Серебро ночи. Трилогия

И что с ним? Он много раз бывал ранен, но раны всегда сопровождались болью. Теперь же боли не было. Только невозможная, изматывающая слабость. Даже поднять веки оказалось тяжким, почти невозможным усилием.

Постепенно в голове сложились последние куски жизни: он допрашивал чужака в чудной шапке, тот метнул в него нож, слегка оцарапав, и он как-то уж очень быстро потерял сознание. Что было дальше? Если он жив, значит, его спас Феррун, больше некому. Или, может быть, он мертв, и это последние всплески ускользающего сознания?

Нескио привык терпеть боль, но не вселенскую тяжесть. Изнемогая, он закрыл глаза и снова провалился в нескончаемый полумрак. Его тревожило только отсутствие ставшего необходимым голоса. И когда к его лицу чуть ощутимо прикоснулись мягкие нежные руки, стирая влажной тряпицей дорожную пыль и тихий голос попросил очнуться, его захлестнула невозможная, беспредельная радость. Агнесс! Он узнал ее.

Но тут же возникло страшное сомнение: откуда тут Агнесс? Ему она чудится? Может быть, он стал тем сумасшедшим, которые видят то, чего не видят обычные люди? И тут же успокоился: пусть. Пусть он видит, или, вернее, слышит фантом, чем ужасная пустота последних месяцев. Это будет жалкое подобие счастья, но все-таки счастье. Его счастье.

От мерного покачивания он вновь уснул и проснулся уже тогда, когда его куда-то перекладывали.

— Осторожно! — озабоченно говорил мягкий голос Агнесс. — Он очень слаб!

В рот полилась какая-то прохладная жидкость, и он машинально сделал несколько глотков. Жидкость была пряной, с привкусом мяты и цикория, и еще каких-то трав, которым он не знал названия. Стало легче дышать и в голове прояснело. Но открывать глаза он не стал, боясь убедиться, что Агнесс только видение, созданное его воображением.

Он почувствовал, как его раздевают сильные заботливые руки, и узнал голос своего камердинера. Итак, он дома, в своем поместье. Сколько же времени он ехал, вернее, его везли? По телу прошлась теплая влажная волна, и нескио понял, что его вытирают. Лучше бы принять ванну, но сил не было. Когда же закончится эта противная слабость?

И снова началось качание по волнам. И снова его призывал очнуться дорогой сердцу голос. Его поили целебным снадобьем, какими-то бульонами, и он понимал, что нужно открыть глаза, но что-то не давало ему это сделать.

В очередной раз вынырнув из беспамятства, с негодованием услышал бесцеремонные слова:

— Вы достаточно просидели здесь, монахиня! Я благодарна вам за помощь, но теперь за нескио буду ухаживать я!

Нескио напрягся и вспомнил, чей это столь неприятный ему голос. Домина! Что она тут делает? Какое право у нее командовать в его доме?

Мягкий голос твердо возразил:

— Вы не знаете, как нужно за ним ухаживать. К тому же вы здесь не хозяйка и не можете мне приказывать!

— А вот ты сейчас узнаешь, могу я здесь приказывать или нет! — И Домина громко позвала: — Криспина! Убери отсюда эту нахальную монашку!

Раздался шум, и нескио понял, что должен вмешаться. Он открыл глаза и хрипло сказал:

— Что здесь происходит?

Все замерли. Домина с радостным воплем упала ему на грудь и неистово зарыдала, задыхаясь от радости.

— Вы очнулись! Какое счастье!

На ее крик в комнату вошли слуги и дружно загалдели. Но он сердито произнес, останавливая их восторги.

— Уберите от меня эту дуру!

С нехорошей усмешкой Зяблио ухватил Домину за руку и рывком оторвал ее от тела господина.

— Кто впустил ее сюда? — нескио обвел слуг сердитым взглядом.

Вперед с повинном видом вышел мажордом.

— Ее никто не впускал. Видимо, она воспользовалась моментом, когда были открыты двери. И не пожелала уйти, хотя мы ее просили сделать это.

Домина громко вскричала, заставив поморщиться всех остальных:

— Вы не смеете меня прогонять! Я столько времени ухаживала за нескио! Без меня бы он умер!

Нескио спокойно возразил, досадуя, что тело ему не повинуется:

— За мной ухаживала Агнесс, а вовсе не ты. Не думай, что сможешь обмануть меня своими дикими воплями. Учти, Домина, если я еще раз увижу тебя на своих землях, я прикажу выпороть тебя, как простую крестьянку, на конюшне. И уведите ее отсюда!

Пара лакеев схватили сопротивляющуюся Домину и выволокли ее из комнаты. Нескио сделал знак оставшимся слугам уходить. Те покинули покои, удовлетворенно переглядываясь и улыбаясь.

Заметив, что уходит и женщина в монашеском одеянии, нескио тихо попросил:

— Останьтесь, Агнесс, пожалуйста.

Она замедлила шаг, искоса на него взглянула и нехотя вернулась. Любопытные слуги приостановились возле двери в надежде хоть что-то услышать, но Зяблио безжалостно затворил ее и указал:

— Вам что, делать нечего?

Разболтавшаяся за время отсутствия и болезни хозяина челядь вспомнила о своих обязанностях и торопливо разошлась по своим местам.

Зяблио вошел обратно, плотно закрыл двери изнутри и отошел в кабинет нескио, чуть-чуть приоткрыв дверь, ведущую в спальню. Он столько лет верой и правдой служил нескио, имеет же он право хоть что-то узнать о своем господине?

Выгнанная за ворота разобиженная Домина вспомнила слова графа Контрарио, и, глотая слезы унижения, прошептала:

— Я тебе отомщу! — кому она грозила, было непонятно.

Слышавший эти слова грум решил, что угроза сказана была в адрес нескио и предупредил об этом старшего конюшенного. Тот доложил мажордому, мажордом личному камердинеру нескио, и через десять минут о неосторожных словах Домины знала уже вся прислуга.

Стараясь подавить охватившую все ее существо радость, Агнесс осторожно приблизилась к ложу нескио. Он указал ей глазами на стоящий рядом стул. С трудом выговорил непослушными губами:

— Как я счастлив видеть тебя, мой ангел-хранитель! Вот уже второй раз ты спасаешь меня от верной гибели.

Агнесс привычно поправила покрывало на его груди и лишь потом села на самый кончик стула, напряженно выпрямив спину.

— Вам нужно благодарить не меня, а быстроту Ферруна и его чудодейственную сажу. Он вас спас, я за вами только ухаживала.

Нескио с любовью обвел взглядом такое милое его сердцу лицо, жалея, что ему не повинуется рука.

— Ты слишком скромна, мой ангел. Я помню твой голос, звавший меня к себе.