Сердце в залоге

– Мне же таблетки… Выпить… Надо принять.

Она сбивалась и морщилась. Возможно, от боли. Но он не мог сдержаться, сжимал руки все крепче на ее плечах, словно так мог точно гарантировать, что его страх не станет материальным. Он ее не потеряет.

– Не ври мне, солнце! Просто не ври! – снова гаркнул он.

Контроль не возвращался.

Марина замерла в его руках и глядела на Мишу широко распахнутыми удивленными глазами. И даже опустошенность, кажется, ушла из этого взгляда. Но Михаила уже понесло.

– Я что, идиот, по-твоему?! Не вижу, что ты тут придумала?! Зачем, солнце? Какого лешего ты такое творить выдумала?!

Он потащил ее прочь из ванной. От этих таблеток, банок, дури. Замер посреди спальни Марины, понимая, что его трясет от этого страха, от всего, даже от злости на нее за эту дурость.

– А думаешь, я – идиотка?! – вдруг спросила Марина.

И впервые за эти недели он услышал в ее голосе эмоции. Просто море чувств вместо уже ставшего привычным опустошения.

– Думаешь, не вижу, что всем мешаю?! Я не сумасшедшая, Миша! Хоть, может, и стала вести себя как, как… Не знаю! Я ничего не знаю уже, понимаешь?!

Ясно, услышала замечания его однокурсницы… Однако объяснить Михаил ничего не успел.

Она дернулась, пытаясь вырваться из его рук, но Михаил не отпустил. Он просто не мог. Физически. Эмоционально. Но Марина, кажется, уже отвлеклась и от этого.

– Кто я теперь? Где?! Как? Что мне делать теперь? После… Мама… - тут ее голос все-таки задрожал, и Марина тяжело сглотнула, зажмурившись. Но не замолчала.
– Как жить с тем, что мой отец убил мою мать? Как это пережить? Переосмыслить?!

Марина не плакала. Но стала раскачиваться в его руках. Будто просто не могла выдержать напора таких эмоций неподвижно. А он все держал ее и не видел для себя возможности отпустить. Но и прервать сейчас не смог, чтобы что-то ответить. Марину прорвало:

– И ты… Думаешь, я не вижу, не понимаю, что твое отношение изменилось? Я не хочу тебе мешать! Не хочу висеть на шее! Я же вижу, как ты устал, а еще и меня тянешь, хотя все отказались! Я не хочу быть обузой, Миша! Хочу, чтобы ты жил нормально! Чтобы тебе легче стало! Не хочу мешать! – вновь повторила или, скорее, уже проорала Марина. – И не вижу другого выбора! Не понимаю просто, как иначе?! Только куда мне идти? Где теперь мой дом?! Что я делать должна?!

Она вдруг ухватилась руками за голову. Сжала ладонями виски, будто бы у нее голова раскалывалась.

– Солнце…

Он опешил от ее слов. От всего того, до чего она, оказывается, додумалась за это время. Даже тот дикий, примитивный страх - осел, заставив Михаил остановиться и внимательно, пристально вглядеться в лицо любимой девушки. Только вот она сама, кажется, разуверилась в его отношении.

Она вдруг улыбнулась. Но так растерянно и грустно, что у него опять грудную клетку сдавило.

– Ты меня все это время «Мариной» звал. Просто по имени. Ни разу «солнце».

Она вздохнула. Как-то с усилием, словно задыхаться начала.

– И не целовал ни разу… Не думай, Миша, я понимаю, что просто в ужасном состоянии все это время была. И ты… Такая не привлекает. Не нравится, я понимаю. И… Ты не должен это все тянуть на себе. И меня не должен. Я не хочу тяготить. Хочу, чтоб тебе легче… Вот и решила, что так всем легче по итогу. Даже отцу…

Он с силой, все так же отрывисто и резко, дернул ее ближе. Прижал к себе. Притиснул к груди, чтоб не могла говорить. Чтоб эти глупости нести перестала! Молча. Слова в горле стали камнями. И не до слов уже было.

Он думал, что на нее не стоит давить своим отношением, считал правильным вести себя отстраненно, помогая Марине адаптироваться. А оказывается - все наоборот! И Михаил лишь ухудшил ситуацию своей сдержанностью, лишив ее уверенности в своих чувствах и поддержки. Что ж, это было тем, что он мог исправить. С радостью.

И потому, так и не позволив ей больше сказать ни слова, с силой прижался к губам Марины.

Он целовал ее так, как ни разу еще. Даже тогда, в первый раз в кабинете, когда не сдержался вроде бы, он был хладнокровней. Не в этот момент. Не после всех этих недель отстраненности, зная теперь, к каким мыслям подтолкнул любимую своим поведением. Контроль утратил значение. Он просто позволил и себе, и ей понять и прочувствовать все, что они оба ощущают, чтоб уже точно сомнений не осталось.

Марина замерла на мгновение, кажется, растерявшись. Явно, не такого от него ожидая. Но Михаил не собирался теперь уже отступать, да и не хотел. А может и не мог. Даже если испугал.

Он в ней так нуждался все это время! Так что теперь, буквально дорвавшись до нее, дать заднюю не вышло бы ни при каком раскладе. И Михаил ее целовал. Жадно. Порывисто. С силой. Подогреваемый всей той бурей эмоций, страхом за нее и злостью, что испытал за последние полчаса. Ощущая привкус той опустошенности, что стояла между ними все эти недели.

И тут Марина подалась ему навстречу, хотя, казалось бы, куда уж ближе! Они стукнулись носами, лбами. Но это было не важно. Она отвечала ему, вдруг принявшись целовать с такой же силой. Порывисто, нуждаясь. Так, что они царапали друг друга зубами, пальцами впивались в плечи, шеи, путались в волосах, и задыхались. И пульс барабанил в черепе, гремел в груди ударами сердца, заставляя все тело гореть диким жаром.

– Миша… - голос Марины, когда она прошептала его имя, звучал так, словно бы любимая не могла поверить, что это правда.

И он решил, хоть и сложно было говорить на тот момент об адекватности и взвешенности его решений, что стоит обозначить все четко и ясно:

– Ты мне нужна, солнце. Ты. Любая, - на мгновение отстранившись от ее губ, Миша твердо посмотрел в распахнутые, пораженные глаза Марины. – И я сделаю что угодно, чтобы тебя из любой прорвы вытянуть. Неважно, какой именно… Лишь бы с тобой все нормально было.

Обхватил ее щеки руками. И с новой силой притянул к себе, вновь целуя так, что даже больно стало, но сбавить обороты просто не мог. Не после всего этого дурдома. Да и Марина так крепко держалась за него, так жадно целовала Михаила в ответ, что не хотелось останавливаться.

И все же, минут через пять, прерваться пришлось, чтобы хоть дыхание восстановить. Он тяжело, судорожно втянул в себя воздух сквозь зубы, прижался ртом к ее лбу, не в состоянии оторваться от Марины совсем.

В груди попустило, ослабли ледяные тиски страха, улеглась злость. И на какие-то мгновения стало хорошо и спокойно, как тогда, до аварии хорошо было. Он обнял Марину сильнее за плечи, как будто пытался задержать это ощущение.

Сама Марина дышала ему в грудь так же тяжело, судорожно, почти надрывно, с хрипом, словно после тяжелой пробежки. Цеплялась за его пояс руками. И при этом – как-то притихла, унялась. Совсем иначе успокоилась, чем за все эти тяжелые дни. Словно обрела какую-то уверенность.