Сделка
Шрифт:
— Ну всё, что можно, мы сделали, барон, — звенящим от слёз голосом сказала Тамара.
Я как будто потерял счёт времени. Я сидел прямо на полу, бережно прижимая к себе её бессознательное тело, из которого с каждым мигом всё утекали краски жизни. Так и просидел до прихода врача, ища признаки жизни на её лице. Она дышала, и как будто спала. Ноги уже затекли, а мне всё равно. Ощущение, что если отдам её кому — то — она умрёт. Как будто только я и держу свою жену в подлунном мире…
Вошёл хмурый врач, которому по дороге до спальни сообщили о беде. По счастью, Антон Павлович, был на пути к нам, чтобы
— Яд. Это отравление. Тамара уже сделала всё необходимое. Повезло, что у вас есть эти снадобья из Азии. Вероятно, яд тоже оттуда — очень похоже действие его именно на такие яды. Теперь остаётся только ждать.
Я привёз эти снадобья из поездки за лошадьми, и они, действительно, из Азии.
— Она очнётся? — спросил я его.
— Не могу дать гарантий. Яд — коварная вещь, — Антон Павлович подошёл к столу и стал осторожно рассматривать тарелку с рыбой. — Судя по признакам он был в еде. Съела она немного, но организм сейчас ослаблен. Кто знает, сколько яда успело всосаться в кровь до промывания. Но баронесса молода. Она может выжить. Сейчас она впала в кому.
— Сколько она может быть в этом состоянии? — спросила Тамара.
— Не больше нескольких дней. Или очнётся, или… Мой вам совет — говорите с ней. Она может услышать. Положите её на кровать, барон.
— Нет. Я не отдам.
Слуги переглянулись. Они думают, что я сошёл с ума. Возможно, так и есть. Тамара подошла ко мне и села рядом, уперев колени в пол.
— Сынок, ей надо отдохнуть, — говорила она, глотая слёзы. — Положи девочку на кровать.
— Нет, — шептал словно полоумный, прижимая ещё сильнее к себе её тело. Пока ещё тёплое. Пока ещё дышащее.
— Витя, ей больно.
— Больно? — поднял вмиг выцветшие серьёзные глаза на женщину.
У той сердце сжалось от вида, внезапно повзрослевшего меня. Даже постаревшего, кажется. И абсолютно безумного.
— Да. Не мучай её. Отдай.
Подошёл Дмитрий с намерением забрать её.
— Я сам, — хрипло сказал я и встал на ноги, поднимая и Елену.
Отнёс и бережно уложил на подушки. Остался стоять на месте, не зная, что делать дальше и как ей помочь.
— Дайте это барону, — сказал тихо врач Тамаре, давая какую — то микстуру. — Налейте в его чай, можно в бренди. Стресс может лишить его рассудка.
— Все вон, — сказал себе под ноги. — Степаниду заприте в подвал. Это она.
Слуги опять переглянулись и остались стоять на месте.
— Я сказал, все вон! — гаркнул я и люди поспешили выйти из комнаты.
Я остался один. Сел на пол возле неё, взяв в горячие ладони её еле тёплую руку.
— Не уходи. Вернись, — вглядывался в лицо. Оно было таким же белым и неподвижным. Только грудь её мерно вздымалась и опускалась, как если бы она просто спала. Опустил голову. Хотелось биться ею об пол. — Это я виноват…
Прикрыл глаза, пытаясь побороть не прошенные слёзы.
— Да…, я… Бог наказывает меня за мой эгоизм. Ты не хотела меня. Не любила. А я держал тебя рядом. Не отпустил, когда просила. И наказан за это.
Я никогда почти не молился. Но сейчас это был последний шанс. Я, закрыв, глаза молил небеса:
— Не
забирайте её. Отдайте. Пусть живёт. Пусть уходит. Клянусь, я отпущу, если она будет жить.Снова посмотрел в бледное лицо:
— Вернись домой, Лена. Вернись.
В доме стояла тишина. Лишь возле спальни Елены постоянно кто — то толпился. Альберт, хватаясь за сердце, отправил весточку матери баронессы о случившейся беде и скоро слёз в доме станет ещё больше.
Виктор молча сидел возле изголовья бледной жены, словно пёс. От еды отказывался, и пил только бренди. Всех гнал прочь, не давая подойти близко, как будто кто — то посмел бы её украсть. Барон говорил только с ней. Постоянно склонялся над женой и шептал ей что — то, целовал сухие губы, водил пальцами по белёсому лицу. Он ждал, что наступит миг, когда дрогнут её ресницы и он увидит вновь чёрные пронзительные глаза, которые однажды покорили Виктора раз и навсегда.
Искать виновных пока не было сил у молодого мужчины. Но он несомненно накажет всех, кто повинен в том, что сейчас его любимая женщина находилась между мирами и одной ногой в том, откуда не возвращаются.
Приехала Натали. Она была бледна и расстроена. Увидела свою дочь на кровати почти без признаков жизни и горе совсем её разбило. Виктор подпустил мать к дочери, уйдя в тень, но не покидая комнаты.
— Лена, девочка моя, — позвала она Елену. Та была неподвижна и спокойна. — Вернись же к нам, милая. Мы так скучаем…
Снова не получив ответа, женщина заплакала. Она оглянулась на убитого горем Виктора. Ей показалось, что у молодого барона появились вдруг проседи. Он страдает. Так же сильно, как и она сама. Княгиня долго обнимала и целовала свою девочку, причитая и заливая слезами её подушку. Никакой реакции не последовало — девушка оставалась безучастна.
Близилась ночь. Натали осталась в доме Гинцбургов. Она хотела быть рядом со своей дочерью. До конца. Или до нового рождения. Красота сгубила её. Это всё сила женской красоты…
Виктор наотрез отказывался покидать спальню жены и лег спать рядом с ней. Всех выгнал и прижал её тело к себе. Чувствовал её тепло. Представил, что они просто спят. Как в те ночи, которые они проводили вместе. Отдавшись иллюзии, которую придумал мужчина и сам себя обманул, он смог всё же провалится в сон, полный образов Елены — дерзкой, не его, чужой, но главное — здоровой и живой…
Глава 28
Спустя два дня.
Елена так и продолжала спать на грани двух миров — живых и мёртвых. Мать и муж девушки словно стали собственными тенями — не ели, толком не спали и дежурили по очереди у кровати дорогого человека. Свой пост Виктор оставлял только Натали с наказанием сразу же звать его, когда Елена очнётся. Он намеренно говорил «когда», а не «если». Мужчина всей душой верил в лучшее. Барон проделывал необходимые процедуры механически, и вскоре возвращался. Еда совсем не шла в горло, и за эти несколько дней Виктор похудел, а на висках его действительно появилась проседь. Кто бы мог подумать, что девушка уже настолько много значит для его сердца.