Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение

– Ну вы и подковались по последнему слову техники и мирового прогресса!

– Стараемся. Разгребать все это дерьмо, конечно, мне лично неохота, но причины, по которым я остаюсь в этом клубе, я уже изложил и повторяться не стану. К нам и иностранцы охотно ходят. Тоже развлекаются дяди.

Я отодвинула стул. В голове шумело.

– Скинь на флэшку все эти материалы.

– Хотите просмотреть сами?

– Попробую.

Бело-зеленая флэшка перекочевала в мою сумку.

В коридоре я посмотрела на Панина: сегодня драконы выглядели уже не угрожающими, а вполне сытыми и умиротворенными. Эдакие прирученные зверюги. Как накормленные псины.

– Дима! – тревожно сказала я. – Может, ты на время куда-нибудь уедешь? Куда-нибудь в деревню или в Подмосковье. Ты такой вариант развития событий не рассматривал?

Он посмотрел на меня с некоторым удивлением.

– Нет. А что? Я должен бежать? Я даже об этом и не думал. Вы считаете, что я уж совсем такой хлюпик. Ничего подобного! Я и в секцию карате в свое время ходил. Не беспокойтесь, – сказал он с нажимом.

Я почувствовала себя сконфуженной.

– Извини.

– Все нормально. Вы бы лучше себе этим голову не забивали…

И дверь за мной захлопнулась.

Я встретилась с Беляковым около его работы, и он передал мне ключи от машины.

– Все проверил, – сказал он, нахмурившись. – Только все равно… будь осторожна, – прибавил Ромка.

– Естественно, – буркнула я.

Беляков отправился по своим делам, а я – за «Тойотой». Машина стояла около Динкиного дома, и с минуту-другую я колебалась, заходить к ней или нет. Но тут она позвонила сама, как будто чувствовала, что я думаю о ней. Голос у нее был странным.

– Дин? Что случилось?

– Гошка! – она всхлипнула. – Звонил Мишка.

– Мишка? – переспросила я, боясь, что ослышалась.

– Да. Он позвонил и сказал, чтобы никаких контактов с милицией не было. Иначе его убьют. И все. Я хотела еще задать вопросы, но связь оборвалась. Что делать, Гошка?

– Я бы сообщила в милицию.

– Не могу, – обреченно выдавила она. – Прости, но не могу. – В трубке раздались частые гудки, а я так и стояла, прижав трубку к груди.

Мишка жив, это хорошо. Все остальное плохо. Хуже не бывает. Они просто тянут время. Но для чего? Для выкупа? Смешно! У Мишки нет никаких денег! А если я ошибаюсь в этом? Он стал свидетелем какого-то преступления. Он и его любовница. Ее убрали, а он успел смыться. Нет, скорее всего, не успел. Его держат где-то в заточении. Потому что если бы он был на свободе, то обязательно бы позвонил.

Дело – дрянь. Но пугать Динку я не стану.

Я поехала к себе домой, собираясь сесть за компьютер и просмотреть файлы, которые мне скинул Панин. Но не выдержала и направилась к Динке, чтобы ее поддержать и успокоить, и провела у нее остаток дня; успокоила ее, сходила с ребятами в «Макдоналдс» и посмотрела «Крутых тинейджеров». Ночевать я осталась у Динки: она ни за что не хотела отпускать меня, боясь, что Мишка ей опять позвонит и надо будет ехать к нему. Или что-то предпринимать. А что – она не знает, голова у нее варит плохо. И в этой ситуации она, как всегда, надеялась на меня.

Я провела у нее следующее утро и полдня и только в начала пятого вырвалась к себе домой, пообещав сразу приехать «если что».

Я шла к дому и размышляла о том, что делать дальше, когда у подъезда меня накрыл тонкий запах туалетного мыла и раздался сердитый голос.

– Ну наконец-то!

– Что «наконец»?

– Я тебя уловил.

– Поймал, – радостно ответила я, наслаждаясь звуками этого низкого грубого голоса.

– Да. Поймал. – И он сделал движение, словно собираясь заключить меня в объятия. Словно медведь встал за задние лапы и теперь лезет обниматься.

Я отмахнулась, смеясь.

– Да ну тебя! – неожиданно я перешла на «ты». – Чего руки распускаешь?

– Рас-пус-ка-ешь? – он повторил эти слова с радостным изумлением, не сводя с меня глаз. – Это что?

– Обнимаешь, распускаешь… – пропела я.

– Ага! Понял. – И Эрнст Кляйнц энергично закивал головой. – Все понял. – И он снова раскинул руки.

– Лишнее.

– Я распускаю и обнимаю. Все так. Только так.

Он обхватил меня. Первый порыв был – оттолкнуться и выставить руки. Второй – стоять на месте и никуда не уходить. Так и стоять. И пусть глаза режет от белого снега, и небо – низко-угрюмое, как нахлобученный на лоб козырек. Я отстранилась и поправила волосы.

– Может, за торт сбежать?

– Не надо.

Мы зашли в дом. Из-под очков на меня смотрел радостно-изумленный взгляд. Словно я была некой хрупкой драгоценностью, которая лежит на черной бархатной подушечке и сверкает…

Вокруг меня происходили странные танцы-шевеления; дверь передо мной распахивали, взгляд то на меня, то куда-то в сторону, невольные касанья моих рук – как будто нужно было ежеминутно убеждаться в самом факте моего существования. Здесь и рядом.

Мы дружно вывалились из лифта, и около моей двери я перевела дух.

– Ну вот я и дома.

Замок повернулся в моей двери удивительно легко, хотя обычно он открывался с трудом, и каждый раз на периферии моего сознания мелькало: «Надо бы вызвать слесаря Кима Петровича». Узкоглазый кореец Ким с увесистым чемоданчиком инструментов работу делал споро и ловко и в этом плане выгодно отличался от прежнего слесаря Николая Петровича – пьяницы, периодически выходившего из запоев и именно в это время появлявшегося на работе.

– Что? Как? – спросил встревоженно Эрнст, не сводя с меня взгляда.

– Здесь кто-то был, – я вынула ключ из замка и теребила его в руках.

– Как? Кто?

– Не знаю.

– Вор? Я пойду, – он решительно отстранил меня от двери и вошел первым. – Стой тата.

– Тут.

– Тут, – прогудел он и уже в который раз коснулся моей руки. – Стоять. С места.

– Я поняла, – часто-часто закивала я головой. – Тут и на месте.

– Ум-ница, – он провел рукой по моей щеке – мягкие тяжелые пальцы.

Я резко выдохнула.

– Идти.

Он толкнул дверь, и я заглянула в открывшееся пространство. Все было на своих местах. Как обычно. В квартире не было никаких следов пребывания в ней постороннего человека. Она была такой же, как и до моего ухода. И все же в ней что-то изменилось. Резкий странный запах, уже почти выветрившийся. Но не до конца.

– Я… я, – замотала я головой. Эрнст Кляйнц крепко сжал мою руку.