Седьмой круг

– И все равно....

– Элизабет. Вы ухаживаете за мной. Совсем скоро моя болезнь начнет прогрессировать, и вам придется отдавать мне все свои силы и время, я не хочу, чтобы краткие минуты для сна вы проводили на неудобной деревянной скамье. Я уже был ранен. Я знаю, что после короткого облегчения последует ....

– Милорд, я не буду спать с вами, даже, если вас кастрируют.
– оборвала его Элизабет.

– Мы поговорим об этом, когда я поправлюсь.
– одарив ее долгим взглядом, пообещал Мельбурн.
– Вы долго собираетесь там сидеть? Вода уже остыла.

– Имейте стыд, милорд, и отвернитесь, чтобы я могла выйти из ванной.

– И не подумаю.
– произнес граф. Элизабет ненавидела его в эту минуту. Прошло еще полчаса, она промерзла до костей, пламя в камине медленно затухало, а этого допускать было нельзя. Сцепив зубы, Элизабет посмотрела на графа полным презрения взглядом, и повернувшись к нему спиной встала.

– Вы самый отвратительный.... - начала она, протягивая руку за рубашкой, когда услышала его изумлённый вздох. Она поняла, что граф увидел ее шрамы на спине. Но разве не он приказал отстегать ее хлыстом?

Быстро набросив рубашку, девушка обернулась. Выражение его лица скрывала тень от пологов, спадающих с высокого балдахина, но она всем существом чувствовала его растерянность. Стараясь не замечать пристального мужского взгляда, Элизабет продолжила одеваться. Подбросив дров в камин, она заставила себя подойти к кровати. Ее холодная рука легла на лоб Мельбурна, который так и сверлил ее своими глазами. В них была целая гамма чувств, понять которые, Элизабет была не в силах.

– Температура снова поднимается. - с тяжелым вздохом заметила она, встретившись, наконец, с его неотступными глазами. Наверно, целую вечность они, молча, изучали друг друга. Болезнь стерла с лица графа отпечаток надменности, жесткая лини рта расслабилась, и она отметила, что губы у него очень красивые и чувственные, брови высокие и изогнутые, выразительные глаза насыщенного синего цвета, девичьи длинные пушистые ресницы, придающие суровому лицу особое очарование, благородные высокие скулы, волевой подбородок с ямочкой и морщинками вокруг рта, говорящие о том, что когда-то этот человек умел смеяться. И любить, и дарить нежность. Он мог стать хорошим отцом и мужем. Но у него отняли даже надежду на это. Он причинил ей много зла, но в этот момент, Элизабет забыла про себя, и думала только о нем, остро чувствуя всю ту боль, что довелось испытать этому мужчине. Она не хотела, чтобы он умер, даже, если это лишит ее последней надежды на освобождение. Ее пальцы скользнули с горячего лба, и нежно коснулись щеки.

– Вы очень красивы, милорд.
– признала очевидный факт Элизабет Невилл. Наверно, что-то такое промелькнуло в ее взгляде, но Мельбурн вдруг переменился. Глаза его потемнели, и знакомое выражение жесткости отразилось в глубокой синеве его глаз. Перехватив ее пальцы, он грубо сжал их, а другой рукой схватил за влажные распущенные волосы и рывком приблизил к своему лицу.

– Не смейте играть со мной, миледи.
– прошипел он онемевшей от ужаса Элизабет.
– И не думайте, что за пару ласковых взглядов и слов я отпущу вас. Вы совершили ошибку, не убив меня. И вы еще пожалеете об этом.

Задохнувшись от обиды и боли, девушка растеряно смотрела в злое лицо, искренне не понимая, чем вызвала подобную ярость.

– Я уже жалею, милорд.
– тихо сказала она. Мельбурн расслабился и отпустил ее.

– Вот так-то лучше. Больше всего я ненавижу притворство. - сказал он, глядя на нее из-под опущенных ресниц. Долгая беседа и лишние эмоции ослабили его, и он чувствовал себя разбитым.

– В моем отношении к вам никогда не было притворства. Я всегда откровенно ненавидела вас. И не без причины, смею заметить.

– Так почему помогаете сейчас?
– его глаза требовали ответа, и Элизабет снова смутилась. Она и сама не знала, что заставляет ее бороться за его жизнь.

– Роберт рассказал вам.
– неожиданно осенило Ричарда. Сжав кулаки, он выругался, испепеляя ее своим взглядом.
– Чертов ублюдок. Сплетник. Я приказал ему молчать.
– сыпал ругательствами граф.
– И что же, леди Элизабет? Вы пожалели меня? Бедного несчастного графа, с которым судьба обошлась так жестоко. Вы поставили на кон свою свободу, уступив ложному чувству сожаления. Это глупо, черт возьми. Вы - дура, миледи. Я вас не пощажу, не смотря ни на что.

– Что вы, сударь, я не жалею вас. Вы недостойны ни жалости, ни сожаления. - гордо приподняв подбородок произнесла Элизабет.
– Я устала от перепадов вашего настроения. То вы нежны, то вдруг набрасываетесь на меня с обвинениями, забывая о том, что в данный момент ваша жизнь в моих руках. Я не желаю больше говорить с вами.

Девушка отвернулась, и прошла к столу, где стояла тарелка с травяным отваром.

– Вы должны это выпить.
– холодно сказала она, присаживаясь на край кровати, и поднося к его рту ложку с отваром. Мельбурн повиновался. У них обоих не осталось сил, чтобы и дальше препираться и спорить.

Утром она проснулась посреди ночи от его криков. Вскочив со своего неудобного ложа, девушка подскочила к постели, на которой метался больной граф. Его глаза были закрыты, все тело сотрясалось, холодный пот струился по лбу, пересохшие губы невнятно бормотали какие-то слова и фразы, поровой срываясь на крик. Все мышцы напряжены, руки хаотично мечутся по постели, словно пытаясь поймать кого-то, одеяла сбиты, на повязке проступила кровь. Головой мужчина вжимался в подушку, в припадке запрокидывая подбородок кверху, одеяло смятым комком валялось в ногах. Испуганно вздохнув, Элизабет попыталась удержать его, тщетно убеждая графа услышать ее и успокоиться. Но он был силен, и после двух трех попыток Элизабет отлетела в другой конец комнаты. На такой случай Рипли оставил ей настойку опиума. Это было крайней мерой, но Мельбурну помогло. Каким-то чудом ей удалось влить наркотик ему в рот, и спустя какое-то время он успокоился. Девушка перевела дыхание, и занялась его раной, которая выглядела еще более воспаленной, чем накануне, но не открылась, что уже радовало. Промокнув выступившую кровь, Элизабет обработала безобразный шов мазями и сменила бинты на чистые. После она обтерла липкое от холодного пота пылающее тело графа влажной тряпкой и накрыла одеялом. Подкинув дров в камин, и напоив больного лекарством, девушка обессиленно села рядом с ним, прислушиваясь к хриплому тяжелому и неравномерному дыханию. Черные волосы Мельбурна разметались по подушке, черты лица заострились, он все еще бредил, но уже не так исступлённо и агрессивно. Элизабет удерживала одеяло, чтобы он не скидывал его, и время от времени протирала лоб смоченной в уксусе тканью. На какое-то мгновение граф затих. Элизабет перевела дыхание, вглядываясь в изможденное лицо. Убрав прядь темных волос с его лица, она покачала головой, чувствуя себя бессильной, слабой, ни на что негодной.

– Как мне помочь тебе, если ты сам этого не хочешь. - прошептала она с горечью. В ее голове мелькнула шальная мысль, что, может быть, граф не просто так выдвинул такие условия.... Он хотел смерти, но сам не мог.... И выбрал ее для своего освобождения.

– Мари.
– внезапно вырвалось из его пересохших губ имя жены, и сердце девушки болезненно сжалось. Опустив голову на подушку, она легла рядом с ним. Ее ладонь нашла под одеялом его руку и крепко сжала ее. Ей было больно и тягостно от осознания того, как сильно страдает ее жестокий мучитель, не в силах вырваться из кошмара, в который его погрузила гибель жены и сына. Но еще тяжелее было осознавать то, что Алекс никогда не любил ее так, не мстил за нее, не страдал. Никто не любил Элизабет Невилл, и не шептал в агонии ее имя.

– Мария.
– снова повторил Мельбурн. Но теперь это был вопль отчаянья, безнадежной скорби. Его голова дернулась, лицо исказила гримаса муки.
– Мария. Нет, не надо. Не уходи.
– тело мужчины снова задрожало, но на этот раз от рыданий, с изумлением поняла Элизабет. Боже, как же тягостно было смотреть, как содрогаются плечи властного холодного тщательно владеющего собой мужчины от безудержных горестных рыданий.
– Прости меня.
– продолжал бормотать в бреду граф, и слезы текли из-под плотно сжатых черных ресниц по суровому, искаженному нечеловеческой мукой лицу.
– Любовь моя. Любовь моя.

Элизабет продолжала крепко сжимать его руку, одновременно притягивая его, прижимая к своему плечу. Ее пальцы зарылись в его волосы и успокаивающе перебирали жесткие черные пряди. Может быть, было что-то безумное в ее порыве, но есть то, чего мы не пожелали бы и врагу. И теперь девушка знала - ее боль ничто, по сравнению с агонией в которой пребывал граф со дня нападения на его замок барона Ридсдейла, ее мужа. Мужа, предавшего ее, и ставшего причиной всех бед, что свалились на слабую девушку. Она не оправдывала Мельбурна, но сейчас ее душа плакала вместе с ним. В ее мягких теплых объятиях Ричард Мельбурн успокоился. Уткнувшись носом в изгиб ее шеи, он снова прошептал имя своей жены и затих. Не размыкая рук, обнимающих ее врага, Элизабет Невилл уснула, согревая его теплом своего тела. Именно так и застал их утром доктор Рипли, явившись проведать больного. Пожилой лекарь не сразу разглядел в постели графа его вынужденную сиделку. Издав изумленный возглас, мужчина подошел ближе и тронул девушку за плечо. От его взгляда не укрылась непристойная близость полуобнаженных тел, сплетенных в объятиях. Он мог ожидать чего угодно, но не этого. От его прикосновения Элизабет не проснулась. Ее лицо прижималось к черноволосой макушке графа, и равномерное тихое дыхание шевелило его спутавшиеся кудри. Приглядевшись, врач понял, что нет никакой интимности в объятиях спавших. Обоих сморила усталость. Тяжелая, видно, выдалась ночка.