Щвейцар

— Вот не сказала бы, — вмешалась собачонка, принадлежавшая сеньору Локпесу, — он несколько раз гладил меня по хребту.

— По хребту! Ты столь низко пала, что соглашаешься с тем, что у тебя хребет, тогда как у них — спина? — резко оборвала ее кошка Бренды Хилл.

И поскольку другие животные хотели присоединиться к дискуссии, Клеопатра громким лаем призвала их к порядку и, обращаясь к швейцару, продолжала:

— Надеюсь, тебя не очень удивляет, что мои друзья, как и я, разговаривают на том же языке, что и ты. Мы это делаем, разумеется, для того чтобы ты мог нас понять, в остальное же время мы пользуемся как из принципа, так из соображений безопасности нашим собственным языком, который, надеюсь, ты скоро освоишь. Однако вернемся к цели нашего небезопасного собрания. Мы хотим, чтобы до тебя дошло, что ни один из тех, о ком ты столько печешься, не понял ни слова; более того, они тебя не слушали и даже думают, как выкинуть тебя отсюда.

— Уже не думают, — поправила ее одна из пяти собачек чихуахуа, проживавших в доме у Пьетри, освобождаясь от индивидуальных наушников. — Уже все решено, я слышала, как об этом говорил управляющий.

— Ах вот как! — удивилась Клеопатра. — Значит, у нас еще меньше времени, чем мы думали.

— Вообще нет времени! У нас вообще нет времени! — в один голос заявили все пять собачек чихуахуа.

Затем вновь надели индивидуальные наушники и в такт залаяли, не переставая подтанцовывать, в силу чего Клеопатра, грозно рыча, призвала их к порядку.

— Наше предложение заключается в следующем, — продолжала египетская собака, обращаясь к швейцару, — во-первых, чтобы ты нас выслушал, затем, чтобы поразмыслил и, наконец, присоединился к нам.

Слова Клеопатры все поддержали энергичным согласием, basement (извините, подвал) огласился рычанием, мяуканьем, писком и лаем одобрения.

— Как только ты согласишься, — продолжила Клеопатра, невзирая на гам, — мы попытаемся поискать решение или, как ты сам выразился, «выход» или «дверь». Дверь для тебя и для нас. Не для них, жильцов, которым она без надобности, так как они даже не осознают, что находятся в неволе.

— Но я-то осознал! — раздался резкий голос одного из попугаев, который порхал, будучи привязанным к своей подруге. — Еще как осознал! Вот уже пять лет, как сижу взаперти!

— На кусочках хлеба и простокваше, — добавила попугаиха.

— Уж не намекаете ли вы на то, что ваше положение хуже нашего, — в один голос запротестовали все пять собачек чихуахуа, вновь снимая наушники, — вам всего-навсего, — теперь говорила только одна собачка, — приходится кувыркаться в своем кольце и клевать корки хлеба, а вот мы, кроме того что находимся в неволе, должны еще пританцовывать и ластиться к хозяевам, тычась в них мордой.

— Не мордой, а губами, — запротестовала кошка Бренды Хилл.

— Или вы считаете себя ниже их?

— Они считают себя ниже, — уточнила одна из крыс управляющего, — иначе стали бы они день-деньской плясать на потеху хозяевам, обезьянничая и так и эдак…

— Обезьянничая? — тут же отозвался орангутанг сеньора Макадама, который в последнее время прятался в туннеле в саду. — Они же не обезьяны, чтобы обезьянничать. Кстати об «обезьянничании» — я заметил, что это слово всегда употребляется в уничижительном смысле и что мы-де корчим рожи в подражание всевозможным выходкам и движениям людей. Однако достаточно просто-напросто правильно ответить на мой вопрос, чтобы развеять оскорбительное для нас заблуждение: Кто появился сначала? Человек или обезьяна? Даже сами люди, не колеблясь, заявляют, — что логично, — что мы появились на свете на тысячи лет раньше, чем они. Следовательно, дорогие друзья, кто кому подражает?…

— Вот именно, — прошипела змея Мэри Авилес. — Как раз, потому что мы, змеи, появились на свете раньше обезьяны, не только обезьяна, но и сами люди нам подражают. Да и говоря о людях, раз уж сегодня здесь оказался один из них, — змея, приподняв часть своего туловища, пристально посмотрела на Хуана, — я желаю разъяснить, что вовсе не я убила сеньориту Авилес, как объявили люди. Я в жизни ее не кусала. Она покончила с собой, проглотив двадцать семь таблеток цианистого калия. В действительности, когда ты зашел вчера к Мэри Авилес, она уже приняла их. Не могу взять в толк, как ты этого не заметил по ее лицу, оно же было зеленым. Я даже нарочно попыталась поднять шум, чтобы предупредить тебя, но ты наверняка подумал, что я хотела тебя укусить.

— А почему же ты не заговорила со мной, как сейчас? — опечалился швейцар. — Глядишь, мы бы успели ее спасти.

— Я пыталась, — змея приподнялась, как смогла, — однако ты не обратил на меня никакого внимания. Ты как раз произносил свою речь. С другой стороны…

— Да замолчи ты! — прорычала Клеопатра и взглянула на змею своими фиолетовыми горящими глазами. — Во-первых, никому из вас не давали разрешения разговаривать со швейцаром на его языке, до тех пор пока мы не соберемся здесь, а, во-вторых, мы здесь не для того чтобы терять время на глупые дискуссии или на то, чего уже не исправить. Мы собрались, чтобы, несмотря на наши разногласия, прийти к соглашению. Независимо оттого, выше мы или не выше человека, мы не люди, а мир по большей части пока управляется ими. Так что, кроме нашего союза, мы нуждаемся в союзнике во вражеском лагере, в ком-то, кто мог бы нас в нем «представлять» и кому мы в свою очередь могли бы помочь. Вот мы и подумали, внимательно понаблюдав за тобой, что таким человеком можешь стать ты, — заключила Клеопатра, глядя на швейцара.

— Да! Да! Ты! Что ты на это скажешь? — закричали животные, обступившие швейцара. — Потому что нам надо многое тебе сказать.

Клеопатра, поведя носом в сторону двери, быстро заговорила, обращаясь к собравшимся.

— Я понимаю, насколько вам не терпится поведать швейцару о своих бедах. Но так мы никогда не придем к соглашению, а сегодня у нас уже нет времени. Следующая встреча состоится здесь, в пятницу, в то же время. Первым будет выступать голубь вяхирь, и никто не должен его прерывать. Вернемся к себе как ни в чем не бывало.

Собаки, кошки, попугаи, сам орангутанг и другие животные включая медведя Касандры Левинсон, вяхирей, крыс и даже черепах, которых переносила обезьяна, пустились наутек и исчезли из подвала. Перед тем как уйти они обступили со всех сторон Хуана и сердечно попрощались с ним лаянием, шипением, мяуканьем, щебетаньем и рычанием. Животные же сеньора Локпеса соединились попарно.

Все разошлись как раз вовремя, поскольку управляющий, услышав подозрительный шум, уже спускался, чтобы выяснить, в чем дело. Однако из-за своей обычной нерасторопности он добрался до подвала, когда там уже остался один швейцар.

— Что вы здесь делаете в такое время? — недовольно спросил он.

— Я хотел помыть окна сеньоре Бренде Хилл, — ответил наш швейцар.

— С каких пор окна сеньоры Хилл находятся в подвале?

— Я искал какую-нибудь тряпку или мочалку.

— Здесь ничего такого нет, а если бы и было, вы обязаны обратиться ко мне, прежде чем что-то искать. Вам понятно?

— Конечно, — тихо произнес Хуан.

Однако управляющий уловил в его ответе нотку вызова и даже признак зародившегося воодушевления.

— В любом случае я должен довести данный факт до сведения администрации, — сказал он и с озабоченным видом потянул на себя дверь.

22

Несмотря на выговор управляющего и его слова доложить администрации (обещание, которое управляющий наверняка выполнит), Хуан находился под большим впечатлением. Животные с ним разговаривали, более того, похоже, единодушно решили, что он, и никто друг ой, именно тот человек, который их выслушает и поможет. Выходило, что отныне Хуан обязан — так он думал и говорил об этом вслух — не только заниматься тем, чтобы слушать и активно решать проблемы жильцов, всячески подталкивая их к нужному выходу — или входу, — но, помимо прочего, должен еще и помогать животным, принадлежавшим постояльцам, и даже бесхозным животным, присутствовавшим на собрании, — таким, как крысы, белки и даже муха, которая выдержала холод подвала, согреваясь в дыхании медведя.