Секториум

Чтобы как следует напасть на него, мне пришло в голову разогнаться. А чтобы разогнаться получше, пришлось отойти далеко назад. С такого расстояния мой карлик казался малюсенькой букашкой, и я, расправив «крылья» плаща, полетела на него вприпрыжку, издавая устрашающее шипение для поддержания боевого духа. Шло время и мне показалось, что я слишком долго бегу, но эта мысль меня вовремя не остановила, и в один ужасный момент я ткнулась лбом в поясницу «карлика». Тот обернулся. На бесчувственной физиономии не было написано ничего, кроме удивления. Наверно удивление было столь громадным, что для прочих эмоций места не осталось.

— Миль пардон! — сказала я, и двинулась обратно.

Как это могло со мной произойти? С умницей и отличницей? Уж не спятила ли я? Атакованный объект постоял еще немного, провожая меня взглядом, да и пошел своей дорогой. Его габариты стали стремительно уменьшаться. «Второй закон термодинамики! — дошло до меня. — От быстрого движения предметы уменьшаются в размере. Нельзя было так стремительно атаковать». Развернувшись и расправив «крылья», я легла на новый атакующий курс.

Второй раз, получив удар в поясницу, гуманоид удивился еще больше. Хотя, казалось, больше было невозможно. «Животное, которое подвергается атаке стервятника, — дошло до меня, — должно замереть неподвижно. Тогда оно вмиг увеличится, а стервятник, соответственно, окажется несостоятелен, как стервятник». С этой мыслью я стала выбирать дистанцию для нового разгона. Гуманоид, соблюдая закон термодинамики, застыл на месте. Выбрав дистанцию, я начала ходить по кругу, размахивая рукавами, в надежде, что жертва перестанет на меня глазеть, позволит мне слиться с окружающей природой. Так оно, в конечном итоге, и произошло. После третьей неудачной атаки, я поняла, что глупа до безобразия, что набегать на жертву надо очень медленно, чтобы не потерять от скорости собственный объем. После десятой попытки вокруг меня было столько насекомых, словно я не охочусь, а развожу их по интенсивной методике. После двадцатой попытки меня саму клевали стервятники.

В тесном гнезде на вершине горы меня приковали цепью. На каждом плече сидело по черной птице, на каждой ноге по черной птице, острые когти сдавили горло, а клюв раздирал ребра, чтобы выклевать сердце.

— Дай сюды! — кричал невидимый кто-то с неба раскатистым эхо. — Где ты нашла эту хреновину? — Черный параллелепипед был извлечен из моей сжатой ладони как инородное тело, проникшее в плоть. — Где взяла? — кричал Юстин, прижимая меня за горло к полу арены, в то время как я безуспешно пыталась оцарапать ему физиономию. — Откуда взяла, я спрашиваю? Ты понимаешь, блин, или ты ни х… не понимаешь?

Ясность сознания вновь посетила меня. Я перестала махать руками и уставилась в потолок.

— Последний раз спрашиваю, где ты шаталась, и кто тебе это дал? — параллелепипед вопросительно завис надо мной.

— Пошел ты…. Сам знаешь, по какому адресу, — ответила я и, чтобы не видеть этого жуткого предмета, перевернулась на бок.

Юстин нехотя отпустил мое горло.

— Ты это сама нашла или чо? Давно у тебя это? — страшный предмет снова завис передо мной.

Я закрыла глаза, но предмет остался. Где меня носило? Кто меня одарил этим барахлом и сколько времени минуло с тех пор, я не имела ни малейшего представления.

— Помнишь, чо натворила-то? — спросил Юстин. Я еще сильнее зажмурилась. Образ параллелепипеда сжался гармошкой, но не покинул меня. — А почему Максимом меня обозвала?

И вдруг, словно стукнуло по голове… все вспомнилось. Все стало ясно и просто.

— Максимом? — переспросила я и обернулась. — Просто так, а что?

Мой собеседник сидел, облокотившись на бортик арены и крутил в руках черную коробочку.

— А я ведь, правда, Максим. Чо глядишь? Мамка назвала. Но я ж никому не сказал. Всегда Юстином кличут. Фамилия моя — Устинов.

— Я, в самом деле, тебя так назвала?

— Я чо, глухой?

— То есть, ты намекаешь, что я считала матрицу?

— Чо?..

— Это называется «скрытая информация».

— Мне почем знать? Ты лучше, это… сиди и не высовывай свои матрицы наружу. Поняла? Те щас в цирках нехрен делать. Ясно? Вот так вот!

— А Птицелов?

— Птицелов тама. Он же не вел себя как скотина. Не хватал за нос охрану и не отламывал подпоры от вертолетов.

— Я ничего от вертолета не отламывала!

— Ну, да! Оно, типа, само отлетело. Чувак второй день в ремонте.

— Может, это не я?

— Ага, не ты… Все тебя видели. Так что зашкерься и сиди.

— Что еще было? — я собралась духом выслушать полный перечень своих преступлений перед Хартией, но Юстин не торопился их излагать. Предмет, добытый мною с того злосчастного вертолета, увлек его гораздо больше. — Это было, как бы, помутнение рассудка, — оправдывалась я.

— Ни чо се… «как бы»! Это оно самое и было. Тут случаются дела… В прошлом году одного с купола сымали. И ваще… их знаешь тут сколько, припыленных, по пустыне ловят? Ты еще запросто отделалась. Так что сиди и молись, штоб они забыли. Через сутки выпру тебя на Землю. Там хулигань, а здесь не положено!

— Ты расскажешь Веге?

Юстин неопределенно хмыкнул.

— Расскажешь?

— На кой ляд ты мне сдалась? Я чо, нанимался стучать?

— Давай так: ты забудешь все, что произошло, а я привезу тебе банку соленых огурцов. Трехлитровую. Хочешь?

— Хы! — улыбнулся Юстин. — Огурцов… Чо мне тута закусывать огурцами?

— Водку обещать не могу. Если получится.

— Ты мне бабу привези.

— Какую бабу?

— Обыкновенно, земную бабу. Ну, ты даешь! Какую…

— Конкретную?

— Ну, бабу, в общем, с конкретными формами. Лучше блондинку. Ваще, любая сойдет, хоть рыжая, только шоб не лысая и не тощая.

— Ну, так, миленький ты мой… — я даже села от неожиданности. — Как же я привезу тебе живую бабу?

— А чо? Здесь жить можно. Работа есть, прокормлю. Только не такую как ты, психоватую, а чтобы спокойная была, ну… душевная вроде… А я не обижу.

— Ну, я не знаю. У меня язык не повернется…

— Да иди ты к черту! Увидишь бабу, какую надо, в вакуум ее и пусть дрыхнет. А я здесь сам разберусь.

— Нет, что-то я не пойму, кто из нас спятил? Или ты решил, что я совсем того…

— От, блин! — обиделся Юстин. — Я с ней по-человечески, о личном, а она мне «того…» Прижениться мне надо, понимаешь?

— Как это, прижениться?

— Ну, ты… маленькая что ли?

— Нет, я понимаю, что такое «жениться» или «заняться сексом». А как это «прижениться», что-то не пойму. Взял бы отпуск, поехал на Землю, сам бы разобрался со своим личным вопросом. Познакомишься по-человечески…

— Ды, нельзя мне на Землю, — Юстин нахмурился.

— Почему?

— Все тебе скажи!.. Нельзя, да и все!

Юстин оставил меня в замкнутом пространстве темного волдыря, словно мышь под блюдцем, и ушел, а чудное словечко осталось. Оно присутствовало везде. Оно вытесняло собой посторонние мысли. Мне не хотелось думать ни о чем. Все проблемы ушли. Осталась только вселенская тоска Юстина по бабе, чистота каменного ландшафта и глобальное желание «прижениться». Эта цельная картинка мироздания из трех образов вызывала в душе спокойствие и умиротворение. Ощущение чистоты и ясности происходящего, восприятие гармонии бытия в неизвестных ранее формах. «Прижениться» — как квинтэссенция естества, очищенного от этических условностей.