Серая крепость

— А с хулой на него как быть?

— А ты, Фёдор Юрьевич, людей с которыми он был, поспрашивай, что мы ему якобы говорили. Да не всех скопом спрашивай, а по одному. И так, чтоб сговориться не могли.

— Спрашивал уже, — поморщился тысяцкий. — Кто во что горазд, тот то и бает. Скажи мне ещё: князем тебя по какому роду зовут?

— Ни по какому. Люди наши меня так назвали за то, что я нОшу тяжкую управления ими в тяжкие времена на себя взвалил.

— Самозванец, значит, — нахмурился княжий посланец.

— Всякий первый князь стал так зваться либо по воле его людей, либо сам себя так назвав. Я себя князем не называл и на княжий титул не замахиваюсь. Назовёт меня Юрий Святославич наместником, буду наместником зваться, ряд на тивунство со мной заключит, буду зваться тивуном. Людям нашим всё равно, как прозывают того, кто над ними встал.

— Вашим людям… Кто они такие? Откуда взялись?

— А вот про это я с тобой одним, Фёдор Юрьевич, говорить буду. Только тебе, да князю Юрию Святославичу такое поведать могу.

Задумался тысяцкий, но махнул рукой, давая приказ всем выйти вон. С Андроном «асимметрично» один лишь толмач Василий Васильевич остался, поскольку, как ни учили язык предков руководители крепости, а всё равно ещё и говорили на нём плохо, и понимали не очень.

— И тебе, Фёдор Юрьевич, и князю, как мне мыслится, наверняка баяли, что мы не от мира сего. Так вот, правду баяли. Пришли мы на это место не из заморских краёв, а с Руси. Только отстоящей от сего дня на семьсот шестьдесят лет в грядущее. Божьим промыслом пришли или дьявольскими кознями, про то каждый со своей колокольни судить будет. Не совсем по собственной воле явились, но с намерением облегчить пращурам своим самое тяжкое испытание в истории Русской Земли. То, которое начнётся уже меньше, чем через два года.

— Откуда ты знаешь, что случится через два года?

— Это для вас оно только случится, а для нас случилось за семь с лишним веков до нашего рождения. Потому и знаем. Знаем и обет свой — помочь нашим пращурам — выполним. А испытание это — нашествие на Русь неисчислимых полчищ татарских, после которого почти не останется в ней городов, а тысячи тысяч русских людей лягут в землю. Почти двести пятьдесят лет будет стонать Русская Земля под плетью татарской. А потом ещё триста лет пройдёт, прежде чем покорят её правители остатки тех татаровей.

— И вы, меньше двухсот человек, что тут живут, сможете что-то изменить? — усмехнулся гость.

— Защитить и спасти всех не сможем. Даже половину тех, кому начертано умереть от татарской стрелы или сабли, сгинуть в татарской неволе, не сможем защитить. Тебе, Фёдор Юрьевич, когда-нибудь мелкий камешек в сапог попадал? Много ты навоюешь, ежели у тебя на поле брани в сапоге такой камешек оказался? Голову бы уберечь, когда он тебе мешает шаг ступить! Вот мы со своими знаниями, умениями и, чего уж скрывать, оружием, которым уже били тех самых татар, и будем тем самым камешком в татарском сапоге.

— Били? Те четыре или пять десятков татар, что вы этим летом извели? — засмеялся тысяцкий.

— Этим летом — четыре или пять десятков, как ты говоришь. А на Калке — тысячи. Спроси у князя Путивльского Изяслава Владимировича, которого наши люди там от смерти спасли. Он тебе расскажет, как на самом деле было, а не сказки про то, что молитвами обратили против хозяев чудовищ, приведённых татарами, чтобы русские рати сокрушить. Вон, в амбаре железном те «чудовища», на одном из которых раненого князя к лагерю киевлян привезли, стоят. Закончим говорить, покажу тебе их. Воевода наш, Сергей Николаевич, Изяслава Владимировича и велел подобрать, рану ему перевязать, да за реку отвезти, чтобы не отдал он Богу душу на том поле страшном.

Крестись, ни крестись, а «выдержки» с видеокассеты отснятого на Калке материала, пращура впечатлили. И раненого князя Изяслава он узнал. Как и Серёгу с ребятами, попавшими в кадр. «Вот так и рождаются сказки про яблочко на тарелочке, показывающие колдунами то, что за тридевять земель происходит», — хихикнул про себя по этому поводу «князь».

— Сказывают, врагов своих вы громом да молнией разите, аки поганый идолище Перун? — снова перекрестился княжий посланец.

— Не громом, не молнией, а вот таким зарядами грохочущими, — выщелкнул Минкин патрон из пистолетного магазина. — Там, внутри, пыль огнетворящая и огнём вталкивающая вот такой кусочек свинца, покрытого медью. Очень быстро летящий, много быстрее любой стрелы. Вот он и разит тех, в кого попадёт. Хоть зверя, хоть человека. Даже в броню одетого. Есть оружье, кое два-три человека за раз пробить может, ежели они друг за дружкой встанут. Потому мы и половцев не только не убоялись, но и побили знатно. Потому и татарам от нас крепко достанется, когда они на Русь придут.

А следом пошло перетягивание одеяла на свою сторону.

— Кабы такое оружье да каждому княжьему дружиннику…

— Тогда бы князь Юрий живо всех своих врагов побил, да великим князем стал, — грустно усмехнулся Минкин. — Потому, Фёдор Юрьевич, в нашем прошлом и Русь погибла, что рознь между князьями не унимается, и каждый на стол киевский усесться норовит. Потому там на Калке татар разбить не удалось, что каждый себя выше другого мнил. Не вмешайся мы здесь, было бы всё, как в нашем прошлом, когда даже киевское войско погибло, а татары на полонённых русских князей доски положили и пировали на них, пока те не умерли. А их конники гнались за русскими ратниками до самого Днепра и рубили, рубили, рубили. Так у нас было, и когда они Русь покорять пришли: пока Рязанское, Муромское, Владимирское княжества да часть Черниговского жгли да мечу предавали, в Полоцке, Турове, Киеве, Переяславле да Галиче князья меж собой сварились да приговаривали: не наше, мол, то дело. Хоть и просили братья помощи у них. А когда та беда и к ним в ворота постучалась, некому стало им самим помогать. Притчу про метлу, которую проще по одному прутику сломать, слышал? Вот так, по одному прутику, и Русь у нас татары сломали. И тут сломают.

34

Долго говорили. Про многое, кроме того, как будут развиваться события в следующие годы.

— К чему гадать, ежели всё по-иному пойдёт в сравнении с тем, как у нас было? У нас говорят: ежели хочешь рассмешить Господа, поведай ему про свои задумки. В одном я уверен: пока не наедятся князья сабель да плетей татарских, не поймут они, что единиться нужно, а не розниться. Да и после много русской крови прольётся, пока их объединить удастся. Кто ж из Рюриковичей своей волей признает, что другой знатнее его? Было у нас и такое, когда ближние бояре Великого Князя бороды друг другу рвали из-за места за княжьим столом.

Пока рассуждал Андрей так, его осенило: а ведь не погибни столько Рюриковичей под ордынской саблей, вполне ведь могла Русь превратиться в ту же Польшу, вечно раздираемую междоусобицами из-за того, что каждый второй пан в ней ведёт свой род от первых королей, Пястов. Говорить такое вслух — боже упаси!

Главное же, что удалось ему сделать этим разговором — убедить тысяцкого в том, что нельзя от монголов отмахнуться как от назойливой мухи. Союзников искать надо, крепость Курскую укреплять надо, дружину обучать надо. И то не факт, что отобьются. Но пробовать надо, ведь, сколько ни искали по летописям сведений о взятии Курска монголами, нашли лишь упоминание о том, что там драконствовал поборами некий баскак Ахмат. Есть, есть у Курска шансы уцелеть. Ведь сколько осад города ни случалось, а так ни разу его штурмом и не взяли ни половцы, ни, уже позже, поляки и крымские татары.

А вместо этого — междоусобица за междоусобицей. Вон, даже в минувшем, 1236 году ходили рати Черниговского великого князя, под властью которого находится Курское удельное княжество, воевать с киевлянами.

Очень к месту оказался и рассказ о монголах «самодельного» священника, которого пришлось «предъявить» Фёдору Юрьевичу. Очень удивившемуся тому, что есть среди «гостей из будущего» и «хроноабориген». Но, выслушав историю появления в Серой крепости Тита (включая упоминание о благословении Готского митрополита), заинтересовался тысяцкий событиями в районе Саксина, вести о которых ещё не дошли до Руси.