом с ней стоит первый щенок. Второй щенок внутри магазина ближе подходит к стеклу и глядит туда, но вместо вещей, которых в этом месте немного, он видит в тусклом и поблескивающем стекле свое отражение. Он стоит, прямо уставив глаза на стекло и на это отражение, которое смотрит на него. Вдруг его взгляд отрывается и встречается с глазами девочки. Он ясно различает рядом со своим – отражение маленькой фигуры, у нее белое лицо и серые глаза. Ее туловище почти не освещено. Но светлое лицо видно ясно. Поразительное сходство с Лидочкой ударяет его, как камнем. Кровь прихлынула к его сердцу. Он уверен, что это она стоит здесь с ним рядом. Он медленно поворачивается туда, направо, и, поднимая свою морду, глядит. Но там никого нет. Там действительно никого нет. В этом месте магазина пусто. Он с дрожью ужаса, прошедшей под шерстью, отдергивает голову к стеклу и видит опять свое отражение, а рядом милое, необычно белое личико, которого он уже не может ясно рассмотреть, так как оно отступило, отшатнулось.

Первый щенок за стеклом, взъерошенный и грязный, неподвижно глядит на свое отражение в стекле. По движению девочки, стоящей рядом, он переводит взгляд налево и вдруг замечает, что ее отражения в стекле нет. Он пятится, ощетинясь и воя, шерсть на нем становится дыбом, и видит, как так же – естественно – пятится его отражение, но ее отражения – нет. Напрасно он глядит в стекло и на нее. Она стоит помертвелая и не может двинуться, чтоб убежать. Она видит щенка рядом с собой и его отражение в стекле. Но себя она не видит. Она уже не думает о вещах. Она думает: «Значит, меня действительно нет. Меня нет».

Первый щенок отскакивает в страхе от стекла и бросается в сторону. Тогда она тоже, закрыв лицо рукой, оторвалась и убегает.

Второй щенок в смертельной тоске бежит между ходящих ног из этого магазина. Он увидел, что ничего нет. Но он видел ее живую в переулке. «Я хочу ее настичь. Я хочу ее еще увидеть».

IX. Баржа

До самой воды воздух наполнен густыми хлопьями снега. Он увлекает желтые стены. Они колеблются под крышами, опираясь на пушистые ветки скверов. Ветер сметает облака и наносит новые. Сквозь темноту горят окна.

Задавшись быстрой целью, первый щенок отряхнул от снега когти и пожался по стенке со звяканьем через мостовую до перил канала, и высматривал в темноте через воду. На той стороне большой серый дом, вероятно, со сквозным двором, и очень высокий. Но, к несчастью, сильный ветер, и он не может рассмотреть, нет ли в нем какого-нибудь гастрономического магазина, лавки, а все ударялся головой о чугунные палки решетки. Он просунул голову в пролом, где было выбито несколько чугунных прутьев, и увидел прямо под собой сквозь падающий снег большую баржу, – ее конец пропадал в темноте, – на каких возят дрова или песок, но эта баржа, как их называют, была, очевидно, пустая, так как сидела очень высоко. Из трубы, торчащей над кормой, шел дымок, значит, там кто-то есть. А около трубы висели тряпки. Направо от щенка одно звено перил было снято, и в большом проломе были переброшены две скрепленные доски, какие употребляются для тачек с песком или тому подобным. Услышав дуновение тепла, щенок различил полоску света на дне баржи. Там была дверь, и из нее несло вместе с теплом копченой рыбой. Тогда он ступил на доски и, безучастно поглядев на ту сторону канала, перешел на баржу. Он был как раз в середине одного из ее бортов и сразу увидел внизу низкую дверь, ведущую в каюту, и оконце. Он хотел было идти туда, но в это время на корме появилась фигура. Это был неизвестный мальчик-беспризорник, и щенок, недолюбливающий мальчишек, съежился и притаился за пустой тачкой, которая и в самом деле стояла у борта. Он с любопытством вглядывался в фигуру и лицо этого беспризорника, которые ему что-то напоминали. А тот, скорчившись, очевидно от холода, подходит к самому краю баржи и вынимает из кармана газетный пакетик. Что было в нем – этого щенок не мог разглядеть. Сперва беспризорник размахнулся, чтоб бросить пакетик в воду, но потом, видимо, раздумал. Он разворачивает пакетик из газетной бумаги – это щенок хорошо видит – и высыпает из него в воду какую-то труху, потом, держа бумагу одной рукой, он стучит по ней пальцем другой, как будто стряхивая с нее остатки, и при этом говорит: «Порядок!» Потом он полез в тот же карман, вынул из него не то ключ, не то подпилок и, сложивши бумажку, аккуратно прячет их туда вместе. В это время щенок услышал стук шагов по набережной, который заставил его быстро оглянуться. Но улицу от него застило снегом, а когда он опять посмотрел на корму, то с удивлением увидел, что мальчика уже нет. «Куда же он девался? – думал щенок. – Он не мог спуститься к двери – я б его увидел близко. Видимо, он перепрыгнул на набережную. А внутри, по всей вероятности, никого нет». Щенок, выйдя из-за тачки, спустился по лесенке на дно баржи и, просунув голову в щель, открыл дверь в маленький коридорчик, прорезанный только полосой света, но в это время застучали чьи-то шаги, и за ним в эти сени быстро вошел мальчик – но это был не тот, а другой. Тут так тесно, что щенку приходится проскочить вперед, и таким образом они вместе появляются в освещенной каюте.

Она обшита серыми сосновыми досками вроде дачной комнаты, но совсем не пустая, как думал щенок. За столом сидят старик в тужурке и тот беспризорник. «Откуда же он здесь взялся?» Тут щенок замечает лестницу с люком, ведущим наверх. Каюта освещена бензиновой коптилкой. Близко наклоненное к огню белобрысое лицо беспризорника с челкой определенно очень знакомо. Щенок, поджавши хвост, попятился. Но он не может сообразить, а убегать уже поздно: только что вошедший мальчик сильно прихлопнул дверь.

– Ты, Аркашка? Привет! – говорит беспризорник сиплым тонким голосом.

– Наше вам с кисточкой, – говорит старик. Но Аркашка молча разматывает длинное кашне и вытирает мокрое красное лицо, бегая по сторонам широко расставленными глазами.

– Ага, что случилось? – спрашивает беспризорник. – Что-то ты как в не себе?

Аркашка хочет что-то говорить, но вместо этого начинает плакать. При этом у него из вздернутого носа выпрыгивает сопля. Старик с любопытством заглядывается на это.

– Японский бог! – говорит беспризорник. – А ну, рассказывай!

Аркашка сквозь хрип и бульканье:

– Ага! Ага! Он меня убьет! Он меня опять поясом!

Беспризорник поднимает белые брови:

– Кто убьет?

– Папаня!

– За что?

– За фотокарточки.

– Ну?

– Я их положил в сетку…

– Ну и что же?

– А они пропали.

– Кто взял?

– Не знаю – гости взяли, паразиты. Унесли, я искал под вешалкой, там нету. Нигде нету, не найти. Где искать, не знаю…

– У, етитная сила, – перебивает беспризорник. – А что же было на тех фотокарточках?

Аркашка всхлипывает, втягивая и глотая свою соплю, на что старик бьет себя по коленям.

– Ну, говори.

– Маманя была – в голом виде.

Некоторое время все молчат.

– Как ты скажешь, Шкипорь, что ему делать? – спрашивает беспризорник.

Шкипорь спрашивает у Аркашки:

– А кто ее снимал?

Тот, удивленный этим вопросом, задумывается. В это время беспризорник, разглядывая щенка, подзывает его к себе: «Бобик, бобик, т…т...т…», – и спрашивает:

– А как этого твоего зовут?

Аркашка глядит вниз:

– А я думал, что это ваш.

– Как наш? Ты же его привел?

– Нет, он здесь был.

Тут все трое, повернувшись, рассматривают щенка, который стоит, опустив голову. Шкипорь тянет руку в котелок с картошкой, но беспризорник останавливает его и обращается к Аркашке:

– А снимал ее, наверное, твой папаня? Значит, ты у них и взял с места?

– Да.

– А как она снята?

– По-всякому.

– Ага, – говорит Шкипорь, – стоя, лежа, напокат?

– Так, так, – говорит беспризорник, – и раком?

– И раком.

Все молчат.

– А ноги у нее как, – допрашивает Шкипорь, – вроде «иди к дяде на паяльник»?

Аркашка, опять всхлипнув, кивает.

– Да, – говорит беспризорник. – Папаня из тебя все почки выбьет, плохое твое дело. Постой, постой, не нуди. Расскажи все по порядку.

Пока Аркашка рассказывает, щенок, улыбаясь про себя краем губы, согревается в углу: «Да, хорошо, когда тепло». Но подробный рассказ о фотографиях его раздражает. Вдруг он вспоминает Соню с беспокойством, но тут он чувствует голод. Обнажив края зубов, он присматривается к столу.