Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь

Розовые лебеди горели, не забывая гордо выгибать шеи и терзать клювами убитых Пьетро оборванцев. Зрелище было омерзительным, но неотвязным. Арлетта задрала голову, пытаясь сосредоточиться на ночных небесах. Летние Молнии… Время падать звездам, но сегодня они осыпаться не желали.

– Пьетро, – спросила графиня, – вы не можете погасить лебедей?

– Нет, сударыня, – спокойно откликнулся монах. – Потерпите еще немного, мы почти на месте.

– Хотелось бы верить. – Зубы так и норовили выбить нечто кэналлийское. – Понимаете, я брежу.

– Усталость, волнение и настойка, которую я вам дал. Вместе они могут вызвать видения.

– Они вызвали, и препротивные.

– Вы дурно провели последние часы, это не могло не сказаться.

Вот что церковники умеют, так это подбирать слова! Дурно провести время можно в гостях у каких-нибудь Гогенлоэ, но в охваченном бунтом городе…

– Спасибо, вы меня очень утешили.

– Такова моя стезя. Сударыня, вы решили, что скажете коменданту Лаик?

– Про Олларию – правду, про вашу стезю и Джаниса – то, что вы сочтете утешительным.

– Обо мне лучше правду или же ничего. Джанис – бывший моряк, волею судеб оказался в столице. Нас свел случай, новый знакомый оказался полезен.

– И это тоже правда! – невольно восхитилась Арлетта. – Мы в самом деле скоро доедем?

– Видите Всадницу? Копыто ушло за деревья, это парк Лаик. Вы сможете удержать лошадь? Я переберусь через ограду и открою ворота. Не стоит будить караульных до… утешения Сэц-Пуэна.

Пьетро помнил дорогу и имя одноглазого коменданта, был лекарем, монахом и убийцей. Как же ей повезло с ангелом-хранителем и с тем, что объясняться с Ро не сейчас… Бедная Марианна, так любить и не дождаться!

Графиня Савиньяк ждала, сжимая вожжи и вспоминая ставший могилой церковный тайник. Рядом вздыхала лошадь Джаниса; «Тень», как и положено тени, безмолвствовал. Его «подданные» перемерли, будто мухи, а он уцелел. Почему?

Темнота негромко стукнула, затем заскрипела. Стражники и не подумали вылезать из караулки, а собака если и была, то у самого дома. Возникший из ночи Пьетро взял лошадь под уздцы и повел по узкому, но крепкому мостику к воротам. В прошлый раз здесь было болото и гнилье, но Сэц-Пуэн не бездельничал.

– Этот мост не поднять, – разлепил губы Джанис, – и стена мне не нравится… Любой увалень переберется.

– Не беда, – с непонятной уверенностью откликнулась Арлетта. – Сюда они не пойдут.

Спутники промолчали, зато издали раздался полусонный лай. Собака в Лаик все же имелась, но, главное, здесь имелись кровати. И тишина, потому что скрип ворот и миролюбивое гавканье есть тишина, покой и блаженство.

3

Марселя никто не будил, он сам решил подняться с петухами и поднялся. Просыпаться до света было отвратительно, но иные новости бодрят не хуже Герарда, к тому же по ошибке приволокшего кипяток. От жалости к себе, встающему, Валме выругался, соединив в проникновенной тираде адуанскую грубость, бакранскую естественность и гайифскую куртуазность. Итоговый муже-козло-павлин был великолепен и невостребован, ибо виконт почивал в гордом одиночестве. Умненькую Нелизу он выставил сам, а выплакавшийся Валтазар расточился, сжав руки столь молитвенно, что Марсель ощутил себя кем-то вроде Создателя.

Чувство было не из приятных, к тому же призрак толком ничего рассказать не смог. Валме только что в узел не завязывался, изобретая вопросы, но покойный мздоимец был туп и ограничен в передвижении своими горшками, горшкам же угрожали какие-то еретики, вломившиеся аж в Ноху.

Марсель переспрашивал и так, и эдак, но Валтазар был тверд – вазы вернулись в резиденцию кардинала, а там бесчинствуют ужасные злодеи, которым никто не противостоит. Это пахло либо ссорой Левия с властями, читай с Эпинэ, либо общей заварухой. В первое Марсель не верил, второе ему очень не нравилось, а значит, согласно родовому девизу, подлежало искоренению. Виконт в последний раз потянулся и принялся стремительно одеваться. Спустя несколько минут из спальни вышел – нет, не наследник Валмонов, но офицер для особых поручений при сиганувшем в дыру регенте Талига, и офицер сей волей оного регента отменял решение Проэмперадора Юга.

Папенька настаивал и настоял на путешествии к Лионелю, дабы, вступив с ним в сговор, дать шенкелей старику Рудольфу. Марсель уступил, хоть и с неохотой, – душа рвалась в Сагранну к раскручивавшейся без присмотра интриге, но явился Валтазар, и юг с севером были равно посланы к кошкам. Рокэ не зря понаставил вдоль Кольца кордонов и застав, и кордоны эти требовалось немедленно оповестить, потому что дело в Олларии было худо и в смысле человеческом, обычном, и в смысле дряни, от которой шарахаются даже выходцы. Правда, покойный ворюга никакой скверны не заметил, а Зою за глаза обозвал еретичкой и прелюбодейкой, но выходцы выглядели убедительней, Алву они, во всяком случае, убедили.

– Это было нечестно, – пробормотал виконт, – удалиться в дыру; это ложь, что прелестно вставать поутру…

Внизу у стойки сонный трактирщик перетирал стаканы, за окошком нежненько розовело. Нелиза не показывалась, и Марселю стало слегка жаль – славная девочка чем-то напоминала принцессу Елену, другое дело, что та при виде Валтазара не завизжала бы, а сдержанно разбудила супруга, потому что делить ложе с посторонним кавалером для урготской ласточки немыслимо. Рокэ хотел, чтобы он занялся Еленой, а Франческа хотела белокурого военного, вкупе два этих обстоятельства не оставляли выхода. Уезжая от батюшки, Валме написал принцессе огромное письмо, которое через четыре дня должно оказаться в Урготелле. Сам Марсель в это время собирался миновать Корбьер, но когда он в последний раз оказывался там, где собирался?

– Шадди, – велел виконт потрясенному хозяину, – и дюжину ведер холодной воды. По одному на каждого из сопровождающих меня бездельников. Мы едем сразу после завтрака, а завтракаем мы немедленно.

– Сейчас, сударь! – Трактирщик отбросил полотенце. – А с собой? В дорожку покушать? У меня есть…

– Упакуй, – с ходу одобрил Валме, успевший вечером оценить и кухню, и винный погреб, – только быстро. Ждать не буду.

Окрыленный хозяин вылетел за дверь, можно было вернуться к себе и в ожидании процессии с подносами отписать отцу, но виконт предпочел плюхнуться на скамью. Он был отнюдь не уверен в собственной убедительности и, хуже того, в собственной правоте. За окном не шумел серый ливень, за спиной не сопел Герард, и все равно происходящее так и норовило напомнить осенние скачки за кошачьим хвостом. То есть за удравшим Алвой…

Батюшка принял известие о надорской дыре с раздражением и велел помалкивать; с этим Марсель не спорил, но за обсуждением будущего павлиньего рагу и промахов последнего уцелевшего регента они как-то выпустили из виду недавние странности. Камни уже остановились, морисков и дриксов еще только предстояло выставить, это казалось самым важным, но в Нохе не водилось ни гусей, ни павлинов…

– Шадди, – возвестил хозяин и обрадовал: – Сыр уже жарится. И цыплята…

Марсель развязал кошелек. Папенька полагал себя скупым и потому всегда переплачивал хорошим мастерам и куаферам. Дескать, посеешь пять суанов, соберешь десять таллов. Рокэ, Леворукий его побери, то есть возверни, просто швырялся деньгами и сапфирами. Марсель поступал то так, то эдак; сегодня он уподобился Ворону.

– О, – простонал потрясенный трактирщик, – сударь…

– Купишь киске, что прислуживала за ужином, бусы. Ей пойдет желтое.

Виконт пил шадди и перебирал Валтазаровы стенания. Перебрал, ничего нового не выкопал и взялся за подоспевший сыр. Это помогло – дожевывая второй кусок, Марсель сложил наконец два и два, то есть пятнадцатый день Летних Волн, в который Алва утихомирил каменных ползунов, и ночь с седьмого на восьмое Летних Молний. Вышло… Вышло, что если еретики начали засветло, то день этот был шестнадцатый, считая с гибели Алвы, а если затемно – шестнадцатый от крысиного исхода!