Семь Оттенков Зла
Шрифт:
Держу пари, — подумал Мэтью, — что эта ложь стала неплохой метафорой.
Хотя маневр был хорош. Он мысленно накинул «призраку» балл.
— Это после того, как Харрис подстрелил олененка? — спросил Мэтью. — Я так понимаю, он заядлый охотник.
— Это не имеет никакого отношения к моему брату, — отмахнулся Форбс. — Вы просили меня спросить ее, я это сделал. Она ответила.
— И что же теперь? Вы ждете, когда вас позовут на утес, чтобы вы могли броситься навстречу своей смерти?
— Чтобы
— Нет.
Он лишь привязался к своей подзащитной, Рейчел Ховарт, только и всего.
— Тогда как вы можете меня понять? Между нами огромная пропасть. Идите по своим делам и заберите отсюда эту еду по дороге.
— Вы и есть мое дело, — ответил Мэтью, но мужчина лишь отмахнулся от него и ничего не сказал.
Мэтью оказал хозяину поместья любезность, взяв поднос, но по пути к лестнице он остановился и посмотрел на колбаски. Немного подумав, он отнес поднос в собственную комнату, завернул колбаски в салфетку и положил их на стол. Он также припрятал кукурузную булочку, чтобы съесть ее позже, а картошку бросил в огонь очага, потому что ею он хотел насытиться внизу.
Вновь готовый сохранять хорошую мину при плохой игре под бдительными взглядами Харриса и Найвена, он спустился по лестнице с пустой тарелкой на подносе и присоединился за столом к остальным.
Все, что мог сделать Мэтью, это посмотреть Харрису в глаза, когда тот справился о его прогулке в деревню. Подозревая о том, что сделал Мэтью, Харрис обратился в хищника, выслеживающего свою жертву.
— Прогулка прошла хорошо, — ответил Мэтью и перевел разговор на их игру в «Джинго».
Гэлбрейт и Найвен беседовали о дате предстоящей свадьбы с Зоей, которая, по словам Найвена, будет высечена в камне, как только «это грязное дело» будет улажено. Мэтью подумал о том, что одно «грязное дело» было припрятано примерно в полумиле от того места, где они сейчас сидели. Вспомнив испачканные засохшей кровью доски и смрад смерти, он полностью потерял аппетит.
Зоя оживилась и принялась рассказывать о красотах Вены, архитектуре и другом. Мэтью стало интересно, из какой книги с рисунками она это почерпнула. Тем временем Харрис ел медленно и осторожно, кусочек за кусочком, и часто бросал на Мэтью пристальные и внимательные взгляды.
Покончив с едой, Харрис отложил нож и вилку и сказал:
— Мы все приходим к выводу, что жизнь должна продолжаться. Не так ли, Мэтью?
— Да. Должна.
— Дункан, каков ваш вердикт о психическом состоянии моего брата?
— Оно тревожное, — уклончиво ответил доктор.
— А каков ваш вердикт, Мэтью?
— Мой вердикт? А мы уже в суде?
— В таком случае, каково ваше мнение? — Харрис рассмеялся и обвел тяжелым взглядом всех остальных за столом. — Ей-богу, жители Нью-Йорка — сварливая компания.
— Не сварливая, — возразил Мэтью. — Скорее требовательная.
— Вот оно как! Как я и сказал! Ладно, спрошу проще. Что вы думаете о психическом состоянии моего брата? И я сразу продолжу: вы готовы подписать
документ, объявляющий вас независимым свидетелем и подтверждающий, что Форбса Тракстона следует поместить в приют для душевнобольных? Или, позвольте исправиться, в санаториум. Полагаю, так он называется на латыни. Разница между приютом для душевнобольных и санаториумом заключается в ежегодных расходах в несколько сотен фунтов.— Я все еще размышляю, — сказал Мэтью.
Глаза Харриса заблестели, а на щеках проступил румянец гнева. Выражение его лица изменилось всего на мгновение, и он тут же взял себя в руки.
— Вам лучше бы уже принять решение, — тихим, тщательно контролируемым голосом произнес он. — Вам все равно придется это сделать, Мэтью. Как только вы это сделаете, все мы сможем жить своей жизнью и покинуть это жалкое место.
— Я за! — воскликнул Найвен, обнимая Зою за плечи. На этот раз она улыбнулась Мэтью через стол и сделала вид, что рада этому прикосновению. — Чем скорее, тем лучше! — продолжил Найвен. — Чтобы мы могли начать подготовку к свадьбе.
Мэтью решил, что не стоит слишком сгущать краски, поэтому повернулся к Харрису и сказал:
— Я дам вам знать.
Трапеза продолжалась в молчании. Мэтью наелся досыта и вернулся в свою комнату. Он подбросил дров в камин и начал читать «Ценность женщин», которую находил вполне увлекательной и даже революционной. Он был убежден, что автору этой работы угрожало сожжение на костре, точно так же, как и Рейчел Ховарт.
Читая, он ел кукурузную булочку и поглядывал на сгорающие свечные часы.
Когда стрелка на свече показала полночь, он отложил книгу, встал, взял фонарь и как можно тише вышел в коридор. Он рассудил, что ему может потребоваться больше часа, чтобы изложить свою точку зрения.
В доме было тихо, нигде не было видно блуждающего призрака.
То, что Мэтью должен был сделать, можно было назвать делом срочным. Двигаясь так тихо, как только мог, он постучал в дверь доктора Гэлбрейта. Если бы Харрис, Найвен и Зоя услышали это, ситуация приняла бы дрянной оборот, но ему оставалось надеяться, что злодеи спят крепким сном.
Ответа не было. Пришлось постучать во второй раз.
Наконец дверь открылась, и из комнаты выглянул доктор Гэлбрейт с рассеянным взглядом в своем ночном халате в синюю полоску. Он поправил очки и возмутился:
— Какого черта вы…
Мэтью приложил палец к губам, призывая к тишине. Нравилось это доктору или нет, Мэтью протиснулся в его комнату и закрыл за собой дверь. Гэлбрейт зашипел на него, как пересохший насос.
— У нас с вами есть работа, — сказал Мэтью.
— Работа? Какая еще работа? Вы тоже сошли с ума?
— Мы спустимся в склеп и выкопаем тело, которое достали из воды, — ответил Мэтью. — Вы осмотрите его и подтвердите, что это действительно Мэри Тракстон.
— Что?! Боже мой, юноша! Я все еще сплю, и мне снится это безумие?
Мэтью полез в карман и показал доктору Гэлбрейту то, что в нем находилось.
— А еще, — кивнул он, — вы проверите, подходят ли эти четыре зуба к челюсти трупа.
Глава 13