Семейка

А занявшись делом, разглядела, что все три женщины задвигались по кухне гораздо энергичнее, чем до её прихода, и даже хмыкнула: значит, они ей рады! Пусть даже из-за того, что значит – им теперь работы меньше.

В первые минуты её присутствия дамы либо помалкивали, либо говорили только о готовке. Алька, занятая отдраиванием очередной сковороды, тоже молчала. А потом… Начала жена младшего из сыновей Ангелики Феодоровны – того, со смешным и слишком ласковым для видного, высоченного мужчины – Владиславушки.

Звали её Аделаида Тихоновна.

Алька, когда вновь услышала это имя (обратилась к ней старшая, потому девушка и вспомнила), в очередной раз удивилась: откуда только берутся такие имена? Или всё дело в старинных родах да семьях?

Отличалась та Аделаида Тихоновна от двух других тем, что фартук на ней хоть и был белым, но косынку она повязала на голову цветастую, весёленькую. И вообще, была гораздо оживлённее остальных дам. Правда, первый её вопрос к Альке был довольно серьёзным, хоть и задан шутливым тоном:

– А вы, Алика, насколько дальняя родственница уважаемой Ангелике Феодоровне? Надеюсь, в число её будущих наследников не входите?

И захихикала.

Две дамы за её спиной окаменели. Правда, Алька не поняла, по какой причине: вопрос ли Аделаида Тихоновна задала не слишком воспитанно? Неделикатно? Или они тоже тревожились из-за внезапных молодых гостей в доме?

В кухне снова стало тихо. Аделаида Тихоновна затихла, оглянулась, а когда опять посмотрела на Альку, снова как-то нерешительно хихикнула. Пауза для ответа затягивалась. Но Алька, с трудом сдерживая несколько нервный смех, серьёзно сообщила:

– Ну, я тут посчитала… получается так, что если бы Ангелика Феодоровна и задумала бы считать нас наследниками, то мы бы с братом оказались ой-ё-ёй какими далёкими в этой очереди. – А помолчав, добавила уже без улыбки: - Мы с братом, вообще-то, сюда не из-за наследства приехали.

Дамы переглянулись в недоумении, затем вперились в Альку, усердно отмывающую вспенённое моющее средство с боков чугунной сковороды. Чтобы уж совсем успокоить их, девушка улыбнулась:

– Мы относимся к другой ветви вашего рода, чтобы думать о наследстве.

Что сказала – сама не поняла. Просто придуманная фраза показалась такой важной и уверенной.

Зато все три дамы разом успокоились, и теперь уже не только Аделаида Тихоновна задавала вопросы, на которые Алька едва-едва успевала отвечать. Да и вопросы были странными – сумбурными: не только о жизни семейной, но и о городской… Кажется, женское население особняка редко выезжало за пределы усадьбы дома.

Утром, за завтраком, Алька не очень-то их запомнила, но сейчас стало легче. К старшей, жене Адриана Николаевича, Нонне Михайловне, обращались с вопросами довольно часто – и вспомнить-запомнить её было несложно. А уж она сама время от времени обращалась с указанием, что делать, к своей дочери – Лизоньке. Услышав впервые, как называют эту крупную и даже габаритную тётеньку, Алька шустро отвернулась – иначе бы расхохоталась в полный голос. Ну не шло имя в такой форме этой солидной даме. Но, успокоившись, Алька примирительно решила: если Нонна Михайловна так называла дочь с детства, ничего удивительного, что даже Аделаида Тихоновна обращается к ней так же. И тут же усмехнулась, вспомнив, как все обращаются к младшему сыну Ангелики Феодоровны. Хм, Владиславушка…

Размышляя то об одном, то о другом, Алька не заметила, что запомнила всех. А когда дошло, улыбнулась и сделала последнее наблюдение: жена и дочь Адриана Николаевича были в одной комплекции довольно… полных, в то время как Владиславушка и Аделаида Тихоновна отличались не вполне выраженной костлявостью. Адриан же Николаевич обладал фигурой… скажем так, спортсмена на пенсии.

При таких сравнительных размышлениях Алька даже не заметила, как отмыла все чугунные кастрюльки и сковороды. После обращения к Нонне Михайловне, куда бы переставить вымытую посуду, та призадумалась и необычно мягким тоном попросила девушку об услуге:

– Здесь, на кухне, посуды слишком много. Мы обычно относим утварь в небольшую кладовку в том коридоре, которым вы сюда пришли.

– Из гостиной? – уточнила Алька, вспоминая свой путь.

– Да, из гостиной, - спокойно ответила Нонна Михайловна и торопливо добавила: - Как выйдете в тот коридор, надо будет сделать где-то десять шагов, и сбоку будет та самая кладовка. Там, на полках, и надо будет оставить эти кастрюли.

Сколько сумела («Потом ещё раз сбегаю!»), Алька собрала тяжеленную посуду стопкой так, чтобы удобно было не только нести, но и открывать дверь кладовки. Промелькнувшая мысль о том, почему бы кому-то из них не показать ей путь в ту кладовку, пропала сразу: поверх трёх сковород поставленная кастрюля с намёком на падение заскользила – и пришлось забыть обо всём, лишь бы уравновесить утварь, пока она на руках.

Когда пересекала громадное кухонное помещение, про себя хмыкнула: интересно, значит, все три дамы приняли её? В смысле – заставляют постепенно знакомиться с домом, с тем, где что лежит, чтобы в следующий раз она уже самостоятельно ориентировалась в этом особняке. Значит, они после всех допросов относятся к ней дружелюбно – как минимум.

Так, держа равновесие стопки посуды, она медлительно, удерживая собственное равновесие, шагала по коридору, решая сразу две задачи: не уронить груз и найти нужный коридор. Прошла-то всего раз, не запомнила ещё… Потом как-то мельком подумалось, что Нонна Михайловна не уточнила про тот коридор. И сказала странно – о том, что вёл на кухню из гостиной.

Алька остановилась, ничего не понимая. В какой же коридор идти, чтобы найти там кладовку? Ладно, ничего страшного. Не найдёт одного коридора – проверит другой. Единственно, что сейчас беспокоило – это тяжесть посуды. Оттягивала руки так, что мышцы уже начинали болеть.

– Глупость какая-то… - пробормотала себе под нос и оглянулась.

Пройденный коридор утопал в полутьме. Несмотря на близость к обеденным часам, кажется, в доме стемнело из-за нагнанных ветром снеговых туч. А электричество – заметила Алька – включали здесь неохотно.

– Ну и дура, - решительно сказала она и поставила посуду ближе к стене, чтобы никто не наступил на неё, если начнёт шагать по этому коридору. – Давно бы так сделала. Вот теперь всё – иди давай, проверяй, где тут кладовка. Вернёшься – отнесёшь утварь.

Оглянулась подсчитать, сколько шагов прошла по этому коридору, прикинула, что не меньше пяти-шести, и принялась считать шаги дальше, как было подсказано Нонной Михайловной. Одновременно, чтобы не ошибиться, вела ладонью по стене.

Десятый шаг – резко остановилась.

Вести-то рукой вела. Но ведь ей не сказали, слева или справа дверь в кладовку.

И что теперь? Мотаться от стены к стене, чтобы проверить обе?

Алька оглянулась.

Что-то коридор слишком тёмный впереди.

И так захотелось увидеть хотя бы смутный свет, чтобы глазам не было так больно… Кстати, а как потом найти посуду, чтобы отнести её в кладовку? Она повернулась пойти назад – и неожиданно поняла, что… заблудилась и не знает, откуда пришла. Смутный свет, который она ещё видела, пока шла первые несколько шагов, пропал. Пока ещё только растерянная, пооглядывалась в обе стороны. Везде темно.