Сердце в тысячу свечей

Наперекор настоящему.

Завтра утром, скорее всего, я уже буду мертв.

Когда я отстраняюсь, Китнисс почему-то не отталкивает, все еще стоит так близко, что я ощущаю ее дыхание на своей коже. Глаза в глаза. И на короткое мгновение можно поверить, что у нас есть то самое «завтра».

– Я люблю тебя, – зачем-то признаюсь ей, это не честно – говорить такое, но слова сами слетают с языка.

Только вот она ничего не произносит в ответ, только смотрит долго и пристально.

– Пора, – одергивает нас подошедшая Кларисса, и я позволяю капитолийке отвести Китнисс в сторону, чтобы дать последние наставления.

Тук-тук, тук-тук – это колотится мое сердце, или стучит барабан? Почему я снова думаю про эти барабаны? Что имел в виду миротворец? Осматриваюсь, выискивая среди собравшихся именно того мужчину, но его и след простыл.

Наконец, все начинается. Под гимн Панема солдаты распахивают двери, и я, взяв Китнисс под руку, веду ее навстречу солнцу – оно яркое, даже слепящее, такое бывает ранней весной, едва природа отходит ото сна.

Стараюсь не смотреть на людей, сотнями пришедших на площадь, не разглядываю высоких гостей, рассевшихся на трибуне, специально возведенной справа, – мне страшно заметить там Вернона или Мела, или любую из моих клиенток. Я жалок, но стараюсь сохранить последние крупицы чистоты сегодняшнего дня.

Сноу ждет нас возле лестницы, ведущей в низ – в толпу, и мы подходим, склоняем головы перед президентом, отчего зрители взрывается овациями, такими громкими, что режет слух.

– Мистер Мелларк, мисс Эвердин, – произносит Сноу, пряча улыбку в седой бороде. – Я рад быть гостем на вашем празднике, – скромничает он, – сегодня ваш день!

Я стараюсь не пялиться, но мой взгляд, то и дело, возвращается к его шее, той самой, которую я собираюсь перерезать, как только подвернется возможность. Сегодня, почти сейчас. Я провел много времени, стараясь решить, как все обставить лучшим образом, и, самое главное, не навредить Китнисс: если все случится при большом количестве свидетелей – никто не посмеет обвинить ее, а если она к тому времени уже будет моей женой – остается надеяться, что это избавит ее от угроз в будущем.

Я бы не посмел умереть, оставив ее одну, совершенно без защиты.

Церемония проходит, как в тумане: безгласые, торжественно наряженные, приносят нам кольца, и я одеваю свое на палец Китнисс, чувствуя какие мертвецки холодные у нее руки, не смотря на теплый весенний день. Она вымученно улыбается и в свою очередь пытается окольцевать меня, но крохотный золотой обруч выскальзывает и со звоном падает на пол, к моим ногам.

– Ох… – стонет Китнисс, заливаясь краской.

В Двенадцатом упавшее кольцо принято считать предзнаменованием скорой смерти одного из супругов. Я и сам краснею: видимо, судьба все знает наперед.

Поднимаю колечко и передаю его Китнисс, а она, совсем разнервничавшись, с большим трудом все же завершает начатое.

– Объявляю вас мужем и женой, – громко произносит президент, и толпа поддерживает его. – Можете поцеловать свою жену, Пит, – подначивает Сноу.

Китнисс не сводит с меня испуганного взгляда, когда я прижимаюсь к ней, она бледная и, будто, недавно плакала. Наклоняюсь, собираясь поцеловать, но она шепчет мне в самые губы.

– Не делай этого, прошу тебя…

Я замираю, не смея дышать. Зрачки Китнисс расширены, а губы подрагивают.

Я не насильник.

Быстро касаюсь ее губ, лишь бы не вызвать подозрения Сноу, и отстраняюсь. Внутри жжет от горячей крови, толчками вытекающей из разбитого сердца. Нам аплодируют, люди ликуют, и президент разворачивается к ним, чтобы произнести очередную речь.

Я стараюсь взять себя в руки, словно почувствовав, что время пришло. Тысячи глаз смотрят сейчас на террасу, в то время как Сноу стоит ко мне спиной – соблазнительно предлагая действовать. Тянусь к запястью, нащупываю рукоять и сжимаю ее.

Тук, тук.

Сглатываю, осматриваюсь: миротворцы не выглядят тревожно, все слушают президента. И только Китнисс глядит прямо на меня.

– Не делай этого, – снова повторяет она, и я озадаченно хмурюсь.

Не делать чего? Я больше ведь не пытаюсь ее целовать против воли, не навязываю себя. А о том, что я задумал, Китнисс знать не может.

– Прости меня, – шепчу ей и отворачиваюсь.

Нож вырывается из плена и разрезает воздух, а я шагаю вперед – к Сноу – но не успеваю коснуться его. С криком раненной птицы Китнисс заслоняет собой президента, и лезвие проходится вдоль ее лопаток. От толчка она теряет равновесие, и они вместе – моя жена и Сноу – летят по ступеням, переворачиваются и распластываются в самом низу.

Толпа замолкает. И только звук барабана вдруг прорезает повисшую тишину.

Я ошалело смотрю вниз, не понимая случившегося, а миротворцы уже хватают меня, вырывая из пальцев нож. Китнисс вытянулась на животе рядом со Сноу, у которого неестественно вывернута шея. Она не двигается, и только на белом платье невесты сзади, как бусинки, скапливаются капли крови, пропитывающие ткань. Птице отрезали крылья.

Нечеловеческий крик вырывается из моего горла, и его не в силах заглушить даже бешеные барабаны. Чертовы барабаны!

Китнисс лежит, как мертвая. Кажется, не дышит. А я рвусь из рук солдат, ору, зову ее по имени. До хрипоты срываю горло.

«Я погубил ее, погубил…»

А барабаны все стучат! Площадь приходит в движение. Мне смутно кажется, что вокруг начинается борьба – миротворец кидается на миротворца, а толпе вспыхивают драки, и все кричат, словно сражаются.

Я не свожу взгляд с тела Китнисс.

– Нет, нет, нет… – шепчут мои губы. – Нет, что же я натворил….

Комментарий к 21, часть вторя

***

Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то

включена ПБ - буду благодарна за помощь )))

***

Как я уже писала в “Битве…”, следующая глава – последняя.

Финал совсем близок.

========== 22 ==========

Комментарий к 22

Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то

включена ПБ - буду благодарна за помощь )))

Не бечено…

POV Китнисс

Из зеркала на меня смотрит незнакомка: слишком нежная, усыпанная розами и, будто, по-детски наивная в этом белом платье, которое пришлось надеть на праздник. Невеста.

«Я никогда не мечтала об этом, не грезила о том, чтобы быть с кем-то парой. За меня все решили. Снова».

Качаю головой.

«Это не справедливо по отношению к Питу, ведь принудили не только меня, нас обоих. Хотя он, вроде, был и не против. До некоторого времени – до того, вероятно, пока в его жизни не появилась Ребекка».

Ревность жжет подобно прикосновению раскаленных углей, и я, как не пытаюсь, ничего не могу с этим поделать. Пит целовал ее, потому что хотел, обнимал – по собственному желанию. Я видела. Я помню.