Сентябрь – это навсегда (сборник)

Я двигался, помечая огненными крестами

белую карту твоей кожи. Тайной тропой

крался мой рот тайком, на паука похожий,

по тревоге твоей, за ненасытной тобой.

Грустное милое чудо, чтобы ты не грустила, —

что тебе рассказать у кромки закатных вод?

Он оборвал стихотворение, красиво и небрежно, как ему казалось, повел рукой в сторону моря. Красное солнце уже готовилось нырнуть в студеную воду.

— Колоссально! — восхитилась девушка. — В жизни не встречала ничего подобного. Прочитайте еще что-нибудь. Ну, пожалуйста.

— Более сдержанные или… такие? — Виктор выделил последнее слово и испугался: вдруг рассердится и уйдет.

— Такие! — засмеялась девушка. Глаза у нее были темно–зеленые, будто эти загадочные листья, которые они рвали.

— Это «Песня отчаянья», — хрипло сказал он. — Слушайте:

…Женщина, плоть и оплот, возлюбленная утрата,

тебя я пою и тебя из влажной зову темноты.

Как чаша, ты приютила всю бескрайнюю нежность.

И забытьем бескрайним разбита, как чаша, ты.

Правила чернота одинокими островами,

и там в объятья свои любовь меня приняла.

Жажда была и голод, а ты, словно плод, манила,

битва была и гибель, а ты спасеньем была.

Женщина, как меня ты удержать сумела

в землях твоей души и на кресте твоих рук!

Томление по тебе было страшным и кратким,

взвихренным и хмельным, напряженным, как лук

Погост поцелуев, не гаснет пламя в твоих могилах,

пылают грозди, и птицы их до сих пор клюют.

Память искусанных губ и зацелованной кожи,

память голодных зубов и тел, заплетенных в жгут.

Бешеное сближенье жадности и надежды,

которое нас сплотило и навек развело.

……………………………………………….

Бешеное сближенье жадности и надежды,

которое нас сплотило и навек развело.

……………………………………………….

Такая судьба постигла парус моих желаний,

сорванный ветром судьбы, и вот — кораблем на дно!

— Не надо больше, — попросила вдруг девушка. — Вам будет плохо… — И спросила, глядя с жалостью и нежностью: — Вы очень одиноки, правда?

Виктор смутился.

— Наверно… Не знаю… Есть друзья, сестры.

— Это не то. — Девушка помолчала, поправилась: — Не совсем то.

— Отец на фронте погиб — я его почти не помню. — Виктор вздохнул. — А мама этой осенью умерла. В сентябре…

Девушка слегка сжала его руку. Маленькая рука была жаркой и сухой.

— Не надо так, — попросила она. — Страшно так— $1Кораблем на дно»… Все у вас образуется. Вот увидите.

— Да я ничего… У поэтов всегда так: ушла девчонка, а для него это хуже атомной войны.

— А для вас? — лукаво прищурилась девушка. — Ведь вы тоже поэт.

— От–ткуда вы взяли? — Виктор от неожиданности даже заикнулся.

— Догадалась… Могу, кстати, лавром поделиться.

— Это лавр? — удивился Виктор и понюхал листья. Листья и правда пахли лавром.

Девушка тряхнула непокрытой головой. Соломенные волосы невесомо взметнулись над ее плечами. Виктору перехватило дыхание — такое он видел только в кино.

— Лавр. Дома буду с ним суп варить и Кастрополь вспоминать.

«И меня», — с уверенностью подумал Виктор. Девушка бросила пакет на землю, вздохнула:

— Вы мне душу разбередили… Куда уж теперь суп…

Она помолчала, склонив голову.

— Вы слишком молоды, Витя. А тот, кого вы читали, наверно, стар, да и фамилия у него не русская. Вы не поможете нам — ни он, ни вы….

— О чем вы? — спросил Виктор, потеряв вдруг всю свою мальчишескую самоуверенность.

От ее слов повеяло чем-то серьезным, наболевшим. Виктор в силу своего полудетского максимализма мог посмеяться над чем угодно и не увидеть ничего святого даже в деве Марии, но боль он знал хорошо — в любых лицах. Отголосок ее прозвучал и в словах новой знакомой.

— Вы не представляете, Витя, как мало надо женщине. Я уже не говорю о нежности, ласке… Достаточно, чтобы тебя просто заметили… О, вы не знаете нашего Гуся… Я как-то слышала, что семена цветов ветер всегда в одно место сносит. Собираются они там, цветут — всему миру на заглядение. Так и в Хрустальном… Девок-то у нас больше, чем цветов. Чужой кто приедет — поражается. А они, бедняжки, цветут, цветут и… вянут. Эх, разбросать бы нас по России! Да нет такого шального ветра.

— А вы уезжайте оттуда, — загорелся неожиданной идеей Виктор. — Приезжайте к нам, в Днепропетровск.

— Ах, Виктор, — грустно сказала, девушка. — Если бы все решалось арифметикой. Кто-то из ваших собратьев писал: умереть от одиночества можно и в Париже.

Он даже руки опустил от таких слов. Что ей ответить? Как утешить? Но в следующий миг будто солнце выглянуло из-за туч — на лице спутницы появилась улыбка:

— Что вы такой впечатлительный, Витя. Мы с вами не во Франции, и я вовсе не собираюсь помирать. Рвите быстрее лавр — скоро стемнеет.

Через полчаса, наполнив доверху пакет, они стали взбираться на обрыв. Виктора вновь то и дело бросало в жар от неизбежных прикосновений, неотступного запаха вербейника.

Они остановились на едва освещенной веранде. Слова, которые еще несколько минут назад переполняли Виктора, вдруг куда-то разом исчезли. Она завтра уезжает! До чего все глупо — она уезжает. И имя… Он даже не спросил ее имя. Или не расслышал. Она, кажется, говорила у моря… Все!.. Сейчас попрощается и уйдет…

Виктор вдруг заметил в руке у девушки ключ.

Какая удача! Есть повод продолжить разговор, а там… Они оба молоды и свободны. К тому же он ей понравился — это уж точно. Об этом говорили ее глаза и руки. Он не мог обмануться.

— Давайте я вам помогу открыть дверь, — он потянулся за ключом.

Девушка спрятала руку с ключом за спину, потупила взгляд.

— Вы не так меня поняли, — промямлил Виктор, тотчас перенесшись с небес на землю. — Я и правда хотел помочь. Тут, говорят, везде негодные замки.

— Да нет, Витя, — смущенно ответила девушка. — Вы тут ни при чем.

Она поежилась. К вечеру похолодало, появился ветер. От моря как бы приближалась полная и грузная луна. Ее блеск ложился на воду, будто лед, она и кралась по этому льду с величайшей осторожностью — а вдруг провалится.