Считай звёзды
Шрифт:
Парень лежит на кровати. Вокруг чернота ночи. Выражение его лица спокойное, дыхание ровное, мышцы тела расслаблены. Он принимает. Теперь точно принимает свое положение, ведь всё, что было в его силах, он это сделал. Отныне его не может мучить совесть. Пускай всё это оставит его в покое, дав блондину умиротворенно углубляться в себя, в свои воспоминания, которые в хаотичном порядке всплывают в сознании.
Прикрывает веки.
…Активное дыхание, своей тяжестью приносящее сердцу в груди нешуточную боль. Лежит на животе, отчего дыхание затруднено сильнее, но приподняться нет сил. Липкая кожа «тонет», покрываясь капельками пота, влажные кончики волос прилегают к коже лба. Над ним такое же затрудненное дыхание. Такое же быстрое и сбитое.
Внизу всё ещё присутствует дискомфорт от растяжения. Приходится до хруста прогнуть спину, чтобы уменьшить давление, вызывающее необычный дискомфорт, который его заставляет ощущать Робб. Кудрявый парень губами прижимается к затылку Остина, до белых пятен в глазах сжимает влажные веки. Такие вспотевшие, что странно. Как он себя ощущает? Даже лучше, чем мог себе представить. Робб кожей живота липнет к спине блондина, пока пытается привести себя в чувства. Остин опускает голову, лбом касаясь подушки, и вздрагивает, ладонью схватившись за край матраса, когда Робб решает немного двинуться, чтобы приподняться и не ложиться полностью на парня снизу. Остин ругается под нос, корчась, и громко втягивает воздух через нос, пытаясь приподняться на локтях, но это явно лишнее. Ведь любое движение вызывает непоколебимое желание у Робба вновь начать шевелиться. И парень не справляется с контролем, когда ладонью сдавливает затылок блондина, довольно грубо вжав его щекой в подушку, и второй рукой опирается на кровать, с дрожью в теле возобновив толчки, которые с каждым новым движением теряют свою аккуратность.
Сколько раз с языка Остина соскальзывает матерное обращение? Он пытается распознать хоть какую-то здравую эмоцию, ощущение, что обязано преобладать внутри него в процессе того, во что он оказывается ввязан, но ничего толкового, лишь жжение, давление и жар. Продолжает сжимать край матраса, второй ладонью пытаясь дотянуться до плеча Робба, но тот перехватывает его запястье, прижав к кровати, и с тяжелым вздохом наклоняется, медленнее надавливая своими бедрами навстречу его, а губами касаясь влажной кожи плеча. И Остин странным образом дает слабину, чувствуя, как в глотке встревает кислород. Прикрывает веки, с неопределенными для Робба эмоциями промычав что-то в подушку.
Дыхание идет к черту…
Открывает веки. Смотрит в потолок. Сдавленная глотка не пропускает воздух. Пальцами сжимает ткань футболки, вонзая в неё пальцы с такой силой, словно его переполняет желание добраться до внутренностей. До сердца. И вырвать к черту, ведь это такая ужасающая боль, вызывающая активное биение, что приводит к потере способности контролировать мысленный поток.
Прикрывает веки, пытаясь вдохнуть полной грудью.
…— Что это? — тычет пальцем в синяк на шее Остина, с издевкой улыбаясь, ведь блондин раздраженно отдергивает его руку, ругнувшись:
— Мудак, блять, — лежит на спине, морщась от боли, которой охвачено его тело, но вряд ли признает, что находит её вполне приятной. Недолгое время смотрит в потолок, после переводя хмурый взгляд на улыбающегося парня, который вполне доволен проделанной работой, за что Остин наносит три или четыре сильных удара по его спине, получая в ответ лишь пущенные смешки. Блондин рассерженно ворчит, плюет на боль, кое-как поворачиваясь к Роббу спиной, ложась набок, и накрывается полностью одеялом, скрыв покалеченную кожу. Прикрывает веки. Черт, за окном уже светает, а они ещё не спят. Этот кретин полночи измывался над ним, и ни намека на усталость в его чертовых глазах.
— Урод, — Остина трудно понять. Он покрывает Робба матом, но, простите, сам не проявляет никакого сопротивления. Даже сейчас. Почему бы тебе не прогнать его к черту?
Блондин
глубоко вздыхает, желая уже окунуться в сон. Слишком измотан. Как он думает, именно по этой причине не реагирует на движение позади. Робб по-прежнему довольно улыбается, ложась ближе к теплой спине блондина, и с тяжелым, даже обреченным вздохом обнимает его за плечи, получив следующее:— Ты, блять, липкий, — Остин с отвращением морщится. — Мерзость.
— Ага, — лишь шире улыбается, сильнее прижимаясь.
— Пиздец, — он продолжает демонстрировать дискомфорт.
— М, — мычит.
— Свали на хер! — Остин дергает локтем, задев им щеку Робба, и от неожиданности сам оглядывается, распахнув веки, а кудрявый парень отрывает голову от подушки. Уставились друг на друга. Робб моргает, пальцами касаясь своей щеки, щупая теперь уже больной участок, а Остин почему-то сглатывает, сдержав свое дыхание. Смотрят. И, наверное, блондин совершил бы ошибку и извинение бы слетело с его губ, если бы Робб вдруг не улыбнулся, вызвав больше раздражения у Остина, который плюет ему в лицо:
— Черт, да пошел ты! — отворачивается.
Робб наклоняется, лбом коснувшись его виска, и с прежней издевкой пускает смешок, вызывая ту самую вибрацию в животе блондина, которую он никогда не примет.
Широкая улыбка. Ещё влажные кудрявые волосы. Вызывающий мурашки аромат мяты. Сверкающие карие глаза.
Сжатые до бледноты губы медленно теряют напряжение. Кудрявые волосы, испачканные в грязи. Едкий запах крови, вызывающий судорожную скованность. Темные стеклянные карие глаза, смотрящие перед собой, но лишенные какой-либо цели. Мгновение назад их целью был Остин, который с широко распахнутыми глазами следит за каплей крови, лениво сползающей со лба парня к земле.
***
Лучшая фраза, сказанная Нейтаном как-то за обедом во время обсуждения предстоящих экзаменов: «Жизнь, как рулон туалетной бумаги: чем ближе она к концу, тем лишь быстротечна», — что ж, это он вычитал в какой-то книге, и я рада, что он иногда читает. Если честно, на данный момент это очень актуальная цитата. Время действительно мчится быстро. В детстве каждый день тянется безумно долго, а вот сейчас… Интересно, в чем причина такой спешности?
Я это к тому, что не успели мы толком вернуться в рабочий режим, как наступили экзамены. Дни, когда мы мало разговаривали, хоть и жили под одной крышей. Каждый из нас был так напряжен, что от усталости и стресса падал спать везде, только не в кровати. Как-то раз я вернулась домой после очередного экзамена и обнаружила Дилана с Нейтаном, спящих на диване в гостиной. Причем, не хочу знать, каким таким образом вышло, что Престон заснул на коленях О’Брайена, но эту фотку я точно попрошу мне переслать Агнесс, когда у меня появится свой телефон.
Я сдавала больше предметов, чем ребята. Наверное, я просто безумная, раз уж в начале этого года, когда подавала заявления, посчитала верным попробовать себя во всех сферах, ведь кто, блин, знает, куда меня в итоге потянет? Господи, Дилан прав, я на голову двинутая. Слава Богу, неделя экзаменов заканчивается также быстро, как начинается, и я не успеваю полностью погрузиться в стресс и уныние от того количества материала, что приходится глотать, забивая себе голову. Постоянные вечера за подготовительными тестами. Не думала, что со мной может произойти такой конфуз: от перенапряжения меня тошнило, и… Не знаю, как только О’Брайен ещё не придушил меня ночью подушкой?
Хорошо, что всё в этом мире имеет начало и конец. Абсолютно. И неделя нашего личного ужаса позади, остается только дождаться результатов, которые должны выложить на сайте школы в отведенный день, кстати, чем мы сейчас и занимаемся — существуем в ожидании. Агнесс постоянно обновляет сайт школы, а я прошу об этом Дилана чуть ли не каждые три минуты, пока мы смотрим фильм на его ноутбуке. Серьезно, почему он меня терпит?
— Почему еще нет никакой информации? — Розалин в таком же сильном негодовании, что и я.