Семен Дежнев — первопроходец

— Зачем же смиряться? Пиши челобитную на имя государя.

— Боязно как-то. Перехватит Петруха мою челобитную — головы мне не сносить.

— Не перехватит. Только положись на меня. На днях отправляется в Красноярск приказчик одного здешнего купца. Надёжный человек. Он и свезёт твою грамотку. Да и не только твою. Много жалоб на Петруху к государю нашему поступит. Твоя жалоба — ещё маленький камешек в Петрухин огород.

— Пожалуй, напишу челобитную.

Грамотей Трофим Усольцев помог Семёну Ивановичу составить челобитную на имя царя Михаила Фёдоровича. Сам кровно обиженный воеводой, Трофим с превеликим удовольствием взялся за перо.

По традиции, подобные документы писались в нарочито уничижительном тоне: «...Мы, холопи твои, пришли в Ленский острог с твоею, государевою, ясачною казною, и у нас, холопей твоих, те наши соболишка письменный голова Василий Данилов Поярков запечатлел... Пожалей нас, холопей твоих, вели, государь, те наши соболишка распечатать и нам отдать долги свои платить, чтобы нам, холопам твоим, в своих домах, на правеже стояв, в конец не погибнуть и твоей бы царские службы впредь не отбыть...»

Такими слёзными словами заканчивалась челобитная. Опережая события и забегая несколько вперёд, поведаем о её судьбе. Челобитная дошла до Москвы, попала в сибирский приказ и возымела своё действие. На ней сохранилась помета — «По сей выписке Ивашке Иванову, Сеньке Дежнёву, Гришке Простокише соболи их, для государевы и их нужи и доргово подъёму, соболи выдать и написать в приговор». Наряду с именем Дежнёва в данной помете упоминались имена его спутников, с которыми он доставлял ясачную казну в Якутск.

Ответ на челобитную пришёл, когда Семён Иванович уже пребывал в дальних странствиях. А вернулся он в Якутск много лет спустя, когда уже сменилось несколько воевод. Новые власти отговаривались незнанием дела и за давностью лет постарались дело прикрыть. Никаких архивных документов, свидетельствующих о возвращении Дежнёву и его спутникам конфискованных шкурок или о возмещении убытка, не обнаружено.

Последние дни перед родами Абакаяда чувствовала недомогание. А однажды под вечер начались родовые схватки. Семён Иванович выбежал за повитухой, псаломщицей Степанидой. Она и приняла роды легко и сноровисто. Перед этим бесцеремонно выпроводила Дежнёва из избы:

— Погуляй-ка, мужик. Ты покуда здесь лишний.

Дежнёв покорно подчинился. Через некоторое время Степанида позвала его в дом.

— Поздравляю тебя с сынком, казак.

Послышался слабый писк младенца, постепенно перешедший в требовательный и горластый крик.

— Это он материнскую титьку требует, — пояснила повитуха. — Скипяти-ка пару чугунов воды. Надо роженицу да и младенчика обмыть.

Семён Иванович принялся проворно выполнять распоряжение. Потом склонился к жене, державшей в руках розового сына. Спросил её участливо:

— Больно тебе было?

— Не знаю, Сёмушка. Больше кричала от страха, чем от боли. Радость-то какая.

— Великая радость, Аба. Как назовём сынка?

— Это тебе решать. Ты отец. У саха всегда отец даёт сыновьям имена.

— Посоветуйтесь с батюшкой, — предложила повитуха.

Но посоветоваться со священником оказалось не так-то просто. Перессорившись с духовенством, Головин троих пастырей бросил в тюрьму. Из окружения воеводы Дежнёв узнал, что требы обычно свершает Стефан, также пребывающий в тюремной избе. Чтобы воспользоваться его услугами, необходимо получить разрешение воеводы Головина. Тогда конвойный казак приведёт опального пастыря в храм.

Подьячий, прежде чем допустить Дежнёва к воеводе, долго и нудно расспрашивал его — а зачем понадобился священник. Выслушав объяснение, пошёл докладывать Головину. Воевода принять Дежнёва не соизволил, а через подьячего дал милостивое согласие.

— Пускай поп окрестит младенца. Вызови конвойного казака, чтоб сопровождал отца Стефана до храма.

Подьячий передал слова воеводы Дежнёву, возразившему:

— А зачем казака гонять? Я и буду за конвойного.

Эти слова озадачили подьячего.

— Не знаю, одобрит ли Пётр Петрович...

— Не всё ли равно воеводе — какой казак поведёт попа из тюрьмы на крестины.

— Ужо, спрошу воеводу.

— А надо ли беспокоить Петра Петровича по такому пустяшному делу? Не ровен час, разгневается и попадёт тебе.

— Пожалуй, ты прав, казак.

Грозного воеводу подьячий побаивался. Поразмыслив, он передал отца Стефана Дежнёву, решившему проводить крестины не в церкви, а дома. Руководствовался он при этом чувством жалости к опальному священнику. Пусть отец Стефан отмоется в баньке после грязной арестантской избы, кишащей клопами, да наестся досыта. Так и поступил Дежнёв, натопив для злополучного священника баню, сытно накормил его и только после этого приступил к деловому разговору.

— Как советуешь, отче, назвать младенчика?

Отец Стефан, разгорячённый после парной бани, довольный щедрым угощением, называл разные имена. Упомянул и имя Филимон.

— Что сие имя означает, батюшка? — спросил Дежнёв.

— Всякое имя что-нибудь да означает, сын мой. Во всяком имени заключён свой смысл. Филимон по-гречески означает «любимый», «возлюбленный». Коли такое имя тебе приглянулось, в церковную запись внесём Филимона, а в домашнем обиходе можете звать сынка Любимом.

— А ведь неплохо, — откликнулся Семён Иванович. — Что думаешь, Аба?

— Хорошее имя, — согласилась жена.

Так и решили остановить выбор на имени Филимон — Любим. Пригласили псаломщицу Степаниду в качестве крёстной матери. Окрестили младенца Филимоном, а для родителей он стал Любим, Любимушка.

Прощаясь с отцом Стефаном, Семён Иванович попытался выразить ему своё сочувствие.

— Не надо утешать, сын мой, — остановил его священник. — Бог послал нам тяжкое испытание, решил проверить стойкость нашего духа. Служба на Лене сурова. Она требует от нас мужества, отдачи всех сил.

— Но ведь с вами, духовными лицами, Пётр поступает бесчестно, бесчеловечно.

— Бог ему судья. Воевода плохо кончит, помяни моё слово. Тобольский архиерей оповещён обо всех бесчинствах Петра. Сие непременно узнают и святейший патриарх, и государь наш. Не переживай за нас, сын мой. Сам-то держись, не спотыкнись. Приметишь где Петруху, уразумей — сие дьявол в человеческом облике. И шепчи слова молитвы — «да избави нас от лукавого».

Вечерами после работы в бригаде плотников Дежнёв мастерил для сына люльку-качалку, потом изготовил санки для зимы — подрастёт малый, воспользуется санками. Встретив Стадухина, Семён Иванович сказал ему:

— Я подумал, Михайло. Считай меня казаком своего отряда.

В середине августа с Дежнёвым пожелал встретиться Василий Поярков.

— Слышал, казак, формирую большой отряд? — спросил его Поярков.

— Краем уха слыхивал.

— Собираемся открывать и осваивать новые земли на юге. По слухам, там протекает великая река, на которой обитают разные неведомые нам народы.

— Благое дело задумал, Василий.

— Не хотел бы стать участником похода? Казак ты опытный, сноровистый, на хорошем счету.