Семь лет одиночества. Принцесса Малейн

Затем, примерно через неделю после начала нашего заключения, Дженни рассердилась на меня. Она, как ты помнишь, так злилась, что не могла говорить. Просто занималась своими делами, а еще швыряла вещи каждый раз, когда у нее была такая возможность. Время от времени она поднимала на меня глаза и прожигала взглядом. Мне это не особенно нравилось, но, опять же, я не знала, что может быть еще хуже.

Потом, примерно через три недели после того, как нас заперли, я заметила, что вспышки гнева начали исчезать. А на их место ничего не пришло. Пустота. Теперь Дженни тупо смотрит на свои незаконченные работы. Тупо на стены. Тупо в потолок перед сном. В ее глазах нет ни огня, ни даже тлеющего уголька жизни.

Каждый раз, когда я гляжу на нее, чтобы улыбнуться, кивнуть или задать вопрос, она смотрит сквозь меня. И почему-то этот взгляд пугает меня в десять раз больше, чем тот, которым она смотрела, когда была в гневе.

Когда это началось, я попыталась придумать причину, чтобы она продолжала надеяться. Но что я могу ей по полном серьезе предложить? Я правда чувствую себя ужасно из-за того, что она страдает. Хоть мой дядя ужасен, у меня нет сомнений, что он заплатит ее семье за оказанные мне услуги. В двойном размере, наверное. Учитывая, что она со мной круглые сутки, это было бы правильно. Но я не могу убедить ее в этом. Кажется, она считает, что я всё это выдумываю, чтобы утешить ее. Тэдди к ней пока так и не допустили.

Так вот, насчет чтения. Однажды, просматривая книги, я с большой печалью в сердце обнаружила, что для Дженни они стоят немногим больше, чем кусок обуглившейся деревяшки. Она не может использовать их для обучения или приключений, хотя бы вымышленных. Для нее книги — просто стопки бумаги, сшитые вместе. В этом нет ничего необычного, к сожалению. Большинство простолюдинов в нашем королевстве не умеют читать.

Леди Редмэйн как-то мне рассказывала, что моя матушка, как только вышла замуж за моего отца, попыталась открыть специальные заведения, где малыши из простых семей могли бы научиться читать и писать. Увы, лишь немногие решились отправлять туда своих детей. Когда матушка захотела выяснить причину, ей сообщили, что всё проще простого: крестьяне и слуги бесполезны в обучении, им оно не нужно. Чтение не прокормит голодные рты. И вообще, «лучше держать голову опущенной, чтобы полы блестели».

(И да, дорогая Книга, я рассматривала возможность отправки заметок с просьбой о помощи через наши ведра и шкивы, но отношение Дженни к книгам напомнило мне о том, что сообщение вряд ли прочтут. Передадут тем, кто стоит выше по положению, а они, в свою очередь, наверняка обо всем доложат дяде.

Кроме того, я убеждена, что дядя позаботился, чтобы башню охраняли только его самые преданные псы. Если бы это было не так, леди Редмэйн уже послала бы мне весточку. Поэтому я пришла к выводу, что такая попытка была бы бессмысленна. А то и вредна. Не знаю, как можно сделать наше положение еще хуже, но у дяди точно есть идеи)

Однако сейчас наши рты не голодны, поэтому я сказала Дженни, что научу ее читать. Мне хотелось, чтобы она нашла эту перспективу интригующей. Я вообще не могу представить, как можно жить без чтения. Столько мудрости и знаний остаются упущенными! А между тем они как спелые сочные фрукты на ветке — просто дотянись и возьми.

Конечно же, обучение не решило бы ее проблемы, но мне казалось, что оно могло хотя бы ненадолго прояснить ее глаза и сбросить, наконец, эту сутулость с плеч. Ее ответ был не таким восторженным, как надеялась, но всё же она согласилась и устало села рядом со мной за стол.

Я была воодушевлена. Нашла несколько листов чистого пергамента, чтобы мы могли начать несложные упражнения. И дня два или три Дженни действительно старалась. Она не говорила со мной, но всё-таки повторяла звуки, которые я издавала, указывая на буквы. Она даже протянула руку и благоговейно коснулась своего имени, когда я показала ей, как оно смотрится в чернилах.

Я только надеюсь, что ее интерес продлится еще хоть немного. Но, кажется, она его стремительно теряет. Она уже игнорирует меня, когда я прошу повторить слова, которые ей даются тяжелее всего. А сегодня она и вовсе пропустила занятие и в целом отказалась вставать с кровати.

Смотря на нее, я начинаю впадать в отчаяние. А перед сном всё чаще задаюсь вопросом, сможем ли мы выбраться? Не забыли ли про нас мои друзья? Сомнений всё больше, но я не должна падать духом. Я должна верить.

Чтобы занять себя чем-то приятным, я представляю, что будет, когда придет Роб. А он обязательно придет, я это знаю. Но как именно это произойдет? Каждый раз в моей голове разные сцены, одна ярче другой.

Прошлой ночью я представляла, что услышу тихий звук, словно царапанье мыши. Сначала я подумаю, что это очередной сон, но скрежет замка заставит меня вздрогнуть. Я задохнусь от восторга, когда дверь откроется и на пороге появится фигура в темном капюшоне, чуть сгорбленная от дождя. Роб бросится внутрь и сбросит капюшон, а потом подхватит меня и закружит, и будет целовать до потери сознания.

Потом он скажет, что нам нужно спешить. У нас осталась пара минут до тех пор, пока снотворное, которым Роб дунул в лицо стражнику, не перестанет действовать. Хотя, если на улице дождь, то, возможно, ему придется пропитать снотворным тряпку и приложить ее к носу и рту охранника. Сухое снотворное годится только для сухих помещений.

Так или иначе, мы заберемся на его лошадь и уедем. И я буду сидеть, чувствуя спиной его тепло. Роб завернет меня в плащ, чтобы защитить от дождя. Я буду в безопасности.

Каждую ночь я мечтаю о чем-то подобном, когда засыпаю. Но почему-то не могу представить, что происходит дальше. После того, как мы уезжаем, я имею в виду. Сначала мне казалось, что я смогу, но если представлять всё остальное, то план Роба кажется всё менее и менее успешным и требует большей проработки и деталей.

Впрочем, это не важно. Это же всего лишь фантазии.

Я только молюсь, чтобы Роб вытащил нас отсюда как можно скорее. Несправедливо красть так много времени у Дженни. Всё это лишь между мной и дядей, она тут не причем.

И если герцог Касбридж думает, что я забуду обо всём, что он со мной сотворил, как только взойду на трон, то он жестоко ошибается. Я не забуду. И не прощу. И Дженни тоже не простит.

…

Дорогая Книга,

Эта запись официально отмечает год с того дня, когда Дженни в последний раз со мной говорила. Год и четыре с половиной месяца мы заперты в башне. Целый год я не слышала человеческого голоса. Кроме своего собственного, конечно же. Я пою. Иногда читаю книги вслух. Но это всё равно не то.

Кстати, я беру обратно все свои слова про одиночество. Даже до того, как подружиться с Робом, меня окружало столько людей! Конечно, рядом не было толпы ровесников, но леди Редмэйн и слуги хотя бы говорили со мной. И дядя говорил. Как много я готова отдать, чтобы еще раз хорошенько с ним поругаться.

Я упоминала об этом в прошлых записях, но я все еще обеспокоена состоянием Дженни. Я больше не пытаюсь пробудить в ней надежду на побег. Раньше я подпитывала ее обещаниями, даже когда сама теряла уверенность в том, что смогу их исполнить. Но каждый день маленькая струйка человечности покидает ее. Уносится ветром. (Ветер. Как мы давно его не чувствовали)