Серая хризантема(Фантастические повести и рассказы)

Торвальд подобрал с земли щепочку и почесал ею в ухе. Потом сплюнул в траву и продолжал:

— Был у меня друг, Грани. Славный был парень, вроде тебя. Был он с Гунстейном, в его дружине. И за Золотой Бабой мы с ним вместе плавали в эти земли. Когда стали делить добычу, что в капище биармов взяли, повздорили, и в драке порешил я друга. Ты знаешь, Гуннар, я часто теперь его во сне вижу. И снова мы теперь с ним друзья… Грани мне благодарен, что похоронил я его по всем правилам, как родича. Бывает, всю ночь мы с ним беседуем, а проснусь утром — и не помню ничего…

Торвальд надолго замолчал и, задумчиво глядя на вершины деревьев, скреб пятерней бороду. Скальд не мешал ему думать. Но молчание старика слишком уж затягивалось, и он сам его нарушил:

— Сколько витязей нашло себе могилу в биармских чащобах, в погоне за проклятым золотом Иомалы! Не для нас оно, это золото. Змей ведет нас к могиле, и ты, Торвальд, ему помогаешь!

— Нет, — задумчиво протянул старик, — ты не похож на Грани, Гуннар! Ты не такой. Ты — скальд, а мы все — воины, и кровь — наша цена за биармское золото. Мы придем и возьмем Золотую Бабу. И не потому, что это приказал нам Кале, и не потому, что это нужно конунгу. Проста война — наша работа, и не мне втолковывать тебе эту истину. Я не верю, что ты испугался смерти. Все мы рано или поздно сойдем в Хель. Я всю жизнь воевал, и золото не раз лежало на этой ладони. А в курган мне положат только один браслет. Больше ничего у меня не осталось. А было, было золото! И три сына было. Они ушли в викинг двадцать лет назад. Теперь ждет меня дома только одна старуха… если она жива, конечно. Разве можно мне вернуться домой таким же голодранцем, каким уходил? Лучше уж сдохнуть в этой глуши, чтобы ей на мою тризну не пришлось тратиться. Так что или золото, или смерть. Или — или. Палкой айсберга не прошибешь!..

Уже не слушая Гунявого, скальд положил на траву корчажку с пивом, из которой так и не отхлебнул, и пошел прочь, чувствуя спиной взгляд старого воина. И было Гуннару страшно. Мутно на душе, даже жить не хочется…

Тело Бальдара перенесли на ладью, и лишь увидела это жена его Нанна, дочь Непа, у нее разорвалось от горя сердце, и она умерла. Ее положили на костер и зажгли его. Тор встал рядом и освятил костер молотом Мьелльнир. А у ног его пробегал некий карлик по имени Лит, и Тор пихнул его ногою в костер, и он сгорел.

Видение Гюльви.

Наперсник конунга любил темноту и вечером устроился не у костров, а поодаль, на потертом шерстяном плаще возле ствола огромного кедра. Он лениво жевал тетеревиную ногу и прихлебывал оль. Кале считался тонким знатоком пива, и сейчас выпивка была ему не в радость. Никогда в набегах ему не приходилось пить настоящего, королевского напитка. Качка убивает пиво.

Заметив Гуннара, Змей подвинулся на плаще, не нарушая молчания. Но скальд не стал садиться. Он опустился на корточки в двух шагах от него. Они долго молчали. Потом Гуннар глухо сказал:

— Гунявый оскорбил мою мать.

— Так дай ему по морде! — усмехнулся Кале. — Мне ли тебя учить?!

— Он сказал о ней ОЧЕНЬ плохо, — почти прошептал Гуннар, и ему стало противно за себя, словно он раздавил босой ногой лягушку.

— Тогда убей его, — зевнул Змей, — только по всем правилам, при свидетелях. «Подлых» убийств я в лагере не допущу. — И он отбросил в кусты обглоданную кость.

— Как я могу убить Торвальда, если он проводник? Без него мы не найдем дороги к капищу.

— Кто сказал, что не найдем? Час назад прошел совет. Ты же сам там был. Гунявый подробно описал путь до капища. Теперь даже слепой не собьется с дороги. День пути на восход солнца — и мы у цели. Так что можешь со спокойной душой действовать. Мне и самому он надоел хуже тролля!

— Да не могу я! — Змей услышал в голосе скальда безнадежность. — Ведь Торвальд — молочный брат моего отца. К тому же он однажды спас отца от меча в Осло-Фиорде. Не могу я его убивать!..

Кале криво усмехнулся и чуть слышно зашипел от боли — снова дала о себе знать искалеченная рука.

— Не думал я, что ты настолько скальд, как кажешься, мальчик мой, — зло сказал он. — Нельзя так долго думать о разном — зубы выпадут. Не горюй — угробим Гунявого. Туда ему и дорога! Труха, не человек!..

Они снова надолго замолчали. Гуннар чувствовал, что к горлу подкатывается тошнота, и ему было жалко старого Торвальда. Но другого выхода он не видел. Только смерть проводника могла помочь им с Хельгой выиграть время. Кале найдет на месте биармского капища вековые дебри, а на поселок может и не выйти. Дай бог, чтобы все случилось именно так! С Торвальдом нужно было бы поговорить еще раз, откровеннее. Но поздно — Кале уже начал обсасывать имя Гунявого своим ядовитым языком. Значит, конец старику.

На дальнем краю поляны зашумели. Раздался тонкий болезненный вскрик. Кале насторожился, неуклюже поднялся, опершись на здоровую руку, быстро пошел на шум. Скальд тоже поднялся и, подобрав с земли плащ Змея, двинулся следом.

Воины плотно стояли возле лежащего на земле связанного мальчишки. Впрочем, мальчишки ли? Гуннар, глядя на его искаженное страхом лицо, подумал, что примерно в этом возрасте сам он впервые ушел в викинг.

Берсерк Эйрик Бесстрашный, брызгая слюной, увлеченно рассказывал, как взял мальчишку в плен:

— Я наткнулся на дорогу и решил подождать, не пройдет ли кто. Повезло. Эти двое ехали мимо на телеге. Совсем не таились. Я издалека услышал их песни и музыку. Думал — отряд едет, спрятался. А оказалось всего двое: старый хрыч да мальчишка…

Витязь захихикал, закатив свои голубые глаза, совсем потерявшиеся в густой русой шерсти, и пнул пленника ногой:

— Старый хрыч еще икнуть не успел, а я уже на дорогу выскочил и развалил его секирой от ключицы до пупа. Щенок глазенки вылупил и — орать. А у меня с ними разговор короткий. Я кулаком телку валю. Я сильный! — И он снова дробно захихикал, обдав всех мелкими брызгами слюны. — Сильный я…

Льот Секира, квадратный, мощный, как медведь, шагнул вперед и рывком поднял пленника на ноги. Тот, всхлипывая, сверлил викингов взглядом. Гуннар заметил, что Кале подошел поближе и с интересом рассматривает одежду парня, его голубые штаны и пеструю обувь на мягкой подошве. Потом он тихо сказал скальду:

— Тролль его знает, биарм этот парень, гард или еще кто? На биарма вроде не похож… — И, обернувшись, крикнул в толпу: — Эй, вы! Куда запропастился этот мешок с дерьмом? Тащите сюда Гунявого. Что он, уж совсем слух потерял?!

Сбегали за Торвальдом. По его лицу было видно: дрых без просыпу, бестолковщина. Икая и почесываясь, он обошел вокруг пленника, ткнул его под ребра толстым коротким пальцем и залопотал что-то по-биармски. Говорил он долго. Сначала, похоже, спрашивал, и в вопросах его мелькали то и дело уже знакомые Гуннару слова «пупы» и «сорни-эква» [22] , потом сердился, базлал и снова спрашивал. Наконец утомился и сказал Змею:

— Не-е, это не биарм! Ни шиша не понимает…

22

Пупы — идол, Сорни-эква — Золотая Баба (манси).