Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Остров Гагачий расположен между Завирухой и бухтой Оленецкой. Принимая во внимание скорость кораблей и рассеяние от места катастрофы до ближайшей стоянки корабли, быстрее всех могут подойти к острову Гагачьему наши охотники. Но смогут ли они благополучно преодолеть эти сорок миль беспокойного моря, поднятого на дыбы мятежным норд-остом? Не придется ли нам самим просить о помощи? Все эти вопросы, разумеется, ни в какой степени не могли отразиться на моем решении немедленно выполнять приказ. Наши корабли, оставив за кормой тихую, приветливо искрящуюся огнями бухту Оленецкую, начали с большим трудом пробираться сквозь бесконечную цепь волн, несущихся нам навстречу. Волны грубо толкали в левый борт, обрушивались сверху на палубу, норовя если не раздавить своей тяжестью, то уж обязательно опрокинуть небольшие корабли, спешащие на помощь людям. Еще при Дмитрии Федоровиче Пряхине нам приходилось бывать в суровых переделках, но такой волны наши охотники, пожалуй, еще не видали.

Море выло, бесновалось, заливаясь в темноте дьявольским хохотом. Я стоял на мостике рядом с Нанковым, разговаривал с ним вполголоса, потому что сама обстановка принуждала к этому, а он не всегда разбирал мои слова, заглушаемые грохотом волн и шумом ветра. Мы говорили о предстоящей самой трудной операции по спасению людей, если они окажутся живы.

–  Без шлюпок не обойтись, - отрывисто говорил Панков, всматриваясь в пустынную темноту.

–  Для начала спустим одну. Подберем самых сильных и самых ловких ребят, отличных гребцов. И офицера. Нужен сильный человек, виртуоз в управлении шлюпкой.
– Говоря это, я уже перебирал в памяти всех своих офицеров. Большинство из них неплохо владело шлюпками, но сейчас этого было недостаточно, управлять шлюпкой при такой волне мог только мастер.
– Кто у вас может?

Панков молчал, казалось, он не расслышал моих слов. Я уже хотел было повторить вопрос, как он, не меняя позы и не отрывая глаз от серого мрака, перейдя на "ты", сказал:

–  Есть такой человек. Вспомни училище, зачеты на управление шлюпкой… шлюпочные гонки.

Я понял его с первого слова: Панков говорил о себе. Да, в училище не было ему равного в управлении шлюпкой и на веслах и под парусами. Лучшей кандидатуры и желать нельзя. Но он командир корабля. Оставить корабль без командира? На такое можно было решиться лишь в самом исключительном случае. А здесь разве не исключительный случай: на карте стоит жизнь многих людей, и не только рыбаков, потерпевших катастрофу. От командира шлюпки зависело выполнение приказа и жизнь матросов-гребцов.

–  Разреши мне, Андрей Платонович.

Панков повернулся ко мне лицом, вытянулся, руки по швам. Вид строгий и решительный. Мы смотрели друг на друга, наверное, с минуту молча. Слова здесь были неуместны: они не могли передать того, о чем говорили наши взгляды. "Ты же отлично понимаешь, что мы идем на риск, и тут, как нигде более, нужны умение и опыт. Все это есть у меня", - говорили большие, широко раскрытые, настойчивые глаза Валерия. "А корабль?" - спрашивал я бессловесно. "Ты останешься за командира корабля".
– "Ты подвергаешь опасности свою жизнь и жизнь своих матросов".
– "Да, ради спасения людей".
– "У тебя на берегу есть дочь, жена".
– "У тех, ожидающих нашей помощи, тоже есть жены и дети".
– "А ты не находишь, что не лучше ли пойти на шлюпке мне самому? Я ведь тоже неплохо могу править. Похуже, конечно, тебя, ну а вообще неплохо. Что же касается физической силы, то разве тебе сравниться со мной? Потом же у меня нет жены и детей".
– "Зачем ты говоришь чепуху, Андрей? Ты не глупый человек и не сделаешь этого непозволительного абсурдного шага. Не забывай, что ты командир группы кораблей. Ты должен командовать. Ах, да что тебе объяснять!"

Этот безмолвный разговор произошел в течение одной минуты. Таково свойство человеческой мысли - что может сравниться с ней в быстроте? Разве только звук и свет.

Я сказал:

–  Добро. Вызывайте помощника, готовьте людей и шлюпку.

Слева по борту во мгле зачернел остров Гагачий, длинный и не очень высокий, похожий на подводную лодку. Мы проходили вдоль его южного берега. Здесь волна была немного потише: вытянувшийся длинной грядой остров оказался с наветренной стороны, самое необузданное буйство волн принимал на себя его северный противоположный берег.

На небе как-то вдруг немного посветлело, хотя источник света трудно было определить, по-прежнему все кругом обложено плотным войлоком низких туч: очевидно, на большой высоте играло полярное сияние. Впереди не очень ясно определилось очертание восточного мыса острова. Значит, где-то там…

У самого мыса кипел водоворот. Даже в полумраке было видно, как, размахивая белыми космами, точно сказочные ведьмы, волны плясали и бесновались, празднуя свое торжество. А где-то недалеко должна быть их жертва, первые признаки которой мы вскоре увидели в бурлящей воде: это была опрокинутая шлюпка, зловеще, как-то дико и уныло путешествовавшая среди волн, не находя себе места. Сомнения не было - шлюпка принадлежала "Росомахе". Среди тревожных тягостных дум побежали друг за дружкой торопливые вопросы: как оказалась эта шлюпка за бортом? То ли ее сорвало и смыло волной, то ли люди пытались спастись на ней? И где эти люди?

Включили прожектора, и бледно-розовые щупальца судорожно заметались по темной тяжелой воде. Луч скользнул по гребню волны, сверкнули и вмиг погасли алмазы, а вслед за тем прожектор поймал и, уцепившись, замер на спасательном круге с надписью "Росомаха". Круг был пуст, как и шлюпка. А минут через пять после этого радиометрист Богдан Козачина "обнаружил цель". Странно прозвучала в данных обстоятельствах эта чисто, военная фраза. Хотя, впрочем, она определяла существо - потерпевшее рыболовецкое судно и было нашей целью. Беспомощно повалившись набок, оно лежало недалеко от мыса острова, выброшенное на острые подводные камни. На поверхности в бушующих волнах торчали мачты, рубки и краешек палубы приподнятого борта.

Я перевел рукоятку машинного телеграфа на "малый ход" и приказал направить луч прожектора на "Росомаху". Там никаких признаков людей. Иногда свет прожектора неожиданно ловил на темной воде плавающие предметы: бочку, доску, пробковые круги от сетей. Он щупал их торопливо и возбужденно, но это было не то, что мы искали, предметы эти напоминали скорее о смерти, чем о жизни.

Что сейчас делается на "Росомахе"? Где ее экипаж, живы ли люди? Если живы, то видят ли они свет прожекторов? Я дал сирену: может, услышат? Прошла минута, другая - ответа нет. Подойти ближе к траулеру нельзя - не позволяют опасные глубины. Надо спускать шлюпку, но и это оказалось немыслимым делом - мешала волна. Панков поднялся на мостик, он был мокрый с ног до головы, спросил спокойным, обычным голосом:

–  Что будем делать? Шлюпку спустить не удастся.

–  Придется идти в укрытие за остров и там спускать шлюпку. Но зато там расстояньище… - произнес я.

–  Ничего, выгребем, только бы поставить на воду.

Отошли за остров, где все же было потише. Шлюпку спустили на воду с большим трудом. На веслах среди гребцов я узнал Юрия Струнова и Богдана Козачину, и то, что они сидели в шлюпке, что выбор Панкова пал именно на них, облегчало душу, я отлично представлял всю сложность и опасность этого несомненно рискованного дела, которое мы делали и по своей служебной обязанности, и по обыкновенному гражданскому долгу. Струнов и Козачина обладают не только физической силой и выносливостью ("Ох, как она нужна морякам!" - в который раз подумал я), но и силой духа. А это не менее важно.

Корабль шел самым малым ходом параллельно шлюпке, с которой мы не спускали глаз. До восточного мыса, где кончался остров, шлюпка шла благополучно и относительно быстро. Это была первая часть пули и самая легкая, хотя и она достаточно вымотала силы гребцов. А затем началось… Волны набросились на шлюпку, как стая хищных, выжидавших в засаде зверей, и в самую первую минуту самая первая, раньше других добежавшая волна поставила шлюпку на дыбы, вверх носом. У меня невольно захватило дыхание: еще доля секунды - и все семь человек полетят за борт вверх тормашками. Вот шлюпка стала вертикально, замерла на какой-то миг, точно раздумывая, куда ей падать - назад или вперед, и, повинуясь силе гребцов и ловкости командира, провалилась вперед, скрывшись от наших глаз за гребнем крутой волны. А затем через минуту она снова, ощетинившись веслами, встречала выставленной вперед грудью новую волну, не менее свирепую и опасную, чем первая. Итак, через каждую минуту семь отважных моряков глядели прямо в глаза смертельной опасности. К этому нужно привыкнуть, привыкнуть не замечать опасности и делать свое дело четко, уверенно.

Мы шли бок о бок со шлюпкой, указывая ей маршрут лучом прожектора. Нас также здорово болтало, по палубе звонко шуршали сосульки льда, гонимые разбойничьими набегами не на шутку разыгравшихся волн. Я сразу представил себе промокшую, а затем обледеневшую одежду гребцов, в которой, как в панцире, не повернуться.

Это мужество и отвага.

Но почему Панков все время идет наперерез волне, рискуя каждую минуту быть опрокинутым? И тотчас же отвечал сам себе: а иначе как же, иначе шлюпку снесет в сторону.