Сердце в подарок

— Вон! — рявкаю, для верности швыряя скомканным полотенцем.

Эдвард юркает за дверь, успевая в последнюю минуту. Комок ударяется, шлепается на пол, и я слышу тихий смех в коридоре.

— Мири, как успокоишься, приходи в гостиную пить чай.

Глупый, глупый рыжий! Ему бы плакать, что осталось так мало, а он шутит.

И глупая, глупая я!

Глава 3

Я работаю с проклятиями Эдварда через день. Я бы работала ежедневно, но магический откат с каждым разом всё сильнее накрывает меня, оставляя без сил. Демоновы проклятия неохотно отдают свою добычу. Одно из них — то, что связано с головой — подчиняется лучше, но второе…

После лечения Эдвард выглядит как покойник. Собственно говоря, мы оба выглядим, как два ходячих мертвеца — осунувшиеся, бледно-зелёные, с синяками под ввалившимися глазами. Настойки мэтра Лурье ненадолго возвращают бодрость, но постоянно их пить нельзя: в составе сильнодействующие травы, выжигающие магический резерв.

И если рыжему, не обладающему даром, грозит неприятное, но не смертельное привыкание, я рискую остаться «пустой», напоминая старый дырявый сапог.

— Достаточно, Мири. — Эдвард несильно сжимает мою ладонь, отвлекая.

— Ещё немножко. Потерпи, прошу.

То проклятие, что опутывает лоб и затылок Эдварда, нехотя вытягивает из виска одно из тонких щупалец. Магическим зрением я вижу, как оно дрожит, выпуская в воздух гибкие шипы-отростки, словно ищет новую жертву.

Ну, уж нет! Не в этот раз! Отстань от Эдварда, гадость!

Будто услышав, мерзкое щупальце с сухим треском лопается, отпадая. Оно подергивается на ковре, источая тошнотворную слизь, и постепенно испаряется под действием исцеляющей силы.

Боги, какая пакость! Хорошо рыжий не видит.

— Получилось! Эдвард, у меня получилось! — кричу, но вместо крика из горла доносится сдавленный шепот.

— Миранда, хватит! — Злится рыжий и встряхивает меня за плечи.

Глупый, он не понимает — мне удалось. Одно из неизвестных проклятий можно уничтожить. Спасибо вам, боги!

— Нам нужно прекратить это.

— Что? — переспрашиваю удивленно, взирая на него снизу вверх. Моя голова покоится на коленях Эдварда и его пальцы перебирают волосы.

— Нужно. Прекратить. Лечение.

— Почему?

Пытаюсь привстать, но откат разрастается, растекается по телу густым вязким желе, превращая в безвольную медузу. Наверное, сейчас меня запросто можно свернуть рулончиком, как кусок ткани, даже не пискну. Единственное, что остается подвластным приказам мозга — это голос и мимика.

— Именно поэтому, — недовольно бурчит рыжий, и я слабо фыркаю в ответ:

— Боги! Мой дар просто нестабилен, нужно время.

— Мири… — голос Эдварда полон затаённой нежности.

И глупое сердце неудержимо рвётся в грудной клетке, как испуганный зверёк в охотничьем капкане. Губы сохнут, я облизываю их украдкой, пойманная в ловушку чужого взгляда. Зрачки рыжего пульсируют, расширяясь, будто тьма из проклятия просачивается наружу, замещая сапфировую радужку.

Он склоняется медленно. Очень медленно.

— Нет! Не надо! — прошу торопливо. — Ты обещал.

Эдвард взрыкивает с досадой и касается лба невесомым поцелуем.

— Прости, прости, прости, — лихорадочно шепчет, а потом накрывает мои губы своими.

Близость рыжего обрушивается зимним штормом, сметает неистовым ураганом, и я глохну и слепну в круговерти эмоций, задыхаюсь от нахлынувших чувств.

Это пытка. Невыразимо сладкая, пьянящая, чувственная, со жгучим привкусом отчаяния.

Под моими закрытыми веками собираются горькие слёзы. Они тонкими горячими ручейками катятся по щекам и стекают за шиворот.

Что же ты делаешь, рыжий? Зачем всё портишь?

Эдвард отстраняется рывком, виновато вздыхает и осторожно стирает мокрые дорожки пальцами. Я чувствую его взгляд, но сама не спешу открывать глаза.

Он красноречиво молчит, и я тоже молчу. Только каминные часы безразлично отсчитывают секунды, нарушая мерным тиканьем тишину. Воздух неровными толчками наполняет мои лёгкие, я вздрагиваю беззвучно, но не плачу.

Больше нечего оплакивать. Что-то нежное, хрупкое, беззащитное, пустившее тонкие корни в душе, окончательно умерло, безжалостно растоптанное ради минутной прихоти.

Точно так же он целовал Беатрис в ту ночь. Ночь, когда я его возненавидела.

***

Два года назад

— М-м-м…

Замираю на границе света и тени, невидимая. Пляшущее пламя свечей позволяет различить два силуэта в полумраке оранжереи. Мужчина высок, отблески огня золотят распущенные рыжие локоны. Темноволосая девушка обвивает его плечи руками, изгибая стан, и неровные блики ложатся на фарфорово-светлую кожу причудливыми мазками. Я вижу её лицо с полуоткрытыми пухлыми губами и учащенно вздымающуюся грудь.

Беатрис Лиаль. Троюродная кузина Эдварда.

— Эдвард, любимый, — протяжно стонет она.

Рыжий опускает голову, покрывая жалящими поцелуями шею и декольте. Его губы скользят вдоль края кружев, обводя глубокий вырез.

— Сладкая, сладкая, Трис, — хрипло шепчет, вжимая лицо в мягкие полукружья.

— Как ты мог! — Беатрис притворно отстраняется и капризно надувает губы, гибко выкручиваясь из объятий.

— Что ещё? — недовольно рычит Эдвард и дергает её на себя. Прижимает, удерживая рукой за подбородок. Та уклоняется, вертится, но рыжий настойчив.

— Почему не я? — задыхаясь, канючит она, когда долгий поцелуй прерывается.

— Милая, мы вроде бы всё обсудили, — голос Эдварда вибрирует. Большой палец нежно обводит контур припухших губ, чуть оттягивая нижнюю. — Не будем ссориться по пустякам.

— Пустяки! — Беатрис с вызовом упирается рыжему в грудь, а потом колотит по ней кулачками и злобно шипит: — Ты женишься на этой немочи, негодяй! А я? Как же я? Обо мне ты подумал?

Эдвард нехотя отпускает, отступает на шаг, раздраженно ероша волосы, и отрывисто бросает:

— А ты, дорогая моя, выйдешь замуж за того, кого подберут родители. Но я ведь не ревную, — он обхватывает её лицо ладонями и фыркает в губы насмешливо: — Вот и ты не ревнуй, кошечка. Неужели нас остановит какой-то брак по расчёту?