Selbstopferm?nner: под крылом божественного ветра

— Хорошо. Я только предложил. Тогда я могу поговорить с мамой, она побудет с мальчиками, а ты могла бы отдохнуть…

— Томми, милый, у меня работа. Курсы. Если я сбегу с них, меня уволят.

— Я хочу побыть с тобой.

— Давай дождемся выходных и побудем вместе. Я уже договорилась с Ириной. Она возьмет мальчиков к себе на выходные. У нас будет два дня и целая бессонная ночь.

— Хорошо. Я сейчас к маме заеду, а потом сразу к тебе, договорились?

— Буду ждать тебя, дорогой.

Разговор с мамой вышел вполне себе обстоятельный. Она сказала, что Билл был у нее днем и видел статью в «Бильде». Сначала он повозмущался по поводу коварства Тины и мастерства художника, что так четко подделал фотографии. А потом мама дала ему конверт, который я оставил у нее на хранение.

— И как он отреагировал? — осторожно спросил я.

Мама поморщилась, покачала головой и не менее осторожно ответила:

— Он не пришел в восторг.

— Он сам мне ее отдал, — упрямо процедил я.

Мама вздохнула:

— Том, я отлично знаю, что ты чувствуешь к этой женщине…

— Она, между прочим, мать твоих внуков!

— Я знаю. И еще я знаю, что ты любишь ее. Но брат у тебя один, и вы слишком похожи. Вы говорите одинаково, думаете одинаково, совершаете одинаковые поступки. Вы любите одинаковых женщин. Я очень тебя прошу, при общении с братом, тщательно выбирай выражения. Мне совершенно все равно, с кем из вас она останется, хоть втроем живите, если не можете ее поделить, помни только об одном — брат у тебя один, роднее и ближе у тебя никого нет. Ни одна женщина не стоит того, чтобы из-за нее враждовать с братом. Ты умеешь договариваться с ним, ты много лет был его ангелом-хранителем, я всегда могла рассчитывать на тебя. Подумай, как объяснить ему ваши отношения.

Слова матери звучали крайне неприятно. Я поджал губы и прищурился.

— Не ты ли сватала нас с Мари? Чуть ли не в одну постель укладывала?

Мама ласково улыбнулась и, как в детстве, потрепала меня по голове:

— Ты очень ее любишь. Мари достойна твоей любви. Я не прошу тебя отказаться от нее ради Билла. Я прошу тебя контролировать свои слова. Ему сейчас будет тяжелее всех.

— Он сам за это боролся.

— Иногда жажда разрушений внутри нас сильнее разума.

— Я боюсь за Мари. Точнее, за наши отношения с Мари. Она ничего не знает про Сьюзен, а я не могу ей об этом сказать. Я соврал Мари, когда сказал, что мы расстались со Сью. Это вышло случайно. Я просто в тот момент сказал это и всё…На свою голову. А потом много раз хотел разорвать отношения со Сью, но… Понимаешь, Бригманн не простит мне, что я бросил его дочь, он очень ее любит и всячески балует. Я не сильно с ним завязан по бизнесу, но если он захочет меня убрать, то уберет, как блоху с собаки. Он даже не заметит, что я исчез. Не будет ни гастролей, ни песен, ни-че-го. Со мной все разорвут отношения. Мне все будут отказывать, меня будут опасаться, словно я болею чумой. Он разорит меня, растопчет. И это не только в Германии. Это в Европе, Штатах, Азии, России и Южной Америке! Куда бы я ни поехал, он не даст мне жизни. Мама, он уничтожит меня! Сьюзен так и сказала — или я женюсь на ней и получаю золотые горы, или мной подотрутся и спустят.

— Почему бы тебе не обсудить эту ситуацию с Мари?

— Что я скажу? Что три месяца дул ей в уши? Что искал предлоги для ссоры со Сьюзен, а та, как назло, ни одного повода мне не давала? Что ее отец организовал нам контракт, от которого я не могу отказаться, потому что друзья не поймут? Что меня будет ненавидеть брат-близнец, потому что его дети называют меня папой? Что передо мной стоит выбор — или она, нищета и ненависть друзей, или Сьюзен, карьера, деньги, слава? Знаешь, что у меня на одной чаше весов? Она и любовь к ней — всё! А на другой — Сьюзен, Билл, Георг, Густав, наш шоколадный контракт с Юнивёрсалом, карьера, деньги, слава, дорогие машины, огромные дома, красивые счета в банках, сцена, визжащая толпа, программы на телевиденье, шикарные номера в отелях, всеобщее обожание и поклонение! Целый мир будет стоять передо мной на коленях! Отказавшись от всего этого в пользу Мари, я потеряю брата и друзей, которые не простят мне упущенных возможностей. А согласившись… потеряю Мари.

— Невелика потеря, — легкомысленно махнула рукой мама. — Зато у тебя будет всё.

— А зачем мне всё, если ее не будет?! — возмутился я. — Кому я подарю этот гребаный мир? Что я буду с ним делать в одиночестве?

— Я не очень понимаю, что ты хочешь от меня услышать? Если все так плохо, то зачем ты сделал Мари предложение? Женись на Сьюзен. Она так рвется за тебя замуж.

Я недовольно скривился и покосился на маму.

— Я люблю Мари и не люблю Сьюзен.

— Ммм, кошка хочет съесть рыбку да не хочет промочить лапки?

— Кошка готова промочить лапки… Только раскатают ту кошку по асфальту, если она вздумает перебежать дорогу на пути к рыбке.

Она улыбнулась и обняла меня:

— Господь помогает морякам в бурю, но рулевой должен стоять у руля. Помни, какое бы решение ты не принял, ты все равно останешься моим самым лучшим и самым любимым сыном. А Билл твой брат. И чтобы он тебе ни говорил, он все равно, как и я, очень тебя любит. Что касается Мари, то поговори с ней, объясни всё. Она поймет.

— Она решит, что я ее предал так же, как предал Билл, когда женился на Тине.

— Но ты-то на Сьюзен не женился. Или ты уже передумал?

— Я не хочу жить с женщиной, которая не позволяет мне быть мужчиной.

— А где гарантия, что Мари не будет делать так же?

— Ей я прощаю некоторые маленькие недостатки, — рассмеялся я.

Мама покачала головой и улыбнулась по-доброму.

У Мари в квартире во всех окнах горел свет. Я улыбнулся. Очень приятно осознавать, что тебя ждут. Я поднялся на ее этаж, открыл дверь своим ключом и прислушался. Тишина. Лишь в ванной шумит вода и иногда раздается детский смех. Мои мальчишки купаются. Я оставил верхнюю одежду в прихожей и тихонечко прокрался в ванную, приоткрыл дверь и вошел. Сюрприз не получился. Вместо Мари на коленях перед ванной сидела какая-то блондинистая девица. Я даже растерялся. Дэнни заметил меня первым, загалдел «папа» и протянул ручки. Девица обернулась, и я вздрогнул от неожиданности — длинные темные волосы Мари были отрезаны едва ли не под ноль и выкрашены в белый цвет. По макушке к шее шел невысокий розовый гребень. Я даже не знал, как на это отреагировать. Мари улыбнулась и поднялась. В затылок ей светила лампа, отчего ее уши вдруг четко выделились. И я как-то очень отдаленно отметил, что они прозрачно-розовые и с голубоватыми венками. Эта мысль натолкнула меня на другую мысль, не менее важную, — я никогда не обращал внимание на ее уши.

— У тебя уши розовые, — ляпнул я.

— Было бы странно, если бы они были зелеными, не находишь? — ухмыльнулась она.

— Я хотел сказать, что тебе очень идет новая прическа, — кое-как справился с эмоциями.

— Классно, да? — провела она по бритому затылку. — Я решила, что если у меня начинается новая жизнь, то надо что-то в себе изменить. Вот, изменила прическу.

— Не слишком радикально?

— Думаешь, надо ирокез покрасить в красный? Меня цвет фуксии тоже немного смущает.

Мари крутилась передо мной, демонстрируя практически лысую голову.

— Клёво вышло, — поддержал я ее. — В целом, мне нравится. Просто неожиданно.

— Хотела сделать тебе сюрприз.

Я улыбнулся и обнял ее:

— Отличный сюрприз, я впечатлен, — коснулся мягких губ. Мари охотно ответила. — Ты моя плюшевая, — погладил по затылку.

— Тебе правда нравится? — с надеждой посмотрела она мне в глаза.

— Цвет фуксии тебе необычайно идет, — честно соврал я. Не могу же я сказать, что в шоке от того ужаса, что сейчас поселился на ее голове.

— Ты на пять минуточек или до утра?

Я игриво закатил глаза, словно что-то высчитывая.

— А как бы ты хотела?

— Ох, ты даже вообразить не можешь, как бы я хотела.

— На самом деле мне в восемь надо быть в аэропорту. Крайний срок — восемь-тридцать. Но это совсем крайний срок, и лучше приехать до восьми.

— Оооо, да ты выспишься, — заулыбалась она.

— Не знаю, не знаю, — покачал я головой, томно посмотрев на Мари.

Наверное, это был тот самый вечер, о котором я буду вспоминать на смертном одре. Мы купали детей, брызгали друг на друга водой и много смеялись. Мари улыбалась так искренне и так счастливо, что у меня от счастья кружилась голова. Вытащив мальчиков из ванной, я капризно надул губы и потребовал, чтобы меня так же помыли. Мари улыбнулась и… начала медленно снимать с меня одежду. Я расслабленно наблюдал за ней, раздумывая, где будет та черта, которую она не решится переступить. Мари смотрела мне в глаза, когда ее руки расстегивали мои джинсы. Она потянулась за поцелуем, когда на мне осталась последняя деталь одежды — трусы. Она мыла меня тщательно и очень аккуратно, массировала кожу, расслабляла мышцы. Я сидел на дне, сложив ноги по-турецки, и получал истинное удовольствие от скольжения ее пальцев по своему телу. Мари смеялась, что-то рассказывала, иногда дурачилась, наклонялась за мокрым поцелуем. Я ловил ее руки, смывал пену и целовал в ладони. Уже в самом конце к нам присоединились дети и с радостью отмыли папу от грязи дороги.