Семь миров: Импульс

— На весь наш род наползает черная тень, — прошептал один из старцев.

— Холод чувствую я! — перебил его другой.

— У нас еще есть время. — возразила Татида.

— Не слишком ли много ты поставила на неё? — с укором бросил в неё шаман.

— Не больше того, чего она стоит! — резко ответила Татида. — Девочка невообразимо сильна. Ее мать намеренно принесла себя в жертву, даруя ей жизнь, чем усилила ее сверх способности. Она обречена на непрерывный духовный рост. Только боги знают, на что она способна!

Атлу откинуло от двери, словно ударом тока. Этого она не знала. Все внутри неё сжалось и обледенело. Нет, не слова Татиды о великой силе сразили её, их она слышала сотни раз. Причина смерти матери, в тоске по которой провела она все эти годы, сразила её. Атла пошатнулась, положила руку на грудь и почувствовала, как неистово колотится её сердце. Посмотрев себе под ноги, она с испугом заметила, что вросла в пол, растопив под собой металл. Оторвавшись от поверхности, она ринулась в сторону улицы.

Атла бежала так быстро, что никто из малочисленных прохожих утренней Крамы ее не замечал. Ее желанием было бежать как можно дальше от проклятого храма и раствориться в воздухе, забыв навеки о непомерно тяжелой миссии, которую на нее возложили. «Мое рождение началось со смерти! Я причина смерти моей матери! Все эта проклятая сила, которая прячется во мне. За что эта кара?» Атла жаждала свободы. Оковы вселенских обязательств и невиданных размеров долг перед миром, навязанные ей Татидой, душили её. Внутренний протест захлестнул её волной раскаленных эмоций.

«Почему я должна жить по чей-то указке, почему, не успев родиться, я уже была обречена на рабство?»

Безумная страсть к свободе, которой у девочки никогда не было, заполнила всю ее душу.

«Отныне только я буду решать за себя, что и как делать. Моя жизнь только моя, и она будет такой, какой захочу её видеть я».

Резко остановившись, Атла продумала свой следующий ход. Ровно секунда понадобилась ей, чтобы спланировать побег. Ей уже доводилось покидать планету, и страха перед открытым космосом не было. Девочка знала, что дважды в день с Крамы отходит челнок, груженный товарами на продажу.

Атла хорошо ориентировалась в городских системах, а если чего-то не знала, то смело проникала в голову нужного ей человека и находила всю необходимую информацию в его сознании.

Приближаясь к станции, с которой отходил челнок, она вошла в мыслительный поток, исходящий от капитана, и выяснила, что судно стартует через десять минут, сразу после подтверждения погрузчика. На продажу везли лечебные Саркофаги крамов.

Паковался последний объект. Вытянутый полый цилиндр с заостренными концами.

Выбрав момент, Атла незаметно подобралась ближе и запрыгнула внутрь, еле слышно захлопнув за собой крышку. Понимая, что уже совсем скоро в храме заметят её отсутствие и отправятся на поиски, Атла стала путать следы, создавая в своем сознании альтернативные реальности побега и выбрасывая их в ядовитую атмосферу красной Крамы.

Саркофаг загрузили. Атла почувствовала вибрации и сжала руки в кулаках. В один миг челнок оторвался от Крамы и ринулся в черноту космического пространства.

Порывшись невидимыми щупальцами в навигационной системе корабля, она обнаружила что груз везли на Сириус, одну из сотен торговых станций, разбросанных по Семи мирам.

Страха девочка не ощущала, скорее дикой силы любопытство разбирало ее. Самомнение Атлы было раздуто до вселенских масштабов, отчего она скорее могла предположить, что бояться стоит тем, кому не посчастливится столкнуться с ней, чем наоборот. Страшная сила знаний, которой она была вооружена, защищала ее, выстраивая вокруг ее тела невидимый щит.

Атла не думала о тех, кого оставила позади. Татиду и всю память о ней она пыталась стереть из своего сознания, но это было невозможно, и интуитивно Атла чувствовала, как, должно быть, разочарована старая крамовка.

Так в возрасте двенадцати лет Атла осталась одна в открытом космосе. Первые мгновения новой жизни, лежа в живительном саркофаге, она упивалась своей свободой. Ей нравилось, что рядом нет тех, под кого бы стоило подстраиваться, что никто не диктует ей условия и не указывает, как жить. Сердце крамовки колотилось звонко и сильно, и это не было волнением или страхом, скорее неистовым возбуждением и новым чувством свободы. Казалось, что она слышала, как оборвалась нить, та самая, которая соединяла ее с планетой, как обнажились корни, утягивающие ее в глубины Крамы, как вскрикнула Татида от боли и досады.

Наручников больше не было. Атла зажмурила глаза и стала шептать заклинания себе под нос. Нет, она не просила у богов пощады или покровительства, наоборот, она умоляла их оставить ее в покое, отказаться от неё, перестать наблюдать, отпустить и довериться. Атла жаждала испытаний и боли, ей хотелось бороться. Детское желание очутиться вне вселенной, вне времени и пространства разрослось до пределов закрытого саркофага и непроизвольно откинуло крышку сильным энергетическим потоком.

Атла вздрогнула, опасаясь, что кто-то мог это слышать. Притихнув и прислушавшись, она почувствовала подлые мелочные вибрации, исходящие из головы пилота. Перехватив его мысли, девочка быстро распознала обман. То, что ее путешествие начиналось со лжи, ее не удивило. Пилот летел не на Сириус, как было сказано в задании и заложено в навигационной системе челнока. Не долетев нескольких световых минут до станции, он замер в беспокойном ожидании кого-то.

Легкое чувство солидарности с незнакомым крамом-пилотом, обманщиком своего мира, таким же, как и она, проскользнуло в ее взволнованном сознаний. Его замысел лежал на ее ладони, и она читала его мысли, как книгу. Крам уже несколько лет наживался на доверии к себе. Тащить груз на Сириус, пропитанный разношерстным космическим сбродом, смысла не было, учитывая, что товар удавалось продать вдвое дороже вымирающему народу оилов, для которых вход на станцию, кишащую их заклятыми врагами гинейцами, был под запретом. Потребность в исцеляющих саркофагах у космических беспризорников была настолько велика, что они готовы были высыпать за них последнюю алмазную крошку.

Обитая на полуразрушенных мини-шаттлах, некогда великий и загадочный народ стал напоминать плесень, питающуюся своими же отходами, пожирающую свои собственные руки. Страшный голод царил на кораблях. Люди отрубали свои конечности, лишь бы накормить детей. Смерть соседа не вызывала грусти, напротив, она сулила возможность поживиться. Оилы стали в Семи мирах изгоями, благополучные планеты старались не думать о них, менее благополучные вспоминали о несчастных лишь изредка с той лишь целью, чтобы утешить себя: «Да, плохо, но ведь не хуже, чем у гниющих заживо оилов».