Семь Оттенков Зла

Берри молчала. Возможно, она ожидала чего-то большего, чем этот краткий комментарий. Так ничего и не дождавшись, она сказала:

— Тогда не буду мешать тебе готовиться к поездке.

— Спасибо. Передавай привет своему дедушке.

И он смотрел, как она возвращается в свой дом, пока свет ее фонаря не скрылся в темноте.

— Размышляете? — спросил Тракстон, возвращая Мэтью в настоящий момент.

— Да. Простите мне мой отсутствующий вид.

— Понимаю. Независимо от того, что на самом деле происходит в моей семье, эта ситуация тяжело давит на умы всех участников. Я убежден в этом.

В этот самый момент Мэтью решился. Последние несколько дней ему казалось, что Харрис Тракстон что-то скрывает. Почему он так думал? Он не был уверен, но, возможно, дело было в выражении лица мужчины или в оттенке его голоса. Поэтому он решился расспросить его до того, как они достигнут поместья.

— Харрис, — позвал он. За время поездки они начали обращаться друг к другу по имени. — Вы рассказали мне все, что я должен знать?

— Я уверен, что да.

— Подумайте, — настоял Мэтью. — Если я хочу помочь, я должен знать все. А у меня такое ощущение, что на данный момент я чего-то не знаю.

Тракстон некоторое время рассеянно глядел в окно. Затем он снова посмотрел на своего спутника, и его взгляд был тяжелым.

— Я должен был понять, насколько вы проницательны, Мэтью. Что ж, простите меня за мою оплошность.

— Ничего. И все же давайте послушаем то, что вы упустили.

— Ах! — И снова Тракстон некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Наконец он решился: — Форбсу сорок восемь лет. Мэри было тридцать три. Вы можете задаться вопросом об истории Мэри. Она никогда прежде не была замужем. Свою жизнь она посвятила карьере в области конного спорта и уходу за лошадьми. Она, безусловно, была самой независимой женщиной из всех, что я когда-либо встречал. Как я уже сказал, она была сильна и физически, и духовно. А также она была очень хороша собой. Форбс также никогда не был женат. Он говорил мне, что время для зачатия ребенка, который мог бы унаследовать семейное дело, утекает. Поэтому одним из элементов его влечения к Мэри было желание поскорее зачать ребенка. Она действительно забеременела… гм… это было радостное событие. Форбс узнал об этом еще до того, как они покинули Англию и отправились в колонии. Но, к сожалению, на четвертом месяце она потеряла ребенка. Это произошло в Бостоне, за неделю того, как они с Форбсом отправились в поместье. Форбс и доктор Гэлбрейт советовали ей не ехать и оставаться в постели какое-то время. Вы ведь и сами убедились: поездка довольно утомительная. Однако Мэри была непреклонна и уверена, что сможет подняться наверх. Форбс не устоял и согласился с ней.

Тракстон сделал паузу, и Мэтью спросил:

— Вы говорите, что выкидыш Мэри ослабил ее? И это могло повлиять на то, что она сорвалась со скалы?

— Это… и, возможно, кое-что еще. Я не знаю точно, как это выразить, поэтому мне придется признаться, что я упустил в своем рассказе еще один существенный факт. Или, точнее, наблюдение. Форбс был так счастлив, когда узнал о беременности Мэри — мы с Найвеном никогда не видели его таким. После выкидыша он помрачнел. Это было ужасно. Он не плакал, не кричал и не злился, потому что Форбс такой человек — он все держит внутри себя. Но он так ждал, что Мэри родит ему наследника, что весть о потере ребенка сломила его. Мэри неуверенно говорила ему, что они могут попробовать еще раз, но это не улучшало настроения Форбса. Он был мрачен, Мэтью. Темнее самой темноты. Мы все пытались подбодрить его, видит Бог, мы старались, как могли, но я думаю, что это поместье было самым худшим местом, куда Форбс мог приехать, потому что тут семейное проклятье настигло его. Я боюсь, что в этом доме, где покончил с собой наш отец, клубится тьма. И, возможно, она могла… — Тракстон замолчал и покачал головой, не желая продолжать.

— «Она могла» — что? — спросил Мэтью.

Взгляд Тракстона затуманился, когда он заговорил:

— Возможно, само это место вызвало у моего брата первые проблески безумия. И, возможно, он не говорит всей правды о том, как именно погибла Мэри. В самом ли деле он пытался спасти ее, когда она упала? Или он все еще был в ярости из-за ее выкидыша? Мне неприятно думать, что он может быть хоть как-то причастен к смерти Мэри, однако это бы объяснило и его великое горе, и его заблуждение.

Мэтью молчал, потому что подозревал, что сейчас ему сообщат еще больше подробностей.

— Вы, наверное, не понимаете всей силы ненависти, Мэтью, — последовало очередное тихое заявление. — Или ревности. Или желания жить вечно. Такое злополучное сочетание может покалечить неокрепший ум ребенка. Я знаю об этом не понаслышке. Уиттон был не только сумасшедшим, но и ненавидел своих сыновей, потому что понимал, что они — мы — когда-то заменим его. Он бил нас, оскорблял, унижал, стыдил за любой проступок, говорил, что мы недостойны носить его имя. Страшно подумать обо всех ужасных вещах, что мы пережили. Наша мать тоже многое пережила, что, вероятно, усилило чувство вины Уиттона, когда ее не стало. А ведь был еще Персиваль, который изливал на Уиттона ту же ненависть и ревность к жизни, которую наш отец позже обрушил на нас. Так что… Симона и я говорили о детях, но меня пугает мысль о том, чтобы привести в этот мир невинное дитя, к которому я, в силу своего фамильного безумия, буду относиться с такой же ненавистью, какую пережил сам. — Он вздрогнул от этого слова. — Пережил, — повторил он и умоляюще посмотрел на нью-йоркского решателя проблем. — А я действительно все это пережил? Оно осталось в прошлом?

— Вы в любом случае ходите среди живых, — сказал Мэтью.

— Правда? — переспросил Тракстон с жуткой кривой ухмылкой.

Мэтью откинулся на спинку сиденья, а Тракстон сосредоточил внимание на лесе, проползающем мимо его окна. Мэтью казалось, что вся эта ситуация выбивает Харриса из колеи. И где, черт возьми, Грейтхауз, когда он так нужен? Впрочем, Великий тоже вряд ли бы здесь помог, потому что это дело прдназначалось для мозгов, а не для мышц.

Коготок увяз — всей птичке пропасть, — решил Мэтью и понял, что ему придется довести это дело до конца. Он либо разоблачит «призрак», либо признает человека сумасшедшим. Это его ответственность. Наследием этой семьи было уныние, какие бы крепкие кареты они ни производили, и колеса у их собственных карет оторвались задолго до смерти Мэри Тракстон. Если еще точнее, то задолго до ее рождения.

Вечер опустил на мир все оттенки декабрьской синевы, лес потемнел и стал почти черным. Из окна Мэтью увидел, что они проезжают через небольшое поселение. Должно быть, это и есть Браунс-Харбор. Он почувствовал запах каминного дыма и соленой Атлантики — море здесь было совсем недалеко, на востоке. В деревне было всего несколько деревянных и каменных домов, из окон которых струился свет ламп. Мэтью заметил вывеску торгового поста, прежде чем карета проехала дальше, и лес снова сомкнулся вокруг них. Лошади начали взбираться на довольно крутой холм.

Дом на вершине скалистого утеса, — подумал Мэтью. Он прижался лбом к стеклу, стараясь разглядеть поместье по мере их приближения, и через мгновение ему захотелось придержать свое любопытство.

Перед ним высилась каменная громада, похожая на необъятное темное пятно на фоне звездного неба. Вокруг него поднимались голые ветви высоких деревьев, которым морской ветер придал пугающие искаженные формы. Мэтью заметил высокие прямые стены, остроконечные крыши, дымоход… затем еще стены, еще крыши, еще один дымоход… Это был почти орнамент, которому не было конца.

Настоящий замок, — подумал он. — Хотя нет. Собор.

Но нет. Это был не замок и не собор, хотя элементы и того, и другого здесь присутствовали. Это была крепость.

Мэтью увидел свет ламп сквозь желто-голубые витражи окон. Выше краснело круглое окно, пропускавшее свет на голые верхушки деревьев. Каменная башня поднималась к самым звездам. Может, это колокольня? Остроугольные крыши возвышались над древесными верхушками. Мэтью заметил балконы, с которых открывался панорамный вид на Атлантику. Он также отметил, что дорога здесь была ухожена и посыпана белым гравием. Она извивалась между подстриженными живыми изгородями и вела к самому крыльцу поместья. На территории у самого дома стояло несколько Т-образных столбов, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга, и с каждого свисало по два горящих масляных фонаря. Однако даже это не помогало до конца рассеять клубящуюся здесь тьму. Это место внушало мрачную торжественность каждому, кто сюда прибывал. Темные камни стен блестели от влаги, поднимающейся с моря и разносимой ветром. Сырость здесь чем-то напоминала сырость мавзолея.

Замок… собор… крепость…

Склеп.

Карета остановилась у первой ступени крыльца, прямо напротив монументальной дубовой двери.

— Что ж, — сказал Харрис Тракстон. В условиях этого мрачного, запятнанного смертью поместья его следующие слова прозвучали отталкивающе: — Вот мы и прибыли.

Клегг на облучке несколько раз позвонил в колокольчик, чтобы предупредить обитателей поместья об их прибытии.

Мэтью решил, что стены здесь достаточно толстые, чтобы через них было не слышно стука лошадиных копыт.