Семнадцатая

Мне не нравится то, как доктор Смит относится к Эми, вернее – к Панацее. В его голосе звучит такое… пренебрежение, что ли? Если вдуматься, то, вот он, врач, наверняка учился десяток лет, если не больше, ординатура, интернатура, курсы повышения квалификации каждые два года, а то и чаще. Диплом, статус практикующего онколога высшей категории и все это только затем, чтобы указывать пальцем девчонке с суперсилами «а теперь вылечи этого, пожалуйста». И… если подумать немного еще, то станет понятно, почему в госпитале Святого Бенедикта с ней рядом ходит именно он. Панацея одна, кейпов, которые могут вылечить рак в четвертой стадии не так уж и много, но рак – это рак. Человек медленно и мучительно умирает на глазах своих близких, близкие всеми правдами и неправдами записываются к Панацее на прием, ну и сама Панацея в первую очередь берет тяжелых больных, безнадежных, умирающих. В больнице всегда есть работа, это да, но вот таких вот – раковых безнадежных больных в Броктон Бей не осталось. И мистер Гривенс был привезен сюда из Бостона, как раз в надежде попасть на прием к Панацее. Это не бином Ньютона, достаточно перевестись в госпиталь Святого Бенедикта, что в Броктон Бей, и в четверг или вторник Панацея обязательно осмотрит больного. А уж больного раком в четвертой стадии с метастазами – обязательно вылечит. Панацея не оставляет людей умирать, у нее нет врачебных ошибок или случаев, когда разводят руками и твердят что «нам жаль, здесь медицина бессильна». Местные как-то уже привыкли, а вот мне до сих пор дико. Вы, что не понимаете?! – охота закричать. Она – действительно Панацея! Все, о чем только могло мечтать человечество – бессмертие, вечная молодость, возможность отрастить руку взамен утерянной, красота и модификации тела – от хвостов и до крыльев – все это она может! Панацея… лекарство от любой болезни? Да черта с два, она же может так много! Намного больше! При мысли о ее возможностях голова кругом идет. Где-то далеко внутри скребутся Мясники, они обсуждают возможности и вероятности, как обычно – переругиваясь между собой.

Я поднимаю голову и смотрю на Сплетницу, которая сидит напротив, запрокинув голову назад и прижимая мокрое полотенце к носу. На краю полотенца видны красные пятна.

– Ты как? Все в порядке? – спрашиваю я у нее и она мотает головой.

– Будешь тут в порядке, - гундосит она, прижимая полотенце к носу и опуская голову, так, чтобы встретиться со мной взглядом: - сперва ты Мясником стала, потом Бакуду ко мне домой притащила, а сейчас … Эми Даллон, с ума сойти! Да библейская чума по сравнению с тем, что она может у себя из носа выковырять, не особо напрягаясь – как легкая простуда! Если и есть кейп, который может все человечество за один чих уничтожить – это она! Охренеть.

– Ты не преувеличиваешь? – осторожно спрашиваю я. На самом деле я примерно такого же мнения, но мне охота выслушать ее. Лизина сила, ее способность анализировать и выдавать результат – подтверждает мои опасения.

– Я скорее преуменьшаю. – говорит Лиза: - ей достаточно иметь на руках образец твоей ДНК, и она может создать бубонную чуму, которая сработает только на тебе. Ну может еще на твоем папе. И, если бы у тебя была однояйцевая сестра-близнец. Что?! – ее глаза округляются, она опускает руку с полотенцем, изумленно глядя на меня. Из ее носа бьет кровь, и она поспешно запрокидывает голову, прижимая мокрое полотенце к носу.

– Отлично. У нее уже есть твоя ДНК. Ты дала свой зуб Виктории Даллон. – каким-то уж слишком спокойным голосом говорит она, глядя прямо в потолок: - просто прекрасно. Посиди тут, я схожу принесу тебе ручку и бумагу.

– Что? Зачем мне …

– Завещание написать. – поясняет Лиза и снова опускает голову, все еще прижимая полотенце к носу: - подай пожалуйста мне обезболивающее. Вон та коробочка. Спасибо.

– … угрх… - она давится таблетками, запивает водой из стакана, который я ей подаю и снова запрокидывает голову вверх.

– Хотя ты знаешь, ручка и бумага тебе ни к чему. Знаешь почему ты все еще жива? Потому что Эми Даллон хоть и обладает чудовищной силой и способностями – все еще маленькая дурочка. Она опасается убивать тебя, ты же Мясник. Она хочет, чтобы ты страдала. – говорит Лиза, все еще глядя в потолок и прижимая полотенце к носу: - голова просто раскалывается!

– Ну извини, - говорю я: - давай я попозже зайду. Сегодня мы с папой как раз хотели вместе поужинать и …

– Ни с места! – командует Лиза, не отрывая взгляд от потолка: - никуда ты не пойдешь! Ты вообще понимаешь во что нас впутала?! Чем дольше мы с этим тянем, тем больше вероятность что у маленькой мстительницы крыша поедет, и она чуму на тебя нашлет. Знаешь, что-нибудь такое, что волевые импульсы убирает совсем. Личность остается, а сил на действие нет. Видела я такое, жуть. У нее просто фантазия дальше «обездвижить и заставить страдать» не заходит, а у тебя ж телепорт есть и насекомые, ты все равно выкрутишься, да и ей ущерб нанести можешь. Вы с ней как две ядерные державы до того, как Зион все атомные бомбы уничтожил – на грани взаимного уничтожения. И чем это дальше – тем хуже. Знаешь почему у меня кровь носом идет и голова раскалывается? А ты попробуй, глядя на твое лицо прочитать что там с Панацеей на другом конце города происходит, а параллельно все диалоги твоих Мясников послушай, а еще твои способности – чертово читерство! Так что сиди тут, у нас на руках кризис и еще какой… пока не разберемся – никуда не пойдешь.

– Ээ… Окей. – соглашаюсь я. Спорить с Лизой в таком состоянии… не видела я ее в таком состоянии ни разу. Обычно она вся утонченная и саркастичная, издевательская ухмылочка и поза, которая говорит, что она самая умная в классе и знает это. Но сейчас…

– Кровь все еще течет? – сочувственно спрашиваю я, глядя на ее запрокинутую голову.

– Перестала. – отвечает она и отрывает полотенце от лица: - я просто не хочу на тебя смотреть. Твои Мясники мне столько информации посылают, что у меня голова раскалывается! Тебе вот хорошо, тебя информацией перегрузить не получится, у тебя будто бездонная способность усваивать и переваривать ее… мне бы такое.

– Есть такое. – киваю в ответ. Я не говорю, что только благодаря этой способности я все еще относительно вменяема и не сошла с ума из-за голосов в голове. Что мне голоса, когда я одновременно сотни тысяч и даже миллионы насекомых могу чувствовать. Не просто – знать где они находятся, не просто видеть их глазами, а буквально – ощущать все, что ощущают они. Каждый кусочек пищи, сломанную лапку, запах феромонов, звук вибрирующих крылышек от каждого из них. Да один жук ощущений в три раза больше даст чем ругань Мясника. А у меня так круглосуточно, двадцать четыре на семь, это тебе не севен-элевен. Но Лиза и так все это знает, недаром она Сплетница.

– И этого тоже. Миссис Лепински. Четвертая стадия. Рак. Неоперабельная опухоль… - звучит голос доктора Смита в голове.

– Миссис Лепински, меня зовут Панацея, вы даете мне разрешение на ваше излечение? – усталый голос Эми в очередной раз проговаривает обязательную формулу для получения согласия на вмешательство в здоровье пациента с использованием паранормальных способностей. Я подслушиваю за Эми всего полдня и у меня уже оскомину набило от этой фразы.

– Кивните, если не можете говорить.
– маячок в кармане Эми болтается, пока она наклоняется и излечивает очередного пациента.

– И чего она тебя так ненавидит? – говорит Лиза, которая продолжает внимательно разглядывать потолок: - вот прямо есть не может. Понятно, что ты ее сестру поколотила на глазах у этих придурков Элита и Убера, но… стоп! – она опускает голову и глядит на меня: - серьезно? Сломанные ребра и внутреннее кровоизлияние?

– О. А я чай заварила… - раздается голос из открытой двери на кухню. Бакуда. В своей черной футболке с какими-то черепами и иероглифами, в кожаных штанах и босиком. Культурная девушка, снимает обувь дома.

Она все еще чувствует себя не в своей тарелке. Вернее – в ужасе она, вот что передает мой червячок-маячок у нее под кожей. Задумываюсь, а не нарушаю ли я этими своими маленькими червячками императивное право человека на обязательное согласие перед проведением операции с его телом и здоровьем без его предварительного, информированного согласия? Тут же мотаю головой, всего полдня подслушиваю за Панацеей и уже такие мысли в голову лезут. У меня все просто, у меня тут ситуативная этика, если не буду этого делать, то сдохну. Убьют меня и все тут. И даже эта вот невысокая, но крепкая в ногах девушка-азиатка – на самом деле психопатка-убийца, сумасшедшая бомбистка. И это я себе напоминаю не для того, чтобы ее тут мучать начать, а для того, чтобы не забыть об этом, когда я вижу, как она вздрагивает и глаза в сторону отводит, когда я в комнате.

– Значит так. – говорю я: - Бакуда, у тебя имя человеческое есть?

– Томоко. – отвечает она и съеживается снова.

– И … это не настоящее ее имя. – мимоходом прихлопывает ее Сплетница: - опасается дать настоящее, боится, что за ее семьей придешь.

– Н-нет! Я…

– Да и хрен с ним. Томоко так Томоко. Не могу же я тебя Бакудой все время называть. Значит так, Томоко, теперь ты с нами. Со мной. Выбор у меня небогатый, либо убить тебя, либо под себя подмять. – говорю я на понятном ей языке. Все-таки она побывала в якудзе, знает, что почем.