Сердце твари
Шрифт:
– Да зачем? Здесь же нет ни хуторов, ни поселков. Схарматы сюда не сунутся.
– Сунутся. Да расслабься, это недолго. Заодно покажешь, как умеешь работать с механоидами. Можешь, кстати, начинать.
Дамир поспешно полез в рюкзак и вытянул оттуда большую холщовую сумку. Запас мастера Слова на все случаи жизни.
Из сумки высыпал на колени горсть деталей, кусочки проволоки, колесики, пружинки.
Потом, поколебавшись, вынул оттуда же толстую учебную тетрадь.
Клим смотрел на суетливые движения подмастерья и пытался разобраться, что его тревожит.
Получалось,
Палач окинул Дальгерта заинтересованным взглядом. Похоже, дыба его уже не привлекала в качестве инструмента.
– Имя? Чин?
Даль быстро ответил, не давая палачу шансов стимулировать его каким-либо из инструментов:
– Дальгерт Эстан, слуга Спасителя, легат Святой Церкви, инквизитор Эниаррского Понтификата. Знак предъявить не могу, забрал кто-то из ваших офицеров.
Аким медленно кивнул.
– Принимал ли ты участие в защите крепости?
– Принимал.
«Теперь главное – не перегнуть палку. Я испуган (кстати, действительно испуган!), но не до смерти. Я очень хочу жить, люблю деньги и власть. И себя тоже очень люблю. Ох и страшно же…»
– Так что вы хотели? Чтобы монастырь сдался без боя? Тут каждому было что терять.
– Тише, ты! – ворчливо возмутился палач. – Разговорчивый больно.
– Господа! Если вы гарантируете мне жизнь, я вам расскажу все, что пожелаете, и о монастыре и о монахах…
– Еще условия ставит, – пробормотал палач.
– Мне не интересно, – хмыкнул Аким.
Он видел этого пленного монашка насквозь: надеется выторговать жизнь, предав своих. Вот сейчас завертится, заюлит, начнет набивать себе цену. Сколько он уже видел таких в своей жизни! Гораздо больше, чем тех, которые, как давешний священник, будут молчать и под пытками, даже если им пообещают жизнь…
Палач деловито подошел, связал руки. Не сзади, как тому священнику, спереди. Это внушало некоторые надежды.
Акима удивило, почему пленник молчит, и он спросил:
– Страшно, монашек?
– Страшно.
– Видимо, недостаточно.
Дальгерта подвели к дыбе, на которой так недавно висел священник из госпиталя. Он подумал – не буду кричать. Что бы ни делали, не буду…
Палач так же деловито приладил цепь. Проверил ее. Крутанул для пробы колесо.
– Ну? Начинай! Рассказывай!
– А смысл, – процедил Даль сквозь зубы. – Так и так умирать…
– Смысл есть… – усмехнулся Аким.
Дальгерт не ответил. Он ждал команды, по которой его вздернут наверх.
Помощник палача опустил в раскаленные угли железную трубу. Даль зажмурился, предчувствуя, что выполнить данное себе обещание не сможет…
…очнулся в камере. Кажется, раскаленной железкой его приложили раза три, не больше. Этого хватило выше головы, и теперь было больно даже шевелиться. Он лежал на полу. Вспомнил только, что до камеры доковылял все-таки сам. И упал сам – когда оказался в полной темноте, промахнулся мимо лавки, ударился.
У него так больше ничего и не спросили. Побили, словно для острастки, прижгли спину – и выдворили. Кости остались целы, суставы –
тоже. И хотя болью отзывалось любое движение, это еще была не та боль.Его щадили – значит, считали, что он может для чего-то сгодиться.
Поверили ли они в его страх и желание спастись любой ценой? Должны были поверить – он и сам искренне верил в это, когда висел, привязанный к дыбе…
Если поверили, что дальше? Попытаются поговорить? Договориться?
Дальгерт решил просто ждать, что будет дальше. Ждать, пытаться выжить, пытаться выбраться… или продолжить работу в городе. Как-то жутко было предположить, что из пяти человек остался только он один. Из четверых, вспомнил он связного. Из четверых.
Отсчитывать время он не мог. Время тянулось и тянулось патокой, густым вязким потоком. Попытки заснуть обернулись неудачей, и Даль встретил своих тюремщиков на ногах. Один из них сладко зевал, из чего Дальгерт заключил, что сейчас раннее утро.
На этот раз его вели наверх, изредка подбадривая тычками в спину. Даль старался, чтобы эти тычки не достигли цели, и это ему до поры удавалось.
Только от последнего уйти не удалось – когда его втолкнули в покои, в которых расположился их главный. Тот самый, что вчера задавал дежурные вопросы.
По дороге Дальгерта облили водой, чтобы не пачкал в помещении, так что ввалился он к командиру схарматов не только грязным, но и мокрым.
Раньше он тут не бывал: главарь устроился в апартаментах приора. Конечно, ничего ценного – ни книг в дорогих окладах, ни золоченых скульптур, ни занавесей – тут не осталось, но и того, что было, хватало, чтобы представить, как это должно было выглядеть…
Даль вытер лицо рукавом сутаны, огляделся. Сегодня здесь были кроме самого главного схармата еще двое – старик в черной хламиде без капюшона и высокий молодой человек в пропыленной куртке. У него была некрасивая редкая бородка, а на тонких губах играла улыбка, которая Дальгерту очень не понравилась. Образ дополняли светло-русые вихры.
– Как провел ночь? – усмехнулся схармат. – Мягко ли спалось?
– Ну, все не на улице.
– Значит, говоришь, ты согласен ответить на некоторые наши вопросы? Почему?
– Я мог бы сказать, что по нашей вере каждая жизнь драгоценна и что Спаситель в милости своей дает мне шанс, но я скажу, что мне просто дорога моя подпаленная шкура. А еще мне не хочется терять то, чего удалось достичь со святыми отцами. Я неплохой специалист и могу предложить свои услуги вам. Какая разница, какой плащ ты носишь, если работа все равно остается одной и той же?
– И на что мне инквизитор?
– Судите сами. Я знаю почти все или очень многое о приоре и высших монастырских чинах. Я знаю в лицо всех священников и диаконов. Кроме того, я знаю городских старейшин и некоторые их тайны. Знаю, где могут находиться ценности, которые священники не успели забрать, убегая из монастыря. Знаю по именам всех мастеров Слова, работавших в городе с официального разрешения монахов… этого достаточно? Кроме того, я сам – мастер Слова. Меня знают в городе – я некоторое время ведал хозяйственными закупками.