Сегодня и завтра

— Пойдемте къ батюшк; онъ насъ ждетъ въ кабинет,— сказала она графу. — Ужъ скоро 5 часовъ. — И Ольга схватила его руку, скользнула по паркету, увлекла его съ собою и исчезла…

У небольшого мраморнаго камина, въ комнат, полной самаго плнительнаго безпорядка, стоялъ человкъ лтъ пятидесяти. Лицо его съ перваго взгляда чрезвычайно располагало въ его пользу. Очеркъ этого лица былъ необыкновенно пріятенъ: большой, открытый лобъ, волосы, въ которыхъ ужъ начинали прокрадываться сдины, вс поднятые вверхъ, смлый, проницательный взоръ и особенное расположеніе губъ, — все это взятое вмст придавало ему такъ много особеннаго, важнаго, что гд бы вы его ни встртили, вы сейчасъ бы остановились на немъ и подумали: О, это не простой человкъ. На немъ былъ сюртукъ темнаго цвта; шея обвернута большимъ малиновымь платкомь. Онъ держалъ въ рук огромный листъ какой-то Французской газеты и не очень внимательно пробгалъ его: видно, что газета не заключала въ себ ничего новаго, ничего замчательнаго. Это былъ князь В*, отецъ Ольги.

Тутъ дверь кабинета отворилась. Князь отбросилъ газету на столъ и обернулся къ двери. Передъ нимъ стояла Ольга, рядомъ съ нею женихъ ея.

Какъ они оба были хороши, какъ созданы другъ для друга! И князь съ такимъ свтлымъ лицомъ встртилъ ихъ, въ его глазахъ выразилось такъ много радости: онъ былъ счастливъ ихъ счастіемъ.

— А, любезный графъ! — и онъ протянулъ къ нему руку, и тотъ отъ сердца пожалъ эту руку. Онъ отдаваль ему, этому графу, свою радость, свой свтъ, свою жизнь… Онъ, казалось, говорилъ этимъ пожатіемъ: я люблю тебя, я увренъ въ теб — и вотъ почему я отдаю теб мое сокровище: смотри же, оправдай мое довріе и выборъ ея младенческаго сердца: сдлай ее счастливою.

— А мы васъ давно ждали, — продолжалъ князь — и съ улыбкою посмотрлъ на свою Ольгу.

И Ольга вспыхнула и потупила очи.

Отецъ подошелъ къ ней, провелъ рукой по тесьмамъ волосъ ея и поцловалъ ее.

У князя не было боле дтей: она была одна — и въ ней одной для него заключалось все. Она была его утшеніемъ, радостью, его мечтой, его надеждою, его воспоминаніемъ… Воспоминаніе!.. Каждый разъ, когда князь любовался ею, передъ нимъ оживалъ образъ ея матери; этотъ образъ, казалось, возникалъ изъ праха и, возсозданный, обновленный, въ роскошномъ цвт являлся передъ нимъ.

Счастливица княжна! какое блаженство готовилось ей въ будущемъ! Счастливица!

А настоящее?

Какъ-то разъ вечеромъ они сидли вдвоемъ: она на диван, графъ возл нея на низенькомъ эластическомъ стул. Въ комнат разливался томный, пріятный для глазъ свтъ. Матовое стекло лампы, которая стояла на стол въ отдаленіи отъ дивана, было скрыто въ зелени и въ цвтахъ, и лучи свта прорывались сквозь зелень и цвты.

Нсколько минутъ въ комнат было такъ тихо, какъ будто никого не было — и эти минуты тишины были верхъ упоенія для двухъ любящихся.

— Ты мой, я давно назвала тебя моимъ; ты еще не знаешь, какъ я люблю тебя!

Вотъ что говорила молча княжна.

— О, я слишкомъ счастливъ! никогда самый роскошный сонъ, самый поэтическій вымыселъ не сравнится съ моею существенностью. — Вотъ что говорилъ молча женихъ ея.

И онъ наклонился къ рук ея — и поцловалъ ея руку, и какимъ страстнымъ, какимъ восторженнымъ поцлуемъ!

Она упала головой на грудь, будто подавленная страстью. Онъ посмотрлъ ей въ лицо, и ихъ очи сошлись, и его очи утонули въ ея очахъ… Еще мгновеніе, мене чмъ мгновеніе — и уста его были такъ близко къ ея устамъ… еще… и они замерли въ поцлу, улетли туда, въ этотъ чудный міръ, не для всхъ досягаемый, гд все гармонія, все упоительные звуки, въ этотъ міръ, о которомъ такъ хорошо говорили Моцартъ и Шиллеръ.

Когда княжна отвела свои уста отъ его устъ — чары улетли: она очутилась опять въ той же комнат, гд была прежде, на диван, и возл нея на низенькомъ стул онъ. Лицо ея пылало.

— Такъ ты очень любишь меня, Ольга? — спросилъ ее графъ — и рука его была въ ея рук.

— Люблю ли я васъ? — и она сжала его руку.

Потомъ она почувствовала въ первый разъ неловкость этого вы и тихо повторила:

— Люблю ли я тебя?

Этотъ вечеръ они оба были такъ веселы, такъ самодовольны; на устахъ ея горлъ первый поцлуй его, для него такъ отрадно звучало это ты, которое первый разъ выговорила она.

Вотъ каково было ея настоящее!

III

Вс чувства представились ему темне, но мятежне и ближе; они показались ему родомъ инстинкта, какимъ кажется инстинктъ животныхъ….

Изъ Ж. П. Рихтера.

Случалось ли вамъ встртить въ обществ человка, котораго лицо какъ будто знакомо вамъ; лицо, которое, можетъ быть, вы гд-нибудь и когда-нибудь видли, но гд и когда. вы никакъ не можете припомнить; лицо, которое, кажется, очень недурно, но производитъ на васъ невольно какое-то непріятное впечатлніе? Это случилось съ княжной Ольгой на музыкальномъ вечер у С**.

Посл какой-то пьесы, проптой двицей Г*, въ ту минуту, когда въ гостиной слышался обычный шопотъ мнимаго восторга и среди этого шопота вырывались порой нелпыя фразы, безсмысленныя восклицанія, въ ту минуту Ольга обернулась немного вбокъ — и, по какому-то странному чувству, вздрогнула. У косяка двери, которая вела на балконъ, стоялъ молодой человкъ, котораго она никогда прежде не видла въ гостиныхъ. Этотъ молодой человкъ все время не спускалъ съ нея глазъ, и когда она обернулась и нечаянно взглянула на него, онъ весь перемнился въ лиц и, какъ мальчикъ, котораго поймали въ какомъ-нибудь поступк, тотчасъ потупилъ глаза и сталъ неловко обдергиваться. Княжна полуулыбнулась, еще разъ пристальнй взглянула на него, и въ этотъ разъ она подмтила что-то странное въ глазахъ молодого человка, устремленныхъ на нее, прикованныхъ къ ней. Ей стало непріятно, ей не понравился этоть взглядъ — и она отвернулась, чтобы не видать его.

Потомъ немного задумалась, потомъ вдругъ, вроятно изъ любопытства (это было очень естественно), указавъ глазами на молодого человка, она спросила у стоявшаго возл ся стула камеръ-юнкера ***: — кто это такой?

Камеръ-юнкеръ оглядлъ молодого человка въ лорнетъ съ ногъ до головы, однако безъ малйшаго любопытства, очень равнодушно, очень свысока.

— Я вижу этого человка первый разъ въ жизни, — сказалъ онъ, еще разъ съ такою же важностью посмотрвъ на него… — Я не знаю, что это такое.

Во взор камеръ-юнкера было ужасно какъ много недоступности. Казалось, онъ считалъ себя лицомъ чрезвычайно замчательнымъ, и глазъ наблюдательный могъ бы замтить, какъ изрдка, правда, украдкою, этотъ камеръ-юнкеръ поглядывалъ съ самодовольствіемъ на пуговицы своего вицъ-мундира. Видно было, что онъ только дней за десять передъ этимъ былъ пожалованъ въ камеръ-юнкеры.

Молодой человкъ, привлекшій на себя вниманіе княжны и десятидневнаго камеръ-юнкера, былъ тотъ самый, который съ такимъ безумнымъ, юношескимъ восторгомъ созерцалъ княжну на Елагиномъ и котораго потомъ судьба нечаянно завлекла къ подъзду дома князя В* на Англійской набережной.

Этотъ молодой человкъ впервые попалъ въ гостиную высшаго круга, о которой онъ только мечталъ до сихъ поръ. И какъ далека была его мечта отъ существенности! Съ какимъ нетерпніемъ ожидалъ онъ минуты, когда его представятъ въ домъ С*! И вотъ эта минута настала, имя его произнесено — и его встртило безпривтливое, едва замтное наклоненіе головы. Онъ съ застнчивостью отошелъ въ сторону и задумался: "что же? можетъ быть всхъ такъ принимаютъ въ этомъ кругу!" Онъ робко вошелъ въ гостиную; сердце его билось; онъ осмотрлся кругомъ: ни одного знакомаго лица. Ему что-то было неловко, онъ чувствовалъ самъ себя страннымъ — и отъ этого сдлался еще робче. Гостиная была полна блистательными дамами и роскошными цвтами, огромными зеркалами и бронзою, и эти дамы, и эти цвты, и эта бронза такъ плнительно отражались въ зеркалахъ! Около дамъ красиво блистали эполеты, красиво мелькали блые султаны съ длинными, опущенными къ паркету перьями. О, ужъ мн эти блые султаны!..