Считай звёзды

— Тихо, — всё еще с давлением просит меня прийти в себя, но я уже сомневаюсь в своем здравом смысле. Боюсь поднять огромные глаза на его лицо, боюсь зрительного контакта с человеком, который мычит, то и делая, что нервно сглатывая:

— Райли? — осторожно дергает меня, вот только отворачиваю голову, приоткрыв рот. Боже. Что вообще…

— Всё? — Дилан ослабляет хватку, начав растирать мои плечи, будто я замерзла. — Ты вообще меня слышишь? — морщусь. Всё Оно разливается по телу, Оно никуда не уходит,

Оно во мне.

Уйди из меня.

Грубо убираю ладони парня. Хватаюсь за перила, ощущая на себе пристальный взгляд, пока спешу вялыми ногами наверх. В ванную. Закрыться. Уйти. Спрятаться.

От самой себя? Безумие. Не от мира мне необходимо скрываться. Всё Оно во мне.

Я — и есть Оно.

***

Ночь. Тонущая во мраке комната. Крышка пианино поднята. Она головой лежит на клавишах, пальцами водя по самой первой, самой тяжелой. Мучительно знакомой по звучанию.

«До».

Давит на неё — и звук распространяется по помещению, забираясь в каждую щель. Ни один мускул на лице девушки не дергается. Повторяет нажатие. «До».

И слезы вырываются из-под опухших век, но выражение лица Райли не меняется. Такое же пустое и бесчувственное.

«До».

Ночь. Его темная комната. Сидит на кровати, вертя в руках телефон. Не набирается смелости позвонить матери и спросить о её поездке.

И кого пытается обмануть? Чуть сильнее ему хотелось бы попросить Митчелла к телефону, чтобы уточнить один нюанс, касающийся… К черту.

Бросает мобильный на тумбочку, рухнув на подушку лицом. Поворачивает голову, уставившись во мрак. Лежит без движений, даже без мыслей. Психологическая передышка, оканчивающаяся довольно внезапно, когда рука сама решает потянуться к тетради, что лежит под подушкой. Приподнимает голову, переворачиваясь на спину, держит пальцами тетрадь, неаккуратно перелистывая, пока не выпадает небольшая глянцевая бумажка. Фотография.

«До». Тяжесть оседает.

Равнодушно смотрит на запечатленных на снимке людей: Лиллиан, он сам, в возрасте пяти лет, и мужчина, внешность которого О’Брайен полностью перенял. Они похожи, как две капли воды. Конечно, его отец был немного крупнее, ведь вел здоровый образ жизни, постоянно заботясь о массе тела. Дилан не такой. Он курит. Злоупотребляет алкоголем, так что является примером разочарования. Только внешность. Больше ничего общего.

Небольшая семья смотрит на него, улыбаясь. Даже у Лиллиан здесь иная улыбка, иной блеск в глазах. А что уж говорить про О’Брайена? Кто этот блещущий счастьем и активностью мальчишка, сидящий между мужчиной и женщиной?

Чем дольше смотрит на фотографию, тем ощутимее становится горечь во рту, поэтому присаживается, убирая обратно в тетрадь, страницы которой всячески испорченны, измалеваны. Бросает её в ноги, ладонями проводя по холодному лицу. Удивительно, но кончики пальцев всё ещё теплые. Настолько подскочило его давление.

«До». Она не может дышать.

Вытягивает из-под кровати гитару, смахивая ладонью пыль. Изучает предмет, свесив ноги с края. Берет так, как учил отец. Пальцами скользит по напряженно натянутым струнам, но те не издают звук. О’Брайен не хочет слышать инструмент, иначе его охватят воспоминания.

«До» — нота, символизирующая их прошлое.

***

Помню, это был вечер.

Отец готовил на ужин блинчики, потому что у мамы был творческий прорыв. Если так подумать, мама не часто занималась домашними делами. Отец успевал работать и за домом следить. Странный он был. Но почему-то мне всегда казалось необычным, что большинство детей вокруг меня отдавали больше предпочтения матерям. Нет, я всегда любил родителей одинаково, но любое мое яркое воспоминание из прошлого начинается с присутствия отца, а потом я уже размышляю на тему: «Была ли там мама?» или «Чем она занималась, пока происходило сие действие?»

Отец занимался мной. В частности он прививал мне любовь к музыке. Нет, сам он играл только на ударных, но, узнав о моей непереносимости шума, мужчина не отчаялся, выбрав для меня гитару. И сам увлекся. Играл целыми днями, а я смотрел и запоминал. Вечера на заднем дворе или в парке — были лучшими. Я мог заниматься любым делом, но при этом слышать отца. Не знаю, почему я был так зависим от его присутствия рядом.

Как-то раз случайно услышал разговор бабушки с матерью. Она сказала, что мама недостойна отца, что… Ему нужна отдача. А моя мать умеет только принимать. И верно. Со временем я понял, что именно имела в виду старушка. Отец отдавался. Весь. Все свои силы — физические и эмоциональные. Он всеми клетками демонстрировал матери, как нуждается в ней. Не жалел себя. А она… Ну, это была игра в одни ворота. Да, мне кажется, это была игра. Словно мама не воспринимала отношения, как нечто серьезное, несмотря на общего ребенка. Она будто еще была в поиске кого-то или чего-то…

В конечном счете, силы иссякают. Запасы души заканчиваются. И человек больше не способен отдавать, ведь у него ничего не остается. А эмоциональный вампир нуждается в подпитке. Не получая её, не ощущая отдачи чувств со стороны другого, он принимает это за угасание отношений. И что следует дальше? Дальше вампир уходит на поиски нового эмоционального носителя.

А что становится с тем, кто так и не пополняет запас сил? Он отдает последнее, самое значимое.

Эмоциональный вампиризм — он как вирус, поражающий всё больше и больше людей. И ему всё будет мало, поэтому такие особи не найдут своей конечной точки, они не остановятся, не найдут счастья.

Но моей маме повезло найти конец своего пути. Ну, я думаю, последующие несколько лет она точно будет с Митчеллом. Странно, да? Ведь сам мужчина так же является вампиром. Так, как же они нашли способ существовать вместе, при этом пополняя свои запасы сил?

Всё просто, а от того и дико.

У Митчелла есть Райли. У моей матери — я. Райли зависима от отца. Я — от мамы. Райли требуется внимание и забота Митчелла. Мне всё это нужно от матери. Мы отдаемся им. Они нам — нет. Выходит, эти двое могут любить друг друга за счет наших эмоциональных сил. Мы кормим их, а сами медленно умираем. Грубо говоря, мы приносим себя в жертву, пытаясь получить ответ.

Я почти увидел смерть в тот день. Но Райли отдала мне то, что должен получать только её отец. Я грубо воспользовался ею, впитав тепло, но отдал ли обратно? Нет, в тот день я думал только о себе. И со временем жить, осознавая данный факт, становится нестерпимо. А больше удручает то, что мне приходится наблюдать за тем, как уже двое взрослых присасываются к одному человеку. Они убивают его, поэтому я не подпускаю к себе Митчелла. Он присосется так же крепко, как моя мать вцепилась зубами в Райли. Я вижу, как они лишают её сил. Ту, что спокойно отдала немного себя мне, хотя не была уверена, как меня зовут.

В пятом классе я не мог прийти к этой мысли. Но сейчас всё становится на свои места. Я заприметил Райли, с самого начала используя её эмоции, чтобы пополнять свой запас сил, но для большего эффекта мне требовалось личное общение с ней, поэтому я искал пути знакомства. Конечно, тогда не понимал всей глубины своих поступков, но теперь всё ясно. У неё сильные положительные чувства. Когда улыбалась она — улыбались все те, кто разговаривал с ней. И я улыбался…

Стоп.

Нет, стоп. Она… Нет, я не забирал её силы. Черт, она сама их раздавала. Как на гребаном конвейере. Всем, абсолютно. Ею ведь пользуются. Постоянно. Может, отдаваясь отцу, она мнимо посчитала, что должна делиться и со всеми вокруг?