Серая крепость

Константин в задумчивости поскрёб затылок.

— Семечек бы подсолнечных… Тогда бы мы точно на следующую зиму и с растительными белками, и с постным маслом были. Вот что! Завтра на сходе надо клич кинуть. Женщины — существа запасливые. А вдруг кто-нибудь, отправляясь к муженьку в неизвестные дали, пару пакетиков каких-нибудь семян в чемодан кинул? Нам же в нашей ситуации что угодно сгодится!

Фрагмент 14

27

— Не буду скрывать: из-за произошедшего мы все попали в очень сложную ситуацию. В очень сложную. С голодухи, конечно, пухнуть не придётся. Мясо по степи табунами ходит, а какая рыба в реке водится, многие сами видели. Но по ряду продуктов придётся очень ужаться в потреблении. Даже по таким привычным, как хлеб и картошка, придётся вводить ограничения. А по некоторым — ситуация вообще аховая. В первую очередь это касается сахара и растительного масла, запасов которых хватит не больше, чем на месяц. Поэтому нами решено: с сего момента и до нормализации ситуации, которой мы ожидаем ко времени уборки следующего урожая, во всём, что касается продовольствия, вводится военный коммунизм: от каждого по способностям, каждому по установленной норме.

Самая распространённая реакция у людей — растерянность. Таких, кто не верил в то, что они вернутся в «родное» время по истечении пятилетнего срока, немного. У основной части обитателей Серой крепости, конечно, теплилась надежда на то, что это не насовсем. Но теперь их лишили и её. И что делать дальше, как жить, удастся ли вообще выжить, они не знают.

— Во всём остальном, что касается поддержания жизнедеятельности нашего городка, его дальнейшего обустройства, его защиты, всё остаётся по-прежнему. Только с упором на то, чтобы поскорее запустить собственное производство. И, конечно же, на улучшение бытовых условий. Поэтому будем продолжать строить жильё, чтобы не ютиться в каморках. Особенно — семьям с детьми, как уже имеющимися, так и намечающимися. Только, к сожалению, в работе нам тоже придётся вернуться к коммунистическим принципам: никаких денег пока у нас не будет. Их просто нет, если не считать разом превратившиеся в обыкновенные фантики наличные рубли.

А это уже болезненно! Ведь помимо надежды на то, что они вернутся в привычные реалии конца двадцатого века или хотя бы в самое-самое начало двадцать первого, люди подсчитывали, какими суммами они будут при этом располагать. Планы строили…

— Повторяю: ПОКА не будет. Потому что мы не собираемся тихонько сидеть в своей уютной норке с центральным отоплением и электрическим освещением. Мы будем производить товары, которыми станем торговать с соседями. А значит, появятся и деньги. И у нас есть хорошие шансы для того, чтобы в наш городок потянулись купцы, а ваша жизнь стала лучше.

— А потом придут монголы, и эта хорошая жизнь кончится, — выкрикнул кто-то из толпы.

— Во-первых, монголы придут в эти края только через четыре года. Сейчас здесь конец 1236 года, если считать по привычной нам системе смены лет, а придут они в конце 1240-го. Во-вторых, мы находимся в стороне от направления их главного удара. Даже Чернигов, стоящий от нас за пятьсот с лишним километров, они зацепят всего лишь правым крылом своего войска. То есть, если и достанется что-то «на нашу долю», то это будут небольшие отряды. А в-третьих, нам найдётся, чем встретить монголов. Вот в чём у нас нужды нет, так это в оружии. Они уже не раз бегали от него быстрее собственного визга.

Хоть такой примитивной шуткой, но Минин постарался немного разрядить гнетущую атмосферу всеобщего схода (исключение — лишь пятеро караульных на вышках, дети младше десяти лет да двое простудившихся).

— Проблемы надо решать в зависимости от степени их актуальности. Монгольская станет актуальна, как вы уже слышали, только через четыре года. А вот то, как нам дожить без ряда продуктов до следующей осени, решать нужно сегодня. И то, как сделать, чтобы сегодняшние проблемы не перешли на следующую зиму, нужно думать уже сегодня. И каждая всхожая семечка, каждое зёрнышко, каждый плодовый орешек или горошина могут оказаться огромным подспорьем.

Андрон не поленился пересказать пожелания «министра сельского хозяйства» по формированию разнообразия выращиваемых и культивируемых культур.

— Если у кого-то будут дополнительные предложения, кто-то захочет поделиться собственными знаниями и опытом, это будет воспринято с благодарностью. И не только касающееся продовольствия: наши запасы одежды, обуви, тканей, посуды, инструментов, сырья не вечны. Особенно ценными будут предложения не типа «а можно ещё вот такое придумать», а подкреплённые знанием и умением того, как именно что-либо можно сделать в наших условиях. И поощряться будут люди, сделавшие какое-то конкретное дело или помогшие дельным советом тем, кто что-то делает. Не отвлечённые от жизни теоретики, а практики.

Да, оправятся люди от шока и наверняка «включат» мозги и руки. Есть ведь, как докладывает Нестеров, среди них бывшие инженеры, химики и даже геологи. Не считая рабочих самых разнообразных профессий и выходцев из деревни, которые, как кажется Минкину, быстрее всех адаптируются в новой реальности. Быстрее всех начнут приносить пользу остальным.

Ясное дело, в этот день работы толком и не получилось: люди больше обсуждали новость и спорили о том, что теперь будет, чем трудились. Подгоняй, не подгоняй. В конце концов, и Зильберштейн, и Минкин махнули на это рукой: денёк можно потерпеть, пока улягутся страсти. Хуже было то, что нашлась паршивая овца, которая решила наработать на этом авторитет, приплетая политику.

Не баран, а именно овца, двадцатисемилетняя барышня из «последнего поступления», по словам Нестерова, крутившаяся в руководстве какой-то районной организации «Яблока» (дело своё он знал хорошо, и вместе с прочими «паспортными» данными на «переселенца» обязательно требовал, по возможности, хотя бы кратенькое досье: где и чему учился, на каких предприятиях и в каких должностях работал, привлекался/не привлекался к ответственности, увлечения, политические пристрастия). Агитацию она начала, разумеется, среди «своих» — попавших в Серую крепость вместе с ней.

— «Они решили». А кто они такие, чтобы решать за нас? Кто им дал такое право? Ни я, ни вы их не выбирали на те должности, которые они занимают!

— Говорят, что их назначили бандиты, которые и нас сюда отправили.

— И где теперь те бандиты? Всё, закончилась их власть. А если теперь мы для тех самых бандитов недостижимы, но всё должно быть по-другому. И руководить нами должны не какие-то бандитские прихвостни, а те люди, которым доверяет большинство из нас. Вот вы верите тем, кто прислуживал криминалу? Я тоже не верю.

Меньше двухсот человек — не такая уж большая толпа, чтобы эти разговоры остались незамеченными. Тем более, когда эти люди сосредоточены на территории примерно 250 на 250 метров.

— Она чё, охерела? — в выражениях ещё неизжитого лексикона выразил общее мнение руководства Крафт.

— Вот и распорядись, как начальник УВД, чтобы её доставили к нам для профилактической беседы, — поддел «бригадира» Нестеров. — Только бить её не надо: ещё мученицы «за правое дело» нам тут не хватало.

Пришла Устенко не одна, а в сопровождении ещё двух мамаш с детьми. Чувствуется «школа»: ничто так не настраивает обывателей против властей, как «репрессии» против матерей и их детишек.

— У меня к вам, Елена, только один вопрос: чего вы хотите добиться своим подзуживанием людей? — недовольно глянул на агитаторшу «Чекист».

— Я не подзуживаю, я открыто высказываю собственное мнение. Которое, кстати, разделяет большинство тех, кто здесь обитает.

— В жопу себе засунь твоё мнение! — рявкнул Крафт.

— Спокойнее, Алексей. Вы, Елена, уверены в том, что это мнение большинства, а не лично ваше, да четырёх-пяти человек, которые поддались на вашу агитацию? Кстати, вы так и не ответили на мой вопрос о ваших целях.