Сделай сам 3

— Вот и мне не пришёлся по нраву факт того, что кто-то посчитал для себя возможным выдвигать ультиматум моей семье! Моей! — полыхнул я гневом во взгляде и вообще постарался выразить всем своим видом крайнюю степень негодования, даже пристукнув кулаком по столу владельца банка для большего антуражу.

— Я прекрасно вас понимаю, синьор Яковлев! И, более того, поддерживаю в чувстве праведного гнева! — тут же принялся уверять меня в своей полнейшей моральной поддержке этот итальянский мафиози. — Но… Почему вы пришли с этим письмом ко мне? Не логичнее ли было обратиться в полицию? Всё же ваша семья имеет очень немалый вес в обществе не только города Детройт, но и всего штата Мичиган, учитывая, сколь великие налоги вы ежегодно выплачиваете в их бюджеты!

Это да. В этом плане он был очень сильно прав. Налоги мы с компаньонами по местным меркам платили очень уж солидные. Почти 20 миллионов долларов в год выходило на всех нас вместе взятых. Из них половина приходилась на нашу семью. При том, что годовой бюджет федерального правительства США составлял порядка 750 миллионов тех же самых долларов в тот же самый год.

Да и вообще мы являлись более чем крупными работодателями, напрямую обеспечивая на сегодняшний день рабочими местами под 90 тысяч человек — так-то почти пятую часть населения Детройта. И все эти люди, опять же, платили налоги, потребляли всевозможные услуги, блага и продукты, а также выступали избирателями.

Иными словами говоря, именно в наших руках находился очень чувствительный рычаг давления на местное политическое общество. И не принимать это во внимание не мог никто из числа здравомыслящих персон. Так что к нашим с папа словам и негодованию местные власти попросту обязаны были прислушаться, обратись мы к ним. В этом плане мой собеседник был прав на все 100%. Но! Всегда существовали определённые «Но!».

— Видите ли, уважаемый синьор Пальма, — закинув ногу на ногу, откинулся я на спинку своего кресла. — Что в бизнесе, что в жизни, что вот в подобных щекотливых ситуациях, — мой взгляд упёрся в удерживаемый им лист бумаги, — я привык действовать по одному золотому правилу. Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам! Мы, Яковлевы, слишком занятые люди, чтобы позволять себе тратить время на все эти полицейские расследования, судебные разбирательства, да вечные оглядывания себе за спину — не осталось ли там позади кого-нибудь сильно обиженного. Куда проще сразу найти виновника очередных возникших беспокойств, да показательно раскатать его в тонкую кровавую лепёшку в назидание другим.

— Кхм. Мистер Яковлев. Опять же, как бывший полицейский, должен вас предупредить, что подобные действия, именуемые не иначе как самосудом, не приветствуются на земле Соединённых Штатов Америки, — покряхтев мигом пересохшим горлом, как-то даже стушевался мой визави. Видать, в определённой мере представлял себе возможности семей, подобных нашей — то есть располагающих и распоряжающихся огромными капиталами. Так сказать, в красках представлял. В очень таких красных и даже бордовых красках.

— Заметьте, вы сами сказали, что они лишь не приветствуются! — в ответ акцентировал я внимание собеседника на том, что они не запрещены для тех, кто может себе позволить прикрыть глаза на нормы американского законодательства. — «Чикаго Трибьюн» не даст мне соврать!

Для меня с отцом небольшой отдел аналитики при «Русско-Американском торгово-промышленном банке» постоянно делал выборку новостей из газет крупнейших городов США, потому я чётко знал, о чём говорю. Ведь именно «Чикаго Трибьюн» вело постоянную рубрику, которую можно было охарактеризовать как — «Линчевание в наши дни».

И потому возразить Пальме было попросту нечего, поскольку, судя по статистике, линчевание отдельных категорий граждан, нет-нет, да походило на местную национальную забаву.

Так-то в Штатах ныне чуть ли не каждый второй день кого-нибудь да вешали без суда и следствия на ближайшем фонарном столбе или дереве. Причём вешали не представители власти, а простые обыватели. И не втихую, а показательно! С позированием перед фотографами и дачей интервью газетчикам.

Что при этом было удивительно лично для меня — под горячую руку этих самых линчевателей попадали не только чернокожие граждане США или же индейцы, как то можно было изначально предположить, исходя из знания истории и менталитета местных. Примерно каждая четвертая жертва самосуда относилась к числу белых — из числа местных жителей или же иммигрантов. И, что звучало особо дико, причиной каждого четвёртого случая становилось, либо неуважительное отношение, либо сказанное в адрес кого-либо уважаемого обществом бранное слово. Вот так обозвал кого-нибудь козлом или же уродом и сразу здравствуй виселица!

И ведь подсчитывали при этом лишь тех, кого нашли! Кого повесили напоказ! А скольких схоронили где-нибудь по-тихому? То-то и оно, что много! Очень много!

А, самое главное, за таковой суд линча местные власти практически никого не наказывали.

Насколько мне было известно из вычитанных данных, максимальный срок для кого-то из подобных линчевателей был равен 15 месяцам заключения в тюрьме. Да и то лишь потому, что свою жертву они не просто по-быстрому повесили, а в течение нескольких часов показательно поджаривали заживо на медленном огне чуть ли не в самом центре своего городка. И это, блин, происходило не в средние века, где-нибудь в Европе на волне борьбы с ведьмами да всякими инакомыслящими Джордано Бруно, а в 1909 году! В славных, мирных, добрых США с их якобы непоколебимыми гражданскими правами! Просто гражданами при этом здесь следовало быть «первого сорта», чтобы уж точно не оказаться на импровизированной виселице.

Так что законы в этой стране, при возникновении должной необходимости, работали исключительно в ту сторону, в которую требовалось их повернуть для политиков и их спонсоров. И никак иначе. Но поскольку мы, Яковлевы, являлись подданными российской короны, позволить себе подобное поведение уж точно не могли. Во всяком случае, в открытую. Ведь всевозможные злопыхатели мгновенно навалились бы на нас при возвращении на родину, дабы отжать себе все наши российские предприятия.

— Если вы имеете в виду… — начал было отвечать Фердинанд, как оказался нагло прерван неким грубияном.

Почему грубияном?

Так он даже не удосужился предварительно постучать в дверь и испросить дозволения войти, а сходу ворвался в кабинет, где мы вели беседу. Причём, ворвался не один, а с обрезом охотничьей двустволки наперевес! Ворвался и застыл на несколько секунд, изучая лица всех присутствующих. По всей видимости, решал — в кого именно стрелять в сложившейся ситуации. Или же — в какой очередности отстреливать нас, касатиков.

— Хм-м-м. Полагаю, это к вам, — перевел я взгляд с неожиданного визитёра на банкира. — Нам выйти, чтобы не мешать вашему дальнейшему общению? Или? — Мой резко побледневший лицом переводчик хоть и дал голосом петуха, всё же продолжал переводить. Видать, надеялся, что неизвестный налётчик отпустит нас с богом, удовлетворившись жизнью лишь одного банкира.

— Предпочту остаться в вашей компании, господа, — оценив удерживаемый неизвестным обрез, тут же постарался увеличить свои личные шансы на выживание синьор Пальма. Всё же патрона у «незваного гостя» могло иметься всего два — по количеству стволов, а нас тут было целых трое.

— А… — больше ничего произнести я не успел, поскольку в этот момент два чёрных зёва обреза уставились в мою сторону, раздался гром выстрела, и меня вместе с креслом уронило на пол, так что я оказался в позиции — ногами вверх. Это, вроде как, заряд дроби влетел точнёхонько мне в живот, придав телу необходимую кинетическую энергию для совершения подобного обратного недосальто из позиции сидя.

Второй же заряд дроби достался тут же мафиози, после чего стрелок поспешил покинуть место преступления, метнувшись к выходу на всех парах. И даже не предпринял попытку подёргать ручку находящегося здесь же сейфа!

Откуда я мог знать, что это была именно дробь, а не картечь, к примеру?

Так, и оружие, и патроны были переданы данному стрелку моим доверенным человеком, вместе с сотней долларов задатка за демонстрационный налёт на этот самый банк с не летальной стрельбой.

Мне нужен был прецедент, связанный с местной итальянской мафией, за который они по всем понятиям стали бы моими должниками. И я его создал с минимальным для себя риском.