Сегодня и завтра
Шрифт:
Посл разговора графа, который онъ невольно подслушалъ, выбжавъ изъ залы, какъ помшанный, онъ бросился домой, взбжалъ къ себ на лстницу запыхавшись, и прямо къ своему письменному столу.
На этомъ стол лежалъ въ прекрасномъ небольшомъ сафьяновомъ футляр кинжалъ, привезенный ему изъ чужихъ краевъ. Это былъ кинжалъ-игрушка, красиво и вычурно отдланный, кинжалъ для забавы, для виду, такъ, чтобъ лежать между изящными бездлками въ кабинет какого-нибудь фата.
Вн себя, онъ схватилъ футляръ и выдернулъ изъ него кинжалъ. Небольшое лезвіе, мастерски отполированное, ярко блеснуло… Онъ помертвлъ; рука его, державшая кинжалъ, дрожала…
Когда первое волненіе начало въ немъ стихать, когда онъ въ состояніи былъ собрать мысли свои въ порядокъ, все это ему представилось какимъ-то чудовищнымъ сномъ, бредомъ горячки. Онъ схватился за боковой карманъ — но въ немъ въ самомъ дл кинжалъ; онъ посмотрлъ кругомъ себя: о, это не сонъ! И молодой человкъ содрогнулся.
"Быть убійцей!" — подумалъ онъ — "подлымъ, низкимъ убійцей изъ-за угла — и за что же? за нсколько обидныхъзамчаній на мой счетъ! Я безумецъ. Но передъ кмъ онъ меня выставлялъ въ смшномъ вид, передъ кмъ?.. Все равно, я не въ состояніи быть уличнымъ убійцей". Онъ подошелъ къ двери, которая вела въ другую залу, и увидлъ графа. Кровь опять хлынула ему въ голову. — "Графъ, графъ! онъ дастъ мн отчетъ въ своихъ словахъ!.." — О, какъ онъ былъ гордъ въ эту минуту, какія чувства выражались въ каждой черт лица его! Онъ думалъ: — "разсчитываясь съ графомъ, я разсчитываюсь со всми этими господами, которые хотли подавить, уничтожить меня своею холодноетью" — и онъ былъ доволенъ собою…
Тускле становилось въ залахъ. Залы рдли. Мазурка кончилась.
"Прощай, прощай, моя Ольга!" — шептала княгиня, цлуя ее. — "Что это ты вдругъ такъ поблднла?.. Я не могла налюбоваться тобой: ты была сегодня хороша, какъ ангелъ".
Графъ побжалъ сказать, чтобы подавали карету кннзя В*.
Въ дверяхъ какъ-то нечаянно онъ толкнулъ Кремнина, не замтилъ этого, не извинился, и исчезъ.
Карета стояла у подъзда.
Графъ у дверецъ кареты. Первая вошла сестра князя, за нею князь, потомъ княжна…
— До завтра, Michel! — сказала ему Ольга, входя въ карету.
— До завтра, до завтра…
Дверцы кареты захлопнулись. "Пошелъ!" Графъ приложилъ руку къ своей треугольной шляп. Онъ видлъ въ окно кареты, какъ Ольга кивнула ему головкой.
— До завтра, до завтра!
Въ эту минуту сзади кто-то схватилъ его за шинель… Онъ оборотился: это былъ Кремнинъ.
— Что вамъ угодно? — вжливо спросилъ графъ.
— Мн угодно поговорить съ вами; вы удостоите выслушать нсколько словъ. Отойдемте отъ подъзда.
Графъ посмотрлъ на него.
Они отошли на нсколько шаговъ.
Графъ остановился.
— Еще немного подальше, графъ. Видите ли, здсь экипажи, здсь люди…
Они отошли еще дальше.
Графъ еще разъ посмотрлъ на него.
— Что вамъ угодно? — повторилъ онъ.
— Вы сейчасъ это узнаете.
Молодой человкъ посмотрлъ кругомъ себя.
— Кажется, здсь никого нтъ: мы глазъ на глазъ. Графъ! за оскорбленіе платятъ оскорбленіями, за насмшку насмшкой, за презрніе
презрніемъ…— Что это значитъ?
— Минуту терннія, ваше сіятельство. Я слышалъ вашъ разговоръ обо мн съ княжной, здсь, на этомъ бал… Я не подслушивалъ, я просто слышалъ: вы говорили такъ, что не одинъ я могъ слышать… Вы воображали, графъ, что можете смло во всеуслышаніе издваться надъ человкомъ простого круга; что этотъ человкъ, котораго вы видали въ зал раза два или три въ углу, робкаго, молчаливаго, неловкаго, что этотъ человкъ не заслуживаетъ ничего, кром вашей насмшки… Вы ошиблись, графъ!.. Вы видите, что я умю говорить, что я, человкъ изъ толпы, не могу и не хочу снести оскорбленія… Вы понимаете меня? Но я увренъ, что въ васъ есть благородство — я говорю не объ одномъ благородств, которое вы изволили пріебрсть вашей наслдственной короной…
Графъ стоялъ будто пораженный ударомъ грома. Онъ видлъ, до чего довела его неосторожность, до чего довели еге эти незначительныя, необдуманныя, пошлыя фразы, брошенныя на втеръ. Слова молодого человка, эти слова, болзненно вырывавшіяся изъ груди, были тяжки для графа: они какъ свинецъ подавляли его. Да, онъ раскаявался въ своей опрометчивости. Позднее раскаяніе!
— Довольно, я понялъ васъ, — сказалъ ему графъ твердымъ голосомъ.
— Я не ошибся въ васъ, графъ! — Тутъ молодой человкъ, будто боясь, чтобы ихъ не подслушали, подвинулся на полшага ближе къ графу и сказалъ ему что-то шопотомъ.
— Вы согласны?
— Согласенъ.
— Завтра утромъ.
— Да.
Графъ хотлъ итти.
— Еще одно слово, графъ! Вы могли сегодня же заплатить жизнью за вашу остроумную насмшку надъ бднымъ, незначащимъ человкомъ. Да, ваша жызнь висла на волоск… Я хотлъ зарзать васъ, графъ, какъ ржутъ разбойники, тайкомъ, изъ-за угла. Вотъ этотъ кинжалъ готовился для васъ. Но я не могу быть подлымъ убійцею. Итакъ завтра въ 11 часовъ, за М… заставой.
Карета за каретой тянулись къ подъзду. Разъздъ продолжался.
Графъ пошелъ къ подъзду. Навстрчу къ нему бжалъ Ф*: онъ искалъ своей коляски. Графъ шопнулъ ему что-то на ухо. Тогъ вздрогнулъ и посмотрлъ на него.
— Ни слова!
И они пожали другъ другу руку.
Графъ возвратился домой и, не раздваясь, всю ночь просидлъ въ креслахъ. Руки его были судорожно сжаты. Онъ былъ холоденъ, какъ мраморъ.
Къ утру онъ всталъ съ креселъ; лицо его осунулось и покрылось синеватою блдностью; онъ подошелъ къ столу, написалъ ппсьмо, запечаталъ его и призвалъ человка.
— Я сегодня утромъ ду. Если до вечера не возвращусь, ты отнесешь это письмо къ князю В*.
— Слушаю, ваше сіятельство.
Въ 10 часовъ утра къ нему пріхалъ Ф*; Ф* осмотрлъ ящикъ съ пистолетами и веллъ положить его въ карету. Въ 11-мъ часу карета выхала со двора. Садясь въ карету, графъ произнесъ вполголоса: сегодня и завтра!
Графъ не возвращался домой. Вечеромъ письмо его было отнесено къ князю В*.
— Оігъ общалъ быть, онъ не детъ: что это значитъ?..
Къ вечеру князь занемогъ.
Жадному до новостей городу брошена была добыча.
"Дуэль, дуэль! Графъ Болгарскій, женихъ княжны В*, и какой-то молодой человкъ, тотъ, что видали тамъ-то и тамъ-то… Боже, какое несчастіе!"
Разсказчики и разсказчицы были въ восторг.
Бдный Н*, представившій Кремнина къ княгин, былъ въ отчаяніи. Онъ говорилъ педантически, приглаживая свои бакенбарды, что онъ совершенно скомпрометированъ.
На слдующій день князь почувствовалъ, что ему легче. Онъ перемогъ себя и всталъ съ постели.