Сердце-океан
Шрифт:
Они всегда существовали, во все времена и во всех мирах…
– Ты говорил еще о каких-то посвященных?-напомнила я.
– Северные люди, бигару, посвященные, их по-разному называют.
– Во что же они посвящены и кем?
– Кем? Наверное, только своей памятью, как мы с тобой, и памятью своего рода.
Они тоже знают, кто мы и откуда.
– Их здесь считают бунтарями и смутьянами, а остров Самарьяр обителью безвластия.
Это потому что они знают тайну Эмброна?
– Они не только знают, но и постоянно контактируют с сеятелями, который уже смирились с ними. А свободолюбие -
Но они и не терпят любой несвободы.
– Почему же ты не один из них?
– Не так-то просто быть посвященным. Не так-то просто добраться по водам Холодного океана до острова Самарьяр. В молодости, когда я только услышал о посвященных, я мечтал попасть туда. Мне казалось, что там только я и обрету свой настоящий дом. Но с течением лет я начал понимать, что моя жизнь уже сложилась и по-другому ее не переиграть.
– Что ты знаешь об этом острове? Знаешь, как туда добраться?
– Я знаю не так уж и много, это запретная тема. Цезарийские путешественники не рискуют изучать путь к этому острову, потому что не хотят навлекать на себя гнев властей.
– Но что-то же известно о нем?
– Он очень большой, я полагаю даже, что это не остров, а целый материк. Судя по широтам, там зимой выпадает снег, и лето не слишком ласково. Там много хвойных лесов, в которых обитают пушные звери. В том числе и твои сородичи - скубилары.
Как приятно было снова разговаривать на родном языке и не напрягать изо всех сил слух и мозг, чтоб понять, что от тебя хотят окружающие. Как повезло мне, что я встретила Квинтуса и обрела, наконец, свою пристань в этом чужом мире. Очень давно мне уже не было так радостно на душе. И Эмброн вдруг стал мне ближе и роднее. Я даже вспомнила свою детскую мечту о полете на дельтаплане, и вдруг поведала о ней Квинтусу.
– А что,-сказал он,-может быть, как-нибудь и полетаем.
После этого я решила, что сейчас самое время открыть мою страшную тайну. Я собралась с духом и откашлялась. Признаться, я уже стала отвыкать говорить на родном языке.
– Квинтус, мне нужно тебе еще кое-что сказать.
– Что?-спросил он рассеянно, так как все еще витал где-то.
– Я… в общем… я не совсем парень.
Глаза астролога в миг очнулись и засмеялись.
– Да знаю я!-махнул он рукой.-Думаешь, я сразу не понял, что ты вовсе не мальчишка? Не такой уж я слепой старый дурень.
– Почему же ты сразу не сказал? Почему заставил меня притворяться?-изумилась я снова. Это был воистину вечер открытий.
– Я думал, ты сама этого хочешь.
– По-вашему, я трансвистит?!!
– Кто, кто?
– Ай! Я и забыла, что в ваше время такого явления еще не было. Ну, это тот, кто любит рядиться в одежду противоположного пола. Сразу говорю, я не из таких! Не по своей воле я сделалась мальчишкой.
– Лучше тебе им и оставаться. Так ты будешь меньше привлекать недвусмысленный интерес свободных мужчин.
Я хотела было подробней расспросить своего хозяина по поводу его последнего утверждения, но он решил резко сменить тему:
– Ты помнишь еще что-нибудь
из поэзии?– Наверное.
– Почитай, прошу тебя. Я ничего уже не помню…
– Попробую,-пообещала я и тут же стала читать подвернувшееся в памяти любимое стихотворение:
Сердце, сердце, грозным строем встали беды пред тобой.
Ободрись! И встреть их грудью, и ударим на врагов!
Пусть везде, кругом засады, твердо стой, не трепещи.
Победишь - своей победы на показ не выставляй.
Победят - не огорчайся, запершись в дому, не плачь.
В меру радуйся удаче, в меру бедствиям горюй, Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.
– Кто это?-спросил Квинтус.
– Древнегреческий поэт Архилох.
– А-а… А я и слышу какие-то знакомые мотивы. Сейчас среди дичито, к коим отношусь и я, как раз популярны подобные мысли о золотой середине и мере во всем…
А из русских классиков ты ничего не помнишь?
– Помню и из классиков,-сказала я, но в голову снова явилось нечто иное:
В жемчугах, янтаре и кораллах
Снова осень на землю упала.
Растекается дымом лиловым,
Полыхает костром у земли.
В облаках, проплывающих мимо,
Напевает свирель пилигрима.
И трепещут опавшие листья,
Как печальные крылья мои…
– А это кто?
– Я.
– Хм… Как давно я не видел осени…
Я тоже вздохнула и стала читать "Еду ли ночью по улице темной…" Некрасова.
В тот день мы засиделись за полночь. Нам было о чем поговорить, что вспомнить.
Потом я долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, а в голове всплывали все новые и новые стихи школьной программы, да и не только. У меня была хорошая память, и понравившееся стихотворение я запоминала со второго прочтения.
На утро все было по-прежнему, но в то же время и не совсем. Пея и бабушка Рипша сразу заметили перемену. Да и как тут было не заметить, если мы с Квинтусом общались теперь на непонятном для них языке.
За завтраком наш хозяин сделал важное заявление, которое, впрочем, меня навело на грустные мысли. Он объявил, что звезды предсказали ему смерть через два года, но перед этим, он пошлет прошение к консулу. Он собрался требовать для нас вольную. Да, Квинтус не был вечен. Рано или поздно он умрет, и у нас опять не будет дома. Конечно, если у нас появятся официальные документы, то, по крайней мере, мы обретем статус дичито. Но у меня больше не будет земляка… я снова останусь одна на чужой планете.
– Не грусти, Скубилар,-сказал мне Квинтус на цезарийском.-Я ведь еще жив. И вот что, чтоб ты не унывала, я все-таки подарю тебе платье.
Это немного развеяло мою грусть. Мы с Пеей вместе отправились в лавку, чтоб выбрать подходящую материю. Выбор, надо сказать, был не велик. Ткани здесь продавались лишь грубые, шерстяные или сотканные из растения наподобие земного льна. Шелка, привезенные издалека, были привилегией знати. Расцветки были небогаты, ведь ткачи использовали только природные краски. Тем не менее, мне удалось разыскать вполне неплохую легкую ткань нежно-зеленого цвета. Через два дня соседи Квинтуса с изумлением смотрели мне вслед. Их, конечно же, отнюдь не платье мое сногсшибательное удивляло, а я сама в нем.