Дисклеймер

Возрастное ограничение 18+. Все написанное является художественным вымыслом автора. Все персонажи произведения вымышленные, любое совпадение с реальными людьми или событиями случайно.

Про мальчика Стасика и царя Додона

Жил в прекрасном городе Санкт-Петербурге в хорошей, обеспеченной по меркам времен восьмидесятых годов двадцатогого столетия семье мальчик Стасик. И всё у Стасика было. Когда он был маленький – лучшие пеленочки и распашонки. Тогда прогресс еще только открывал революционный комфорт памперсов. Были у Стаса лучшие пустышки-соски, красивые такие, с яркими бубенчиками. Лучшая кроватка, лучшее грудное материнское молоко и лучшее детское питание. Родители сыночку ни в чем не отказывали. Папа много и результативно работал над внедрением коммерческих проектов в нефтегазовых областях нашей необъятной страны. Мама любила свое чадо и была просто красивой. Стасику с детства внушали, что генеалогическое древо семьи – самое выдающееся. Деды и прадеды, бабки и прабабки оттачивали свой генофонд только с нужными, преуспевающими особями мужского и женского пола. И Стасику, как полагается, родители должны были передать только нужные, лучшие и, конечно, выдающиеся гены. Алкоголь употреблялся только дорогой и качественный для вдохновения и настроения в процессе зачатия потомков, поэтому Стасик был настоян на лучших коньяках и шампанском. Может, и еще что употребляли для Стасенькиного производства, но история об этом умалчивает.

Стасик рос милым розовощеким малышом. Много кушал, любил яркие погремушки и много орал, как и все дети. Когда ему исполнилось семь лет, родители стали замечать, что кроме нескольких слов сыночек ничего не говорит. Мама обеспокоилась никудышным развитием интеллекта ребенка и решила обратиться к известному питерскому профессору – специалисту по детскому развитию. Конечно, за большие деньги. Маму терзали смутные сомнения… Ведь Стасик говорит нужные слова: «дай», «хочу», «ты пахой», «кака» – это же как минимум слова будущего лидера, может, даже и нации. Но подстраховаться не мешало. Итак, она пошла за заключением к профессору.

Профессор внимательно осмотрел мальчика, спросил: что он кушает, в какие игрушки играет, какие соски сосет? Хорошо ли писает и какает? Какие сказки читает мама сыну на ночь для его интеллектуального развития? Много было всяких вопросов профессорских и не очень. Мама сказала, что сынок кушает много, самое лучшее и вкусное из дорогих магазинов и с рынков Санкт-Петербурга. Какает и писает много и добротно. Игрушки у него яркие, обязательно дорогие и заграничные. Сосы у него были импортные и безопасные, так как у нас в России они вредные для сыночкиного ротика. Всё у Стасика соответствует его высокородному положению. Но в растерянность ее привел вопрос о сказках.

– А что, ему надо читать сказки, да еще и русские народные? – изумилась она.

– А как же! – воскликнул профессор-старичок. – Вся мудрость народа в сказках, вся формула счастья в них. А что же вы ему на ночь читаете, убаюкивая?

– Я ему рассказываю свои сочиненные истории, – сказала мама Стаса.

– Какие? – спросил профессор.

– Я ему рассказываю сказку про царя Додона, только не ту, которую Пушкин написал, а я сама сочинила. Там царь Додон – это мой сыночек. Все его в этой сказке любят, кормят, покупают ему красивые импортные вещи, золотые часики и крутые машинки. И он у них царь.

– У кого у них? – спросил профессор по детскому развитию.

Профессор не торопился, ему нужно было потянуть время как можно дольше, оплата была почасовая. Диагноз этого упитанного крепыша был ясен сразу: «зажравшийся, отупевший выкормыш». Профессор последнее время начал испытывать почти классовую ненависть к «новым русским», к которым относилась и его клиентка.

– Как у кого? У народа! – не унималась мамаша. – Стасик такой замечательный, красивый, голубоглазенький, разве его можно не любить?! Вот только слов бы ему побольше научиться говорить… Слов «дай», «хочу», «кака», «ты пахой» маловато. А ведь скоро в школу. А в школе может найтись мальчик, который знает больше слов, чем мой Стасик. И вдруг он тоже захочет быть царем Додоном?

– А почему именно Додоном? – спросил старичок-профессор.

У него сегодня была отличная клиентка, можно сказать, золотая корова. Ее можно доить долго. Да и профессор никуда не торопился. Что ему в своей комнатке в коммунальной квартире может быть надо? Там ждет только тахта заперданная, два тюбика вазелина от геморроя, неоплаченные квитанции за газ и свет и мечты под подушкой. Мечты о пышнотелой женщине с грудями седьмого размера (как раз у клиентки такой) и о домике у Черного моря. Подагра, знаете ли, любит тепло и грязелечение. Профессор замечтался. Сам задал умный вопрос про царя Додона, а глаза помимо его воли всё время утыкались в груди седьмого размера. Он старательно делал глубокомысленный вид и сдерживал урчание пустого желудка. Накануне местный российский царь задерживал зарплату профессорам на два месяца. Тема о царе грозила перейти в кризис климактерического возраста профессора. Когда теоретически возможно, а на практике уже никак нельзя.

– А Додон… – Маменька покраснела и зарделась аки маков цвет. Она поймала взгляд профессора на своем бюсте. – Так это просто. Если у мальчика есть бубенчики… ну вы понимаете, о чем я говорю… Когда Стасик голенький, без трусиков бегает, его бубенчики как будто дод-дон. Я так слышу. Вот отсюда и царь Додон…

Мама и профессор рассмеялись. Обоим понравилось это сказочное эротическое сравнение. Стасик меж тем, даже не смог сказать своего дежурного словесного набора на все случаи жизни: «дай», «хочу», «кака», «ты пахой»… Всё шло из детства. В пять лет ему нанесли психологическую травму. Ему на день рождения папа привез заграничную игрушку – петушка. Петушок был из меха, яркий, с большим разноцветным хвостом из переливающихся перьев. Под клювом был спрятан механизм с голосом кричащего петуха «кукареку». Если нажать петушку на горло, на эту самую кнопочку, то раздавался истошный крик. Папа стал активно демонстрировать функции подарка. Но заграничный механизм не реагировал, и петух отказывался кукарекать. Папа включил свои певческие данные и начал сам показывать петушиную трель «Кукареку-уу-уу». И тут вдруг петух, никого не спросив, заорал истошное свое «кукареку». Даже папа от неожиданности застыл, что уж говорить о Стасике. Он сразу напрудонил в новые штанишки и от внезапности и страха орал битый час, не поддаваясь ни на какие уговоры. Успокоившись к вечеру, Стасенька замолчал в буквальном смысле слова. И только на следующий день он подошел к отцу и сказал ему, размазывая слезки кулачком: «Ты пахой!» Эта, казалось бы, мелкая история с игрушкой-петухом оставила неизгладимый след в памяти мальчика и повлияла на дальнейшее его поведение. Он стал бояться неожиданностей, непредвиденной реакции и всего нового. Вот и сейчас профессор ему казался тем самым петушком, который может громко и неожиданно закукарекать. И Стасик упорно молчал. На всякий случай.

Профессор уже еле сдерживался. Хотелось секса, но урчание голодного желудка сводило на нет эротику.

«Пора закругляться с сеансом, – подумал профессор. – Всё равно рассчитывать на секс с этой пышногрудой неумно, да и шансов нет. Но следующий сеанс по развитию детского интеллекта я назначу».

– Всё нормально с вашим голубоглазеньким. Развитие идет как надо, в ногу со временем. А словарному запасу его в школе научат, – вынес вердикт недоедающий и недолюбленный профессор. – А в качестве рекомендаций скажу: читайте ребенку на ночь русские народные сказки. Пусть развивается на подсознательном уровне, а заодно и лучше спит. Жду вас через пару недель.

А тем временем, пока Стасик учился говорить, на просторных площадях и улицах пасмурного и прекрасного города Санкт-Петербурга неумолимо наступали мрачные девяностые годы.

Начало девяностых

Девяностые – лихие годы. И фильмы о них снимали, и рассказы-истории писали, и пафосные памятники на могилах авторитетов девяностых до сих пор высятся на кладбищах городов малых и больших по всей России.

Стасик не заметил, как суровые и жестокие девяностые искорежили судьбы обычных, среднестатистических россиян. Как останавливались по всей стране фабрики и заводы, как педагоги шли на вещевые рынки торговать турецко-китайским барахлом, надеясь на то, что вот она, лучшая доля. Девчонки и мальчишки в выпускном классе в сочинениях на тему «Кем я хочу быть?» писали «хочу быть валютной проституткой» и «хочу быть бандитом». Всё перевернулось с ног на голову. Ценности стали другие. Главные – деньги, лучше доллары, «зеленые», «зелень», так их называли. Долларовая купюра стала главной жизнеутверждающей основой, материальной и моральной ценностью общества.

Наш упитанный карапуз как раз достиг юношеского половозрелого цветения. Когда его возили на красивой машине в элитную школу, он видел за окном, что что-то изменилось на привычных улицах: то ли люди стали мрачнее, то ли небо постоянно серое, да и в школе стали хуже кормить. Родители вечерами говорили о каких-то проблемах в экономике, произносили непонятные слова: инфляция, кризис, правительство… Но Стас был далек от всего этого. Несмотря на детские страхи про петушка, ему всё же хотелось поиграть в бандита. Задали как-то в школе сочинение на тему «Кем я хочу быть?». Перед тем как начать писать, Стасик задумался. Мама ему рассказывала истории о великих полководцах: «Сынок, ты должен быть как великий полководец, как Александр Македонский». Как совместить полководца и бандита, модного по нынешним временам? И Стасик сообразил. Он решил написать «Хочу быть полководцем над бандитами». В криминальном мире эту должность или титул называли «авторитет». Но он пока еще не знал об этом. За сочинение педагог поставила «отлично», как это было бы ни прискорбно для нее. Времена были тяжелые, а классная руководительница и другие нужные педагоги-предметники получали от родителей Стаса Балалайкина подарки, и останавливать этот материальный поток ох как не хотелось.

А Стас меж тем расцветал пышнее и ярче. Он заглядывался на девчонок, и девчонки посматривали на него с откровенным желанием и страстью. Его словарный запас несравненно увеличился к этому времени. Профессор-старичок был прав. Но главные слова с детства – «дай», «хочу», «кака» и «ты пахой» – были основными и руководящими в его поведении. Конечно, они звучали не так прямолинейно. Он подходил к любой понравившейся ему девушке и говорил: «Хочу тебя, у меня есть „Сникерс“. Он будет твой, если ты мне дашь…». На этом ухаживания и заканчивались. Девушка соглашалась на эту сделку со сладким. После всего содеянного он забирал шоколадку, смачно расправлял обертку, съедал, нахально улыбался и говорил растерянной и подавленной от такой наглости девушке: «Всё хорошо. Может, ты мне еще понадобишься, но теперь у меня будет другая шоколадка – „Марс“».