Сердце Сумерек

— Прости, кажется, ювелир немного перестарался, — сказала я, предупреждая его вопрос. — Но это моя вина. Исправлять было уже поздно, но все это можно упростить, конечно.

— Ты о чем вообще? — не понял Граз’зт, выуживая меня из теплой защиты Хадалиса.

— Я о короне, конечно же. Из-за нее ты так недоволен?

— Недоволен? — Рогалик взял меня за руку, сплел свои пальцы с моими. — Сделай еще десяток таких, хоть под каждое платье. Иначе для чего тогда все эти камни?

— Полагаю, одной будет достаточно. По крайней мере, мне.

Я нарочно упомянула, кто сидит в теле крылатой принцессы, чтобы хоть немного остудить тлеющее сердце. Мне нужна порция отрезвляющей реальности, иначе просто сгорю. А сердце у меня всего одно.

— Так что с твоим лицом? — спросила я, попыталась освободить ладонь, н Рогалик держал крепко. — Я слишком вызывающе оделась?

Если он скажет «да» — мне будет больно. Потому что сегодняшний вечер был для меня особенным. Ожившей мечтой, сказкой. Достаточно того, что я сама держу себя на поводке и не даю окончательно увязнуть в происходящем, а Рогалик… Пусть он не будет одним из тех мужчин, которые боятся красоты своей женщины.

— Я … скорее огорчен. — Он виновато улыбнулся, осознав, что переборщил с выражением этого самого огорчения. — Хочу, чтобы вот так ты выглядела каждый день, моя сладкая женушка.

— Даже на кухне?

— Да хоть в конюшне!

К этому я оказалась не готова. Так и стояла, как вколоченный в доску гвоздь, пытаясь переварить услышанное. Меня только что пожурили за то, что я не наряжаюсь принцессой каждый день? Наверное, это лучшее, что только мужчина может сказать своей женщине.

«А ну-ка, Машка, прекращай думать в эту сторону, а то глаза на мокром месте».

Оказалось, проще сказать, чем сделать. Не каждый же день слышишь такие комплименты, пусто они и предназначены другому лицу.

— Маа’шалин, — Рогалик наклонился ко мне, прижался губами к виску, — я помню твои веснушки, и глаза, и всю тебя.

— Ты просто подлизываешься, чтобы выпросить право вернуться спать в постель. — Честно говоря, он только делал вид, что спит на софе, но каждое утро я находила смятые следы на постели. А он наверняка знал, что знаю я. И нам нравилось играть в поддавки.

— Ты раскусила мой хитрый план.

Нет, все-таки у него потрясающая улыбка, хоть меня до сих пор в дрожь бросает от его клыков.

— Нам пора заняться гостями, — напомнила я. — Надеюсь, ты дашь мне знать, если начну говорить или делать что-то не то.

— Ни за что на свете. Не могу отказать себе в удовольствии снова увидеть, как ты краснеешь.

И я бы покраснела прямо сейчас, если бы нам не напомнили, что пришла пора торжественной части.

Честно говоря, на репетиции все происходящее вызывало у меня недоумение своим нарочитым пафосом. Умом я понимала, что так уних заведено, что это равносильно тому, как если бы Рогалик, попав в мой мир, пытался вникнуть в суть задувания свечей на именинном пироге. А сейчас, в украшенном зале, под грохот странной музыки и рядом с Граз’зтом, церемония казалась самой уместной вещью на свете. То, как Рогалик подал мне свечу, а я приняла ее и наши пальцы на миг встретились, то, как при этом мы переглянулись, обмениваясь мысленным: «Все в порядке» и «Спасибо, что не даешь мне упасть в грязь лицом, Рогалик». Мы понимали друг друга без слов, а я, как бы ни смешно это звучало, чувствовала себя так, будто здесь мне самое место.

Травы в жаровне вспыхнули, источая ароматный дым со вкусом пряной горчинки. Именно этого не хватало вечеру, чтобы гости, наконец, подняли кубки во славу предков и единства крови.

— Я пригласил алхимика из Гильдии, — негромко сказал Граз’зт, когда обратил внимание, что я так и не решилась отпить из кубка. — Он посмотри питье, возможно, сможет узнать, чем тебя пытались отравить. Это должно дать какую-то подсказку. Но сегодня, Маа’шалин, смело ешь и пей все.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что тебе наливают из того же кувшина, что и мне. А я, как видишь, жив.

Пить мне не хотелось еще и из страха потерять голову, но я все-таки пригубила. На этот раз вино было в меру сладким, с толикой необходимой кислоты. Я поводила языком во рту, наслаждаясь тем, как раскрывается букет: как будто мята и апельсин, ей-богу. Пожалуй, сделаю еще глоток.

Наблюдая за тем, как я вхожу во вкус, Рогалик лишь довольно посмеивался и даже не скрывал, какие мысли посещают его рогатую голову.

— Даже не думай, — отбрила я.

— Ну уж думать-то ты мне точно никак не можешь запретить. А этот твой вырез, сладкая женушка, слишком будоражит мое несчастное воображение. Увы мне, но я проиграл в войне с собственными порочными мыслями.

— Будешь спасть вместе с Хадалисом, — последовала моя незамедлительная угроза. — И придержи свои мысли на поводке, муженек, потому что тебе в любом случае ловить нечего.

— И ни одного целомудренного поцелуя мне за послушание? — Он изобразил страдание.

— Пожалуй, целомудренный поцелуй ты заслужил. В лоб.

Рогалик рассмеялся в ответ, допил вино и кивнул кому-то у меня за спиной.

— Нет, Маа’шалин, лучше я буду наслаждаться всеми многими вещами, которые могу сделать с тобой хотя бы в своем распущенном воображении, но от поцелуев в лоб меня, чего доброго, удар хватит. Извини, но мне нужно переговорить вон с тем вредным старикашкой. — Он указал на сгорбленного тощего крэса. — Он — лорд Агарской долины, и мне нужно кое-что с ним обсудить.

— Если тебе понадобиться помощь в важных переговорах, ты знаешь, где меня найти.

А ведь я и правда хорошо разрешила тот конфликт из-за фокусов с забытой арканой. Помню, еще когда была маленькой, отец всегда говорил: «Свои промахи нужно исправлять, а об удачах помнить». А та триумфальная речь перед разъяренным Темнейшим владыкой Абаддона мне удалась.

Как только Граз’зт ушел, передо мной, будто прыщ на носу накануне свидания, появилась Эраати. И выражение лица, с которым она на меня смотрела, было лучшей платой за мои страдания из-за начавших отекать ног. Потому что на три вещи можно смотреть бесконечно: как горит огонь в камине, как идет дождь и как соперница вдруг понимает, что сегодня ей меня не затмить. Не сегодня и, скорее всего, уже никогда.

— Она моя по праву! — громким шепотом сказала Эраати, пламя взглядом мою корону. — Моя!

— Можешь попробовать ее снять, — предложила я. И, источая доброжелательность, добавила: — Только учти, дорогая сестра, что воины моего мужа могут отрубить тебе руки. Пожалуй, даже раньше, чем ты сможешь ко мне притронуться.

Мне нравилось смотреть, как она звереет от бессильной злобы, как корчится от попыток сдержать угрозы, как она зеленеет от собственного яда.

Все же правда говорит народная мудрость, что наша злость отравляет нас самих. Эраати, безусловно, была редкой красавицей, но алчность и жажда власти превратили ее в уродливое подобие женщины. Даже жаль, что под рукой нет зеркала, чтобы показать, во что она превратилась. Граз’зт бы никогда не связал свою судьбу с такой женщиной, так что, думаю, предложение Данаани подоспело вовремя.