Семь незнакомых слов

Новогодний сюрприз: бабушка — вопреки прогнозу моей девушки — не подавала никаких признаков сонливости. Она хорошо отдохнула вечером и давно так славно не сидела в компании молодёжи. Мне показалось, что Клавдия-старшая кое-что заподозрила и решила воспрепятствовать. А как ещё это понять?

Минул час ночи, два.

В начале третьего Клава зевнула. Тогда и Клавдия Алексеевна сказала: пора на боковую. Быстро убрали остатки пиршества. После того, как дочь академика удалилась в свою спальню, та, которой вскоре предстояло обернуться в Клео, сказала, чтобы я шёл в кабинет и ждал.

Прошло минут сорок, прежде чем в коридоре послышался лёгкий шорох одежды. Я встал с кожаного дивана и растёр ладонями лицо. Спектакль начался.

Она вошла, держа в правой руке высокий тройной подсвечник с зажжёнными свечами, тёмно-малиновыми, заострёнными кверху. Длинное чёрное платье едва прикрывало плечи. Спереди шёл длинный, расходящийся кверху треугольный разрез, скреплённый посредине змеевидной золочённой пряжкой. Густо накрашенные брови, тёмные тени и длинные стрелки, словно вылетающие из уголков глаз, довольно точно воспроизводили макияж Элизабет Тейлор в фильме «Клеопатра» — разве что добавились блёстки на лбу и под глазами. Я протянул ей бумажный квадратик. Быстрый взгляд на него и внимательный на меня.

— Ваше имя начинается с «А»?

— Может быть, да. А, может, и нет. Если сказать, с какой буквы начинается имя, то догадаться — дело техники.

— Надеюсь, вы не собираетесь подсунуть мне весь алфавит?

— Хорошая идея, но нет.

— И сколько букв в вашем имени?

— Может быть, пять, а, может быть, восемь. Четыре или девять. Семь или одиннадцать. К сожалению, не тридцать три. Перед последней ночью я вас предупрежу.

Некоторое время она задумчиво покусывала губы.

— Идёмте.

Мы прошли в спальню. Переделанное из кухни помещение казалось почти коморкой. Треть его площади занимала кровать, стоявшая поперёк у задней стены, во всю ширину комнаты. Ещё здесь присутствовал платяной шкаф, стул и небольшой туалетный столик с высоким зеркалом. На него Клео опустила подсвечник и подтолкнула меня в зрительный зал, к кровати. Из небольшого кассетного магнитофона полилась негромкая музыка.

Она хорошо танцевала — изящно, выверено, с плавными движениями рук и резкими разворотами. Её бедра ритмично покачивались, маленькие босые ступни легко скользили по паркету, то приближая Клео ко мне, то удаляя к туалетному столику. В зеркале мелькала её голая спина, левая нога то и дело выглядывала из-под платья и снова пряталась. Я чувствовал, как меня накрывает сладкое опьянение, и когда Клео оказалась совсем рядом, обхватил её за талию и привлёк к себе.

— Отпусти.

— Потом дотанцуешь.

— Но я не…

— Молчи, женщина.

Золочёная пряжка никак не хотела расстёгиваться: Клео сама помогла мне с ней справиться. Платье легко соскользнуло с плеч и опустилось до пояса. «С вами я и хотел познакомиться», — пробормотал я.

Много раз воображаемое тело явилось воочию — узнаваемое и незнакомое. Кое-что я в нём не угадал и не мог угадать: светло-коричневые соски (меньше и светлей, чем воображалось), родинку возле пупка, потрясающе нежную кожу живота.

На первый раз прелюдии были недолги. Потом лежали, переводя дыхание, и ждали, кто первый спросит: «Ну, как?..» или просто заговорит.

— Случилось.

Кажется, это слово произнёс не я.

— В какой дикой природе тебя воспитывали? — опять не я.

— В очень-очень дикой, — я.

— Заметно.

— Рад, что не разочаровал.

Она открыла глаза и повернула голову в мою сторону:

— Грубовато. У тебя получается развязный хамоватый тип. Придумай другую реплику.

— Ты прекрасна.

— Хм. Звучит как дежурный комплимент: «Ты сегодня прекрасно выглядишь!» Какой-то скучный Спектакль. Тебя самого впечатляет?

— А что не так?.. — с минуту я раздумывал. — Вот тебе ещё: «Клаша кушает кашу…»

— Какую кашу?

— «Каша становится Клашей…»

— И?

— «Когда ты становишься мной, я становлюсь тобой».

— Хм. Красиво. Кто это написал?

Написал мой друг поэт Вася, ответил я. Но у него фигурирует абстрактная Маша, а у меня подразумевается конкретная Клаша. Поэтому я могу считаться полноправным соавтором озвученного варианта.

— «Когда ты становишься мной, я становлюсь тобой», — повторила Клео. — Достойная программа. Не обижайся: у меня пока не получается стать тобой. Может, попробуешь быть не грубым, а нежным?..

Клепсидра. О ней-то мы и забыли. А когда вспомнили, выяснилась неприятная штука: в порыве нетерпения я, раздеваясь, отшвырнул джинсы с трусами метра на два, и теперь рукой с кровати до них не дотянуться. Мне хотелось продемонстрировать бесстыдство бывалого кобеля: откинуть одеяло и, как ни в чём не бывало, пройтись голым по комнате. Мешал досадный пустяк: я стеснялся.

— Отвернись, пожалуйста.

— Кинь мне свою рубашку. И тоже не смотри.

Рубашка доходила ей почти до колен. Клео закатала рукава, застегнула две пуговицы в середине и покрасовалась перед зеркалом.

— Я оставлю её себе? — обернулась она ко мне.

— Очень тебе идёт, — одобрил я. — У меня ещё трусы ничего так. Привезти из домашних запасов?

— Обойдусь.

Клепсидра пряталась тут же — в платяном шкафу, под висящими на «плечиках» платьями, блузками и кофточками. В ванной комнате наполнили её водой и оставили на краю умывальника: тоненькая струйка стекала в раковину.

— Ты её не проверяла? — спросил я. — На сколько времени она рассчитана?

— Понятия не имею. Будем считать: на всю ночь.

Вернулись в постель. Обнялись. Клео тоже хотелось продемонстрировать некоторую бывалость. Она спросила: какой секс у меня был самый красивый, а какой — самый мерзкий?

— Самый красивый? — переспросил я. — Ты прямо, как месье де Журдэн: он не подозревал, что всю жизнь говорил прозой.

— Спасибо, — она благодарно погладила меня по животу. — А на втором месте?

— Весной, в черешневом саду. Вокруг всё белое-белое. Нереальное чувство.

— Здорово, — оценила она. — А какой самый мерзкий?

— Тоже в саду. Только осенью — когда уже убрали яблоки. Сыро, темно, и мы были сильно пьяны.

— Это с одной и той же девушкой?

— С разными, конечно. Мерзкий — на первом курсе. Красивый — на третьем.

— Твоя очередь спрашивать, — напомнила она после затяжной паузы.

Вообще-то, мне хорошо с ней и без этого довеска, сказал я, подумав.