Семья Берг
Шрифт:
На суде в Колонном зале Вышинский произносил длинную обвинительную речь, говорил красиво, громко, отчетливо, по произношению сразу было видно образованного и культурного человека. Иногда он поворачивался в сторону группы подсудимых и тогда переходил на злобный крик, указывая на них пальцем. Павел с любопытством и недоверием слушал его выступление:
«Товарищ Сталин в своем историческом докладе „О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников“ дал блестящий анализ этих недостатков и указал практические меры к их устранению…»
«Товарищ Сталин беспощадно вскрыл ошибки тех наших товарищей, которые неправильно представляют себе эти вопросы. Эти товарищи забыли, говорил товарищ Сталин, о законе взаимоотношений между буржуазными государствами, в силу которых каждое из этих
«Профессия шпиона стала самой массовой профессией в СССР…»
«Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продавших врагу нашу Родину, расстрелять, как поганых псов!»
Павел не мог себе представить, чтобы так много высококвалифицированных интеллигентных людей, которые не сбежали за границу, а остались работать с новой властью, делали так много заведомо преступного на шахтах и затем так легко признались в этом. Чем больше Павел слушал, тем больше ему становилось ясно, что Вышинский заменял доказательства вины подсудимых бранью в их адрес и одновременно все больше и больше восхвалял Сталина. Вся речь его казалась Павлу странной, а обвинения — бездоказательными. Но каждый раз, когда Вышинский произносил имя Сталина, аудитория прерывала его аплодисментами, а сидевший рядом с ним слушатель Института Юдин, рабочий-большевик, толкал Павла под локоть и с восторгом говорил:
— Здорово сказал товарищ Сталин! Так им и надо, шпионам и врагам народа!
«Шахтинское дело» имело широкий резонанс в обществе: в большевистско-пролетарской прослойке оно возбудило еще большее недоверие и агрессивность по отношению к беспартийной интеллигенции, а в среде интеллигентов вызвало подавленность и страх. А Сталин на это говорил: «Чего бояться? Надо работать» [19] .
На диспутах в Институте красной профессуры тоже участились споры о том, кто из лидеров партии прав — Сталин или Троцкий. Не в силах погасить свой революционный пыл, студенты формировали многочисленные внутренние фракции. Павлу это не нравилось, идеологические диспуты отвлекали его от учебы, но приходилось присутствовать на них, чтобы не вызывать излишних подозрений. Он злился сам на себя: он, храбрый командир, который с шашкой наголо водил в бой своих бойцов, теперь должен прикидываться послушным, как все. Но на митингах он был только пассивным слушателем, выступать никогда не хотел: того, что думал сам, сказать не мог — это было опасно, а повторять за другими то, во что не верил, — это было не в его натуре.
19
На самом деле через 60 лет, только в 1980-х годах, стало известно, что «шахтинское дело» было сфабриковано сотрудниками безопасности Евдокимовым и Зоновым с целью выслужиться перед Сталиным.
13. Что вело к диктатуре Сталина
В 1928 году в Москве и по всей стране звучали отголоски партийных дебатов, начавшихся после смерти Ленина в 1924 году. На всех трибунах распаленные ораторы с пеной у рта старались доказать друг другу, кто настоящий наследник Ленина — Троцкий или Сталин; кому возглавлять партию большевиков и всю страну. В полемических статьях в газетах «Правда» и «Известия» тоже дебатировался этот вопрос, и мнение общества все больше склонялось в пользу Сталина.
Хотя Павел Берг не хотел быть активным участником дебатов, но от настроений своего времени не уйдешь: он прислушивался к ним, читал газеты и все ясней видел, что наступает эпоха доминирования Сталина и навязываемого им единомыслия. Предвидеть, каким вождем станет Сталин, Павел не мог, но ему было не по душе уже само это навязывание.
Сталин впервые встретился с Лениным в Хельсинки в 1907 году и примкнул к большевикам, хотя вначале не во всем с Лениным соглашался. Но, согласно своему властолюбивому характеру, он был тоже убежден, что «единомыслие является главной силой партии».
До 1922 года Сталин оставался на второстепенных должностях наркома по делам национальностей и наркома народного контроля. Тогда секретарем Центрального комитета по техническим вопросам подбора кадров был Вячеслав Молотов, но в апреле 1922 года, еще при жизни Ленина, Политбюро назначило на эту должность Сталина, а Молотова сделали его
заместителем. Сталин предложил назвать, свою новую должность «генеральный секретарь партии». Слово «генеральный» тогда имело значение «общий, технический», и пост Сталина оставался сугубо административным — на уровне начальника отдела кадров. Вот на этом далеко не самом важном посту он, неожиданно для многих, проявил мрачную незаурядность своего восточного характера: путем манипуляций он продвигал в Центральный комитет своих сторонников и убирал противников, усиливая роль ЧК. Таким образом он сумел превратить этот пост в самую главную позицию и сколотить для себя группу сторонников.В мае 1922 года Ленин тяжело заболел — у него началась серия мозговых кровоизлияний, он уже не работал, но в 1923 году написал еще несколько статей. Предвидя свою кончину, он составил «Добавление к письму от 24 декабря 1922 года», в котором давал характеристики потенциальным будущим руководителям страны — Сталину, Троцкому, Бухарину и Пятакову. Наихудшую характеристику получил Сталин…
Ленин прохладно относился к Сталину и незадолго до своей смертельной болезни, в декабре 1922 года, продиктовал Надежде Крупской письмо — предупреждение членам Центрального комитета о том, что Сталин захватывает слишком много власти и его надо остановить. Это было его политическим завещанием, которое должны были прочитать на съезде партии в январе 1924 года: «Став генеральным секретарем, товарищ Сталин сосредоточил в своих руках огромную власть, и я не вполне уверен, что он будет всегда знать, как использовать эту власть с достаточной осторожностью». Через несколько дней он добавил рекомендацию заместить Сталина кем-либо «более терпеливым, более верным, более вежливым и учитывающим мнения других товарищей».
Сталин узнал об этом письме от технического секретаря Фатеевой [20] и приказал ей сжечь его, что и было сделано. Это было первым шагом в ряду его моральных и уголовных преступлений, настоящим предательством по отношению к основателю государства и вождю.
Когда состояние здоровья Ленина ухудшилось, Сталин, предвидя его конец, перестал с ним считаться, а на Крупскую очень злился: известно ее письмо-жалоба Льву Каменеву от 22 декабря 1922 года, в котором она упоминает о письме-завещании Ленина и просит оградить ее от «недостойной брани и угроз Сталина». Но в начале марта 1923 года Сталин обругал ее так, что она в слезах пришла жаловаться на него Ленину. Тогда Ленин продиктовал письмо напрямую Сталину, написав, что порывает с ним всякие личные отношения. При этом он так разволновался, что 6 марта у него произошло еще одно, третье, кровоизлияние в мозг, после которого он потерял дар речи и сознание его угасло. Но об эпизоде с последним письмом почти никто так и не узнал.
20
Фотиевой (прим. верстальщика).
После смерти Ленина образовался вакуум власти. По неписаному правилу вождем должен был стать самый глубокий теоретик марксизма. Им был Троцкий — как профессиональный журналист он имел больше всего публикаций, к тому же был хорошим организатором: руководил большевистским переворотом в октябре 1917 года и был фактическим создателем и командующим Красной армии. Ленин сам высоко ценил его организаторские способности. Но Троцкий считался слишком левым коммунистом: против него выступили Каменев и Зиновьев. Некоторое время считалось, что страной руководил коллектив Политбюро партии, но внутри него плелись интриги: Сталин оценил ситуацию и поставил себя между Троцким, с одной стороны, и Каменевым и Зиновьевым, с другой: настоящая борьба за власть велась между Иосифом Сталиным и Львом Троцким. Каждый стремился представить себя одного «продолжателем дела великого Ленина».
Через четыре месяца после смерти Ленина, 18 мая 1924 года, на закрытом заседании пленума Центрального комитета партии разбирали четыре запечатанных восковой печатью идентичных письма Ленина. Это было то самое политическое завещание с критикой Сталина и предложением заменить его другим человеком. Письмо было большой неожиданностью: даже Сталин не знал о существовании еще четырех копий, подписанных рукой Ленина. Очевидно, у Ленина и Крупской было подозрение, что какие-то экземпляры опять могут пропасть.