Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Все говорили о многодневных пирах и угощениях; все толковали о процессии жениха и процессии невесты; рассказывали удивительное; и в этих рассказах дорогие вина лились реками; варёный рис громоздился горами, пряные приправы сыпались, будто изобильный песок. А навстречу рассказам о грядущих яствах вступали рассказы о драгоценностях невесты и жениха, и подруг невесты, и спутников жениха. И в этих рассказах горстями рассыпались драгоценные камни, сияйно зеленели изумруды, алым светом блистали рубины, нежно светлели жемчуга...

Наконец пришёл долгожданный день. Дария-биби поднялась рано утром, совершила омовение и стала одеваться. Девушки помогали ей. Они украсили её многими драгоценностями. Теперь если бы на её красоту взглянуло украшенное цветами дерево, то непременно поблекло бы это прекрасное дерево рядом с прекрасной невестой; потому что Дария-биби в свадебном наряде виделась более прекрасной, нежели самое прекрасное дерево в цвету...

Дария-биби села в паланкин. Следом за ней везли в открытых паланкинах приданое невесты. Все могли полюбоваться блеском и красотой прекрасных вещей. На топазовых подносах расцветали узорами многими златотканые шали. Одиннадцать мешков были раскрыты и являли всем множество золотых монет, жемчужин и драгоценных камней. Везли на верблюдах и ослах сосуды серебряные для воды и умывания, резные шкатулки для бетеля и серебряные чаши-плевательницы. Растения и цветы прекрасных узоров казались живыми. А само шествие выглядело движущимся цветником, садом расцветшим...

Всадники выстроились впереди и позади паланкина невесты. Кони под ними играли. Светлые лица всадников, украшенные чёрными бородами, напоминали гроздья цветов, облепленных пчелиным роем. Кони изгибали грациозные шеи, переступали с ноги на ногу, плавно покачивались, будто собирались танцевать.

Паланкин был выложен украшениями из слоновой кости с инкрустациями из драгоценных камней, дорогие разноцветные ткани блестели золотыми и серебряными нитями. Слуги, вооружённые пиками, поражали пышностью одежд. Трубы и раковины трубят. Люди осыпают паланкин цветами и рисовыми зёрнами, чтобы невеста была счастлива. Глава поезда [113] невесты отдаёт приказ, и вот конница рекой истинной пустилась по дороге.

113

Глава поезда невесты... — слово «поезд» употребляется здесь в своём первичном значении: ряд повозок и всадников, составляющих некое единство.

Утренний ветерок обдувает лица всадников, словно взмахами опахала из павлиньих перьев. Один из воинов, ехавших за паланкином, вырвался вперёд и запел:

Напрасно пастушка льёт горькие слёзы, Не видит того, Кто на флейте играет. Спрятавшись, Кришна Её ожидает И улыбается Шутке своей... [114]

А навстречу поезду невесты двигался выезд жениха. Множество всадников верхом на прекрасных конях, верблюды и слоны, богато украшенные. Мубарак — Хусейн Али едет на самом прекрасном коне; ноги, хвост, грива коня окрашены хной; упряжь сплошь покрыта вышивкой и блестками. Платье и тюрбан жениха расшиты золотым шитьём, а лицо спрятано под золотой бахромой, спадающей до пояса; бахрома прикреплена к цветочной гирлянде, благоуханной и густой. Рот жениха закрывает алый шёлковый платок, чтобы не влетели злые духи. Играет музыка, поют и пляшут «домни» — певицы и танцовщицы. Верховые на конях и верблюдах окружили счастливого жениха. Рабы несут золотые и серебряные жаровни, высыпая на них из мешочков чистую амбру и алоэ... В воздухе плывут буйные ароматы, звоны, радостные клики...

114

...Шутке своей... — из индийской народной песни.

Пиршество было дивным. Огромные беседки сверкали огнями. Свет дорогих стеклянных фонарей превращал ночь в ясный день. Всюду разостланы были персидские ковры, разложены златотканые подушки. Воздух напоен был ароматом цветов душистых и благовоний. Благоуханный дымок хукки и душистый запах листьев бетеля кружил головы приятно и легко... Офонасу чудилось, будто он всем своим существом перенёсся в иной мир и земная жизнь его завершилась...

Дария-биби и Хусейн Али, восседавшие рядом на возвышении, покрытом самыми прекрасными коврами, виделись не двумя разными людьми, но неким единством, блистающим и сверкающим так страстно и сильно, что смотреть уставали глаза и невольно закрывались...

Хусейн Али поднялся и произнёс громко и звонко:

— Слушайте все! Слушайте! Я буду петь вам, прекрасная Дария-биби будет петь вам!..

Все смолкли в готовности слушать пение.

Дария-биби и Хусейн Али — Мубарак стояли рядом подле возвышения, держась за руки. Они не делали танцевальных движений и виделись издали замершим каскадом драгоценностей...

Музыканты заиграли.

Жених запел:

— Сегодня она блистает на этом пиру дерзновенно. Смотрите, скорее смотрите, как всё изменилось мгновенно!

Он замолк, и вступил нежный звонкий голос Дарии-биби:

— Едва я стонать устану, она меня мучит сильнее: Ей шепчет её гордыня, что я вырываюсь из плена.

Теперь смолкла Дария-биби и запел Хусейн Али-Мубарак:

— Смотрите, скорее смотрите: смущённо мерцают ресницы, —

Стрела пролетела мимо, душа опадает, как пена.

И вот оба голоса, мужской, сильный, и женский, нежный, запели вместе:

— Кумирам не поклоняйтесь, примера с меня не берите: Стыжусь я, когда о Боге при мне вспоминают смиренно. Зачем бессмертную душу я отдал в любовное рабство? Ведь даже в мыслях о смерти есть привкус свободы бесценной. Зачем я открыл ей сердце? — ошибку мою не исправить, И если молва захочет, погубит меня несомненно... [115]

Семь дней и семь ночей продолжались пиры, угощения и богатые раздачи даров.

115

...погубит меня несомненно... — из стихотворения, исполнявшегося во время мушоиры — соревнования поэтов в исламской Индии.

* * *

Завершились пиршества, и Мубарак призвал к себе своего гостя.

— Если хочешь, оставайся со мной, — сказал Офонасу-Юсуфу великий разбойник Хундустана. — Я завоюю многие хундустанские земли. Ныне я — великий разбойник, но я сделаюсь великим правителем!..

— Нет, — Офонас качнул головой, — ты хорош всем, но я чую одно: мой путь иной. В моём далёком городе никто не ждёт, не дожидается меня, но я хочу когда-нибудь возвратиться. Ты подхватил меня, как ветер подхватывает тонкие листья; ты словно ветер, буйный вихрь; ты закружил меня в своей жизни, а жизнь твоя сильна, как буря. А теперь отпусти меня! Пусть я покажусь глупым человеком, но отпусти меня. Мой путь иной. Быть может, мой путь приведёт меня к бедам и смерти; но человек не может уйти от своей дороги...

Мубарак выслушал речь Офонаса-Юсуфа и молчал некоторое время. Затем сказал решительно:

— Ты говоришь истину! Иди туда, куда ведёт тебя путь твоей жизни. Я хочу подарить тебе новую одежду, и возьми от меня деньги, чтобы ты мог нанять слугу и двинуться далее по городам и землям Хундустана, а потом вернуться в свой город, в твой холодный город, где падают с неба холодного белые холодные пушинки, подобные пуху белой холодной птицы, и где тебя никто не ждёт...

Офонас простился с Хусейном Али — Мубараком и его супругой новобрачной, Дарией-биби. Офонас нанял слугу по имени Рашид, худощавого, очень темнокожего и лёгкого на ноги, юношу возрастом около восемнадцати лет, который хотел заработать денег для своей будущей свадьбы. Мубарак отдал приказ, и теперь караваны купцов следовали беспрепятственно через его владения. Стражники и дозорные брали небольшую пошлину, но смотрели строго, чтобы не проникли в самое сердце владений Мубарака лазутчики и возможные убийцы. Офонас-Юсуф подрядился ехать с одним таким караваном до Пали...

Дорога выдалась долгая, и вправду — почти восемь дней. Офонас ехал медленно, приноравливая конский шаг лёгкий к мерной поступи верблюдов и слонов. Караван охранялся надёжно. Дорога вилась, кружилась, подымалась в горы. Офонас переводил дыхание и приборматывал в такт конскому шагу и общему ходу каравана; приборматывал-припевал, глядя на путь горный. Всё кругом уже сделалось обычным, будто и не таким сказочным, как при Мубараке-разбойнике или при царевиче Микаиле... И теперь вся сказочность и дивность высказывались простыми словами Офонасовыми тихими: