Се?рфер. Запах шторма

Надо ему помочь и с чего-то начать самой. С чего-то отвлеченного, а не основного.

— Я ценю то, что ты сделал в «Бубнах». Это был мужской поступок. Спасибо!

Пожимает плечами в ответ.

— Тут не за что благодарить. Как иначе? Я видел, что он к тебе прицепился и тебе это не приятно. И потом, он сказал отвратительную гадость. Такое нельзя спускать!

Чувствую, как напряжение уходит из него, как он начинает расслабляться.

— Ты слышал, что он сказал?

— Я прочитал это по его губам. И, если ты сомневаешься, … я не думаю так … о тебе.

Смотрю в его глаза и теперь вижу в них, как и у ворот моего дома вчера вечером, накал мрачного огня и тоски.

— А как ты обо мне думаешь? — срывается с губ.

Слышу, как дрожит мой голос, и состояние умиротворённого спокойствия покидает меня.

— Прости! — произносит отрывисто и тихо, хмуро опускает взгляд и закуривает.

— Почему ты сделал это … в Чалке?

— Я … не знаю, — пристально разглядывает огонёк своей сигареты.

— Не знаешь?! Ты не делал такого раньше … с другими?

— Нет! — сигарета подрагивает в его пальцах.

— Хм. Значит, так ты контролируешь свои эмоции?

Он резко и с усилием тушит окурок о гальку и устремляет на меня пронизывающий взгляд.

— Тебе было противно?

Неожиданный вопрос, но ведь моя реакция во время секса в Чалке и после отличались довольно сильно, поэтому логично, что Кир не понял её. Что ж, постараюсь объяснить.

— Было очень одиноко, больно, я же спиной несколько раз ударилась о стену, и я была в шоке. А потом во мне взыграл характер и… я не могла спустить тебе это просто так. Понимаешь?… Но, противно — нет, не было. Потому что, … потому что это был ты. Хотя и не совсем ты.

— Хммм…Не совсем я? Как это? И почему тебе было очень одиноко?

— Потому что тобой владели злость, ярость и похоть. А это не те чувства, которыми я хотела бы обмениваться с партнёром во время секса. Они на меня обрушились и словно утянули куда-то на дно, придавили. Ведь желание и похоть — они схожи по цели, но совершенно разные по сути. Я не хочу, чтобы ты ко мне испытывал такие чувства и считал за норму так со мной обращаться!

Кидаю на него вопросительный взгляд, мол "Понял, о чём я толкую?" Его глаза, на секунду встречаются с моими, и он пристыженно опускает их.

— Я понял.

Молчим. Долго.

— Знаешь, каждый раз с тобой — у меня было такое ощущение, будто я лишаю тебя девственности. Снова, и снова, — наконец тихо произносит он.

Неожиданное замечание. Но я понимаю, что он имеет ввиду, потому что у меня каждый раз с ним возникало похожее ощущение — будто он лишает меня девственности, снова и снова. Девственности на физические реакции тела, эмоции и чувства.

— Ну, в каком-то смысле, так оно и было, — отвечаю честно и теперь уже я в смущении опускаю глаза.

— Почему?

— Ты сам знаешь, почему, — снова поднимаю взгляд и сталкиваюсь с этими штормовыми глазами, замечая, как от этих слов в глубине их что-то дрогнуло.

— Ты простишь меня?

Медленно киваю, поднимаюсь на ноги.

— Я устала. Пойду к себе. Проводишь меня до дома?

Он тоже встаёт.

— Провожу.

***

Всю дорогу пока мы идём вдоль набережной, молчим и не касаемся друг друга. Когда сворачиваем от моря и проходим дальше по улицам до моего жилища, я, не выдержав напряжения этой вынужденной немоты, вспоминаю своё намерение его разговорить.

— Я тут пообщалась немного с Лёшей, когда ты ушёл из бара. Мне очень понравилось, что он не лезет с личными вопросами, но при этом даёт мудрые советы. У тебя замечательный друг! Тебе с ним очень повезло!

— Да. Знаю.

— А ему с тобой?

Кидает удивлённый взгляд, такого вопроса явно не ожидал. Несколько секунд молчит, но всё же отвечает.

— Знаю, со мной бывает сложно. Но я стараюсь быть взаимным с людьми, которых ценю, как могу.

— Да, поддержку близких друзей надо ценить. Знаешь, у меня есть близкая подруга, с которой мы дружим с детства. Уверена, что всегда могу ей довериться, и она поддержит, если считает, что я на верном пути. И, наоборот, предостережёт или даже отругает любя, если увидит, что на неверном.

— Верный и неверный путь — понятия во многом относительные. Что верно для одного — другому смерть, — возражает Кир, — Поэтому друзья и, вообще, близкие люди должны давать советы друг другу очень осторожно.

— Согласна. Но предостеречь они всё же могут и должны, если им не безразлична твоя судьба и они тебя действительно любят. Вот ты предостережешь своих близких, Кир? Тебе ведь не безразлична судьба Лёши? — я немного обгоняю его и начинаю идти перед ним вперёд спиной, продолжая разговор.

— Он уже взрослый мальчик, я не лезу. И к себе с советами лезть не позволяю.

— Хм. Кир, вот все три дня, что я тебя знаю, у тебя на лбу как будто большими буквами написано: «НЕ БУДЬ БЛИЗКИМ!», «НЕ ПРИНАДЛЕЖИ!», «НЕ ЧУВСТВУЙ!» Скажи, ты со всеми такой?

Он останавливается. Наклоняет голову набок и снова прищуривается, внимательно вглядываясь в мои глаза.

— Слушай, чего ты хочешь от меня?

— Эммм …, — я решаю ответить уклончиво, зайдя издалека, — Хочу тебя понять: какой ты, что тобою движет.

— И как — удаётся?

— Пока не очень. Но я всё ближе и ближе к решению.

— Ты так обо мне говоришь, словно я охренеть какая сложная головоломка. Нет. Ну, правда! — усмехается, — Я такой же, как и все мужчины. Не больше — не меньше. Просто со своими тараканами. Так они есть у всех, только у каждого свои. Вот вас женщин реально фиг поймешь! Вы — с другой планеты.

Продолжаю пятиться спиной вперёд.

— Женщины с Венеры. Мужчины с Марса, — хихикаю, вспомниная очень известную одноимённую книгу Джона Грея [2], — И у всех свои тараканы.

— Вот-вот! Осторожно! Иди лучше нормально, я тут днём выбоины крупные в асфальте замечал.

Разворачиваюсь и продолжаю вышагивать рядом с ним.

— Знаешь, зря считаешь, что ты такой же, как все. Каждый человек уникален. А ты мне интересен не только как сексуальный партнёр, но и как личность, — признаюсь честно, — И чем больше я тебя узнаю, тем больше интересен.

Опять останавливается, и я останавливаюсь тоже. Смотрит на меня сначала недоверчиво и удивлённо, но потом улыбается — тепло и открыто.