Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение
Шрифт:
– Рита! Наконец-то. – Мать выхватила сумки из моих рук и понесла их в кухню.
– Они тяжелые, мам.
В ответ ни звука. Через минут мать выросла в коридоре.
– А коньяк? – теперь голос не шелестел, а шипел. – Рита! Я просила купить коньяк.
Я сняла один сапог, второй никак не получалось, и балансировала на одной ноге.
– Там бутылка вина хорошего. Можно обойтись и без коньяка. Он слишком крепкий для тебя. У тебя же со здоровьем плохо.
– Плохо. Но коньяк полезен для сосудов.
– Нужно купить винпоцетин. Он хорошо помогает, – я стянула сапог и сунула
Раздался звонок в дверь.
– Липочка пришла! – вплеснула руками мать и двинулась к двери.
– Ты что, ей звонила? Я же просила тебя…
Но мать как-то чересчур поспешно отвела глаза.
– Липочка просто пришла меня навестить, о здоровье справиться. Святой человек.
И чтобы я не вздумала как-то помешать ей, она кинулась к двери и быстро ее открыла.
– Олимпиада Петровна! – воскликнула она высоким голосом. – Как я рада вас видеть! Проходите, проходите… А ко мне Риточка приехала, доченька, поздравить мамочку и гостинцы привезла.
Олимпиада Петровна стояла в коридоре и осматривала меня цепким взглядом. Поверх блекло-бежевого застиранного халата на плечи был накинут пуховый белый платок. Губы-ниточки были накрашены ярко-розовой помадой, а седые волосы в результате яростного расчесывания образовывали вокруг головы круг наподобие нимба. При слове «гостинцы» шея Олимпиады Петровны вытянулась.
– Проходи к столу, – пропела моя мать. – Милости просим. Чем богаты, тем и рады.
– Да уж, богаты, – поджала губы Олимпиада Петровна. – Многие богатые про своих родных забывают. А им иногда лекарства не на что купить и кушать каждый день надо.
Это был явный выпад в мою сторону, но я стиснула зубы и промолчала.
– Ладно вам, Олимпиада Петровна. К столу, к столу.
Мать быстро выложила принесенные мной продукты на тарелки-блюдца, чайник спустила на пол и поставила бутылку вина.
– Штопор принести? – спросила мать.
– Ну, конечно, не руками же я буду ее открывать.
– Странный юмор, – хмыкнула Олимпиада Петровна. – Очень странный. Это теперь так молодежь развлекается?
Штопор был принесен, бутылка открыта, вино разлито по семейным хрустальным бокалам.
– Тост! – мать посмотрела на меня. – Тост, Риточка!
– За здоровье всех присутствующих и за Новый год! – подняла я бокал.
– И за семейное счастье, – вставила Олимпиада Петровна. – Пора бы и о семье подумать. Всех денег не заработаешь. Мы с Валентиной все время об этом говорим. Уже внучат твоей матери хочется понянчить. С карапузиками повозиться. В твоем возрасте уже детей в школу ведут… Работа работой, но для женщины семья – самое главное.
Ну почему я должна это слушать! И уже в который раз подумала я с холодным бешенством: не лучше ли раз и навсегда поставить эту старую суку на место?
– О каком семейном счастье вы говорите, Олимпиада Петровна! Насколько я знаю, у вас никогда не было ни семьи, ни детей.
Раздался звук упавшей на пол ложки и звякнул хрустальный бокал. Это мать от волнения стукнула его о тарелку.
– Что ты такое говоришь, Риточка! – прошелестела она. – Зачем ты так?
– Затем! – я стукнула ребром ладони по столу. – Мне надоело каждый
раз выслушивать одно и то же. Если вас так заботит мое семейное счастье, то держите ваши мысли при себе. А я не желаю об этом ничего слушать. Строили бы сами свое «семейное». Одна всю жизнь прокуковала, другая мужа не сумела удержать.Грудь матери резко поднялась вверх и опала. Ее губы скривились, а подбородок выдвинулся вперед.
– Риточка! Ты…
– Да, я – дочь-хамка, которая содержит тебя с восемнадцати лет. Я толком в институте и не училась, а все время подрабатывала, пока ты приходила в себя и трепалась с подружками по телефону. И ни одна работа, как я помню, тебе не подходила. Одна была унизительна, другая не денежна, на третью надо было ехать через всю Москву и вставать рано утром. Я тебя содержу всю жизнь, а мне за это еще гадости приходится выслушивать! Где это видано, где это слыхано. А если тебе в уши поют всякие олимпиады петровны, и ты их слушаешь и жалеешь больше чем меня, то извини…
Я решительно встала из-за стола и направилась в коридор.
– Рита! Ты уже уходишь? – этот вкрадчивый шелест вползал в уши и действовал на нервы. – Рита!
Я обернулась. Я стояла и ждала, что она выгонит взашей и эту змею-Олимпиаду, и мы останемся вдвоем, и по-человечески посидим.
– Да?
– А деньги, Рита! Ты не передала мне деньги.
– Ах, пардон-с. Забыла.
Я достала из сумочки конверт и швырнула на тумбочку в коридоре.
– Ах, ах, – шелестело, шуршало, неслось мне вдогонку, как сухие листья, подхваченные унылым ноябрьским ветром. Но я быстро надела сапоги, накинула на себя куртку и вылетела из квартиры.
Щеки горели, в глазах щипало, но вместе с тем я чувствовала, что поступила правильно: поставила на место «святую Липочку», которая каждый раз откровенно говорила мне о «семейном счастье» и «крошках-детках».
Так ей и надо. Лифта не было, и я пошла пешком. На площадках лампочки горели плохо; я шла медленно – от произошедшей вспышки кружилась голова, подташнивало и было не по себе. Я остановилась. Лампочка внизу, на площадке, качнулась – неясные тени пробежались по стене, и она погасла.
Я перевела дух. Кто-то стоял и поджидал меня там. Внизу, на площадке. У него было время подготовиться, и он вывернул лампочку. По моей спине прошла волна ледяного ужаса. Эта волна заморозила позвоночник и грозилась превратить меня в окаменевший столп.
Ноги не слушались; я стояла и слышала гулкие удары собственного сердца. А если мне все показалось? Нервы и галлюцинации. Я молилась, чтобы лампочка зажглась, и оттуда снизу не шла ко мне эта темнота и этот ужас, внезапно парализовавший меня.
Внизу было тихо, странно, неправдоподобно тихо. В этой тишине умирали, растворялись все звуки. Раздался легкий скрип: как будто тот, карауливший меня, устал ждать и стал переминаться с ноги на ногу, надеясь, что через пару секунд я спущусь вниз – легкая жалкая добыча.
Я повернула голову вправо. Там за лифтом была черная лестница: если я побегу по ней, то смогу миновать этот этаж-западню. Но тело по-прежнему не слушалось меня. И снова этот скрип: чуть громче, явно слышимый, почти рядом.