Сердце Андромеды, или Чёрный цветок

Первым делом мы осмотрели друг друга. Ощупав грудь, я обнаружил, что, по крайней мере, два ребра у меня точно сломаны. Но больше всего огорчил выбитый зуб – нижний передний, вместо него торчал обломок. У Рэма в клочья разодрали куртку и рубашку, словно пропустив сквозь мясорубку, на затылке вырвали клок волос, но на лице не было ни синяка, ни ссадины. Вот что значит боксёр!

Через час меня начал колотить смех.

– Ты чего?

– Не пойму, какого лешего мы полезли в драку? Эти козлы нас отметелили, и нас же менты упаковали.

– Это ещё бабушка надвое сказала, кто кого отметелил, – пробурчал недовольно Рэм.

От досады меня так и распирало выкинуть что-нибудь, спокойно сидеть я не мог, поэтому закричал во всё горло:

– Прокурора!!! Я требую прокурора!!

Из-за двери, как из утробы, донеслось:

– А вот я приведу сейчас такого прокурора, что мало не покажется.

Бомж от крика шевельнулся, но остался лежать, и только сильней пахнуло густым смрадом.

– Валер! Кончай! – скривился Рэм, зажимая нос.

Какое-то время сидели молча. Потом Рэм встрепенулся:

– Который час?

Я пожал плечами и глянул в зарешёченное окошко, за которым синел гладкий лоскуток неба.

– Может, три, а может, и четыре часа.

– Всё, я пропал. В пять у меня свидание с Гелей.

* * *

Дальше в своём повествовании я буду опираться только на факты, установленные следствием, ничего не присочиняя. Мне важно самому разобраться в произошедшем, дойти, как говорится, до истины. Каждый раз, оглядываясь на прошлое, я вспоминаю подробности, которых не замечал, история переворачивается в мозгу, и мне кажется, что правду уже никто никогда не узнает.

Геля ждала Рэма в сквере, около памятника Пушкину, с пяти до половины шестого, когда мимо проехал Артур Гликман. Думаю, что проехал он не случайно. Надо отдать должное проныре, действовал он без нажима – умно, деликатно и хитро. Вероятно, боялся грубым наскоком испугать девушку, оттолкнуть, показаться не тем, кем старался выглядеть.

Из материалов уголовного дела следовало, что Геля села в его машину, не дождавшись Рэма. Гликман пригласил её в недавно открытый возле Южного парка собственный ресторан. Он уже давно звал её туда. Геля согласилась, хотя была не в настроении, прежде заехала домой переодеться. В ресторан они попали в половине седьмого или чуть позже.

В это время в районном отделе милиции, в кабинете капитана Григорьева, происходил следующий разговор:

– Товарищ капитан, я не понимаю, за что нас несколько часов продержали в камере? Мы ведь пострадавшие. На наш киоск напали какие-то отморозки, забрали всю выручку, учинили погром. Мы хотели только вернуть украденное, – говорил я с возмущением, но капитан, скользкий как угорь, вёл какую-то свою, непонятную игру.

– Так у вас бизнес? – обрадовался, словно совершил великое открытие.

– Ну разумеется.

– Значит у вас есть лицензия, с документами, конечно, все в порядке, с налоговой тип-топ?

– А при чём тут это?

– Послушайте, вы что, маленькие, не понимаете?

– Нет, не понимаю. Я хочу написать заявление о покушении на жизнь и здоровье моей жены…

– Погодите, погодите, – прервал капитан и достал из ящика стола бумагу. – Вы хотите по закону? Мы можем всё устроить по закону. Вот у меня в руках заявление от гражданина Виктора Панаева.

– От кого?

– От Виктора Владимировича Панаева. Заявление о нанесении ему гражданином Рэмом Андреевичем Полевым тяжких телесных повреждений, а именно: сотрясение мозга, перелом челюсти, ушиб селезёнки и т. д. и т. п. На то имеется соответствующее медицинское заключение… Ну так что, господа-товарищи? Или начинаем разбор полёта строго по закону, или ставим на этом жирную точку и едете домой? И впредь ведёте себя благоразумно.

Нечего объяснять, какой вариант мы выбрали.

– Интересно, что капитан имел в виду, когда советовал вести себя «благоразумно»? – спросил Рэм, когда, покинув здание милиции, мы направились к автобусной остановке.

– А то, что они тут все одной верёвочкой повязаны.

Мы дошли до конца улицы, пугая редких прохожих своим потрёпанным видом, а за углом нас уже ждали – на двух машинах, человек восемь, среди них знакомый бритоголовый и ещё пара физиономий, крепко засевших в памяти. Теперь они были вооружены битами и пистолетами, а у одного на груди висел укороченный калаш.

– Ну наконец-то, ребятки! Наконец-то! А то мы вас заждались. Здорово!

* * *

Из-за спины бритоголового вышел Виктор Панаев, или, как теперь его все звали, Шрам, невысокий, поджарый, скуластый, с сигаретой, прилипшей к губе.

– Ну что, покалякаем?

Нас посадили в разные машины. Два крепких амбала зажали меня с двух сторон. Когда я попытался выведать у них, куда мы едем, то услышал в ответ:

– Сиди смирно и не дёргайся.

Если нас не порешили на месте, значит, мы были нужны. Но каковы менты, каковы! – думал я. Их явно прикормили бандиты, и наша участь выглядела незавидной.

Машины долго кружили по городу, я понимал, что между Рэмом и Шрамом идёт серьёзный разговор, в котором решается наша судьба. Зачем-то мы понадобились Панаеву и было обидно, что от меня уже ничего не зависело.

Но вот машины побежали по проспекту, никуда не сворачивая, через акведук к большой дорожной развилке: поворот направо – к Северному мосту, налево – к Южному парку. Я мысленно молился: только не в парк. Если завезут в лес, значит к обоюдному согласию переговорщики не пришли.

Машины повернули налево и вскоре затормозили возле нового, недавно открывшегося ресторана. Я ещё не знал, что он принадлежал Гликману.

Нас отпустили в туалет привести себя в порядок. Когда остались вдвоём, Рэм вкратце обрисовал ситуацию:

– Вербуют нас, Валерка, вербуют. Уж больно понравилось Панаеву, как я оприходовал его братков. Я пока отвечал уклончиво – ни да, ни нет. Понимаю, если откажусь – кранты.

– А зачем в ресторан?

– Хочет обмыть предстоящую сделку. А может, просто пыль в глаза пускает – какой он, мол, крутой.

– Что делать-то?

– Понятия не имею.

– Никаких идей?

– Нет.

Позже я узнал, что Шрам давно нацеливался на ресторан Гликмана, считая, что он расположен на его территории. Несколько раз наведывался к ресторатору в гости, принуждая отстёгивать процент с прибыли на законных, как он полагал, основаниях. Но у Гликмана была своя «крыша» – Захаров, афганец, сколотивший группу таких же как он бывший военных. Между Захаровым и Шрамом давно шли сложные переговоры насчёт спорного района Южного парка и прилегающих к нему частных владений. Решить, что кому принадлежит, тихо-мирно не получалось, но и развязывать войну ни одна из сторон не решалась. Все понимали, что победа достанется высокой ценой. Вопрос с парком и рестораном оставался в подвешенном состоянии.