Семья волшебников. Том 4

— О Древнейший, неужели это малыш Каген? — донесся липкий, присвистывающий голос. — А что же наш директор, не захотел явиться лично? Я удивился, что ко мне стучишься ты, а не он.

— О, он постучится, если мы не придем к соглашению, — обещал Каген. — Как у тебя дела, Повелитель Терний?

Заросли с чмоканьем раздались в стороны, и Сорокопут появился во всем своем безобразии. Крупнее гохеррима, рыхлый, со скользкой розовой кожей, он навис над Кагеном, как гора, и тот облокотился на трость.

Ему вдруг подумалось, что все дети Древнейшего по-своему прекрасны. Даже сбежавшие когда-то ла-ционне. Но сурдиты… хотя они все разные. В отличие от гохерримов, нактархимов или кэ-миало, что похожи, как близнецы, сурдиты могут различаться очень сильно.

Сорокопут — один из самых неприглядных.

— Итак?.. — чуть разомкнул тонкий рот Сорокопут.

— Ты здесь уже тридцать пять лет, — произнес Каген. — Тебе нравится?

— У меня есть все, что нужно, — уклончиво произнес Сорокопут.

— Знаю-знаю. Все, что нужно. Уютный дом, приятная компания… ты любишь уединение, я помню. И условок у тебя полным-полно… сколько ты там у нас украл?

— Ай-яй-яй, какое неправильное слово, — покачал огромной башкой сурдит. — Украсть можно чужое. А я просто экстренно изъял свой вклад. Напрямую. Не прихватил ни одной лишней эфирки. Можно ли меня осуждать?

— Ты неправильно понимаешь, что есть Банк Душ, — ласково сказал Каген. — Твой вклад — это только твой вклад, никто не спорит. Никто другой им пользоваться не может, каждая эфирка принадлежит одному тебе, мой дорогой друг Сорокопут. Но изъять… изъять их нельзя. Потому что они часть общего капитала, что питает и поддерживает весь Паргорон. Это можно сравнить со зданием — имея в нем квартиру, ты можешь жить в ней, можешь сдавать в аренду, можешь продать… но при всем желании не можешь вырезать из здания и увезти. А если все-таки попытаешься… остальные жильцы тебя не поймут.

— Условки — это не недвижимость, — улыбнулся Сорокопут. — Если я вырежу квартиру из здания, остальное здание может просто рухнуть. Банк Душ не рухнул от потери моего вклада и даже не слишком обеднел. Из любого обычного банка всегда можно изъять свои вклады, и иногда банки от этого прогорают… но это не проблема вкладчиков, мой дорогой друг Каген. Надо было обеспечивать своим клиентам условия получше, тогда бы вас никто и не покинул.

— При других обстоятельствах это был бы дискуссионный вопрос, — согласился Каген. — Но при тех обстоятельствах, что имели место… тебе известно, что за судьба постигла твоих подельников?

— Грустная, полагаю, — предположил Сорокопут.

— Предполагаешь. Точно не уверен. Ты ведь понятия не имеешь, что происходит в остальном мире?

Сорокопут промолчал.

— Все потому, что ты не смеешь высунуть носа из логова. Один шаг вовне — и гохерримы утыкают тебя своими шампурами, как огромный шашлык. Ты в беде, Сорокопут. Но… я пришел протянуть тебе руку помощи. Я твой друг и хочу помочь тебе.

Сорокопут сухо рассмеялся. Это прозвучало так… по-бушукски.

— А ты зря смеешься, — заметил Каген. — Мне было нелегко с тобой связаться. Я бы не стал тратить времени, но я восхищен тем, что ты провернул. Блестящая афера… нет, правда, блестящая. Вряд ли кто-то выгадал в той войне больше тебя. Только вот… что теперь собираешься делать с добычей? Тысячи лет прятаться, пока не иссякнет последняя условка?

— За тысячи лет многое может измениться.

— Может. И Паргорон может пасть со всеми его жителями. А Сорокопут останется. Но знаешь, что вероятнее? Обратная ситуация. Особенно сейчас. Ты, мне кажется, не до конца все продумал. Впрочем, если я ошибаюсь!.. о, если я ошибаюсь, то просто скажи, и я уйду.

Рогатый карлик протер монокль, и алые глаза сверкнули в полумраке. Каген терпеливо ждал, готовый сделать шаг назад и исчезнуть. Он прекрасно помнил, на чем поднялся Сорокопут, и не собирался становиться первым экспонатом в его новой коллекции.

— Возможно, нам есть что обсудить, — наконец разомкнул уста сурдит. — Мне не хватает… более расслабленных прогулок. Это не жизненная необходимость, и я не слишком много готов за нее отдать, но…

— Половину, — оскалился Каген. — Ты отдашь половину того, что украл… нет-нет, не возражай!.. чтобы сохранить вторую половину.

— Как быстро этот разговор принял нелепый оборот. Я знал, что бушуки жадны, но не представлял, насколько.

— Ах, Сорокопут, Сорокопут, Сорокопут… я ведь даже имени твоего настоящего не знаю. С ним было бы легче, кстати…

— Да, я знаю.

— Послушай, сам бы я охотно пошел тебе навстречу. Ты мне нравишься, Сорокопут. Такая ловкость! Такое изящество! Такой тонкий вкус! Я бы с удовольствием стал твоим другом… да нам ничто и не мешает! Я на тебя зла не держу, хоть ты и виноват в смерти моих братьев. Но другие… понимаешь, мой любимый, чудесный старший брат Мараул иногда бывает… сварлив. Чуточку. Он за что-то невзлюбил тебя, Сорокопут. Немного. Мне будет нелегко уговорить его сменить гнев на милость. Понадобится весомая сумма, чтобы он согласился оставить тебя в покое.

— Десять процентов, — мягко произнес Сорокопут. — Я отдам вам десятую часть. Из них треть — лично тебе, мой дорогой друг Каген. За посредничество.

— Ой, как щедро и приятно! — аж замаслились глаза Кагена. — Безумно, безумно тебе благодарен и с удовольствием принимаю! Только… не подумай, пожалуйста, что мой любимый брат Мараул удовлетворится жалкими семью процентами от потерянного. Банк Душ должен получить хорошие отступные, чтобы Паргорон закрыл на тебя глаза. Каждому демолорду нужно будет преподнести подарочек, понимаешь?

— Три процента тебе лично и еще десять — на подарки моим дорогим друзьям, — сделал послабление Сорокопут. — Итого тринадцать процентов.

— Нет, мы так не договоримся. Послушай, я обожаю твое общество и рад бы провести здесь хоть полгода, но если ты прямо сейчас не скажешь «да, я согласен отдать тридцать процентов», то я просто развернусь и уйду с великой болью в сердце. Вернусь еще через сотню лет, когда ты дозреешь.

Не будем ходить вокруг да около. Торговля продолжалась долго, и в конце концов демоны сошлись на том, что Сорокопут оставляет себе сумму, эквивалентную одному проценту Банка Душ. Ту самую «демолордову долю», объем счета, достаточный, чтобы считаться мажоритарным акционером.

А все, что свыше, то есть еще двадцать четыре сотых процента или девятнадцать процентов своего состояния, он возвращает бушукам. Причем Каген не получает за посредничество фиксированную сумму, а берет ровно столько, сколько сумеет сберечь. Убеждает Мараула, банкиров и демолордов заключить сделку, а дальше все в его руках.

Согласятся власть имущие на пятнадцать сотых процента — девять сотых достанется Кагену. Потребуют две десятых — Каген получит всего четыре сотых. Не уступят ни крохи, будут настаивать на полном куше — Каген не имеет ни эфирки.