Серебряная свадьба
Шрифт:
Т о н я (кричит). Не надо жалеть только! Теперь!
В ы б о р н о в. Надо, девочка! Надо! И исправлять надо!
Г е й (тихо). Я телеграммой запросил от вашего имени… замгенерального прокурора.
В ы б о р н о в. Да, да, да. Спасибо. (Всем.) И жить как-то все равно надо, а? С этим народом — не с другим! И уберечь его надо от всяких там «эм-эксов»! И в то же время души смягчить! Распрямить даже. Пожалеть, когда надо…
Г о л о щ а п о в. Аж самого Прокурора СССР! Из-за какого-то алкоголика! «Замгенерального»! Вы, Геннадий Георгиевич,
Г е й. Прекратите! Вы что себе позволяете!
Г о л о щ а п о в. А ты вообще! (Отмахивается, Выборнову.) Разрешаете! Запрещаете! Приказываете! Советуете! Советчик! Вы бы лучше жене на кухне у себя советовали! Или запрещали! А не здесь! Где люди делом занимаются! И притом ответственным!
В ы б о р н о в. Ну? Я что-то…
Г о л о щ а п о в. Пора перестать вам, Геннадий Георгиевич, «нукать» да «якать». Совесть надо иметь! И скромность… ленинскую!
В а ж н о в (потрясенный). Подожди! Что несешь?
Г о л о щ а п о в. Я-то ничего не несу! И праздника людям не порчу! Высший суд из себя не изображаю! Мне тут товарищи из области разъяснили, из-за чего Геннадий Георгиевич так загрустил! А-а-а… (Махнул рукой.) Ладно, проехали! Давайте, как говорится, «за дам». Как в Польше — «за пенькных пань»! (Выпил.)
К а л е р и я (мужу). Иннокентий сказал? Точно?!
Г о л о щ а п о в (не слушая жену). А ты, Пав Романов, небось уже заявление о сдаче дома накатал? Руки-то вон до сих пор трясутся! А они у других должны трястись!
У с т и н ь я К а р п о в н а (из кухни). Так я ему и дала — дом… Я ему такое заявление написала бы! Им обоим!
В а ж н о в. О господи!
У с т и н ь я К а р п о в н а. А-а… Теперь и про бога вспомнил, беспутный! Мать родную ни во что ставишь! Ты бы давно в земле, в тифу, в бараках бы сгнил… если бы не я! Не мать твоя… А ты — на мать! Дом — он мой! Мой! (Скрылась в кухне.)
Г о л о щ а п о в. «Зла много! Жестокости!» А когда ее мало было?! При вас, что ли? Тюрлюрлю атласный был? Варенье с ликерами? Руководил! И молодец был! И наверх пошел! А руки-то ослабели… И вон ты где! «Гуляй на общественных началах на детской площадке!»
В ы б о р н о в. Ну что ж… Это все естественно! Это все тоже в человеке!
У с т и н ь я К а р п о в н а (выходя из кухни). Что ты судаком снулым смотришь? Забыл, что ли, что серебряная свадьба у нас? А тебе, я смотрю, плохо? И дом наш не радует? И молодые наши — старыми кажутся? И пиво наше не пьешь? Плохо, да? Тошно тебе?! А почему? А потому, что оно и должно тебе когда-нибудь поперек горла встать! (Скрывается в кухне.)
Г о л о щ а п о в. И у тебя совести хватило (кивнув на Важнова) его… настоящего коммуниста… обратно — шофером определять! И как язык повернулся? Слава богу, Советская власть на тебе не кончается.
В ы б о р н о в. Давай, давай, морячок. Облегчи душу.
Г о л о щ а п о в. Только вот этого… не надо. Не надо. Не маленькие! Должны понимать.
К а л е р и я. Ты что, умом тронулся?
Г о л о щ а п о в. Я-то как раз — нет. Всю жизнь своим умом жил. Мне с
больших высот не падать. У меня-то как раз все как у людей. Жена — большой друг! Три дочери — «три сестры», как у Чехова…К а л е р и я. Что ты порешь? Какие «три сестры»?
Г о л о щ а п о в. Вот так, жена моя родная! Спутница жизни! (Кивнул на Выборнова.) Поздно что-то ты при нем расхрабрилась! (Махнув рукой.) Да вообще о чем теперь говорить! С кем?
Л и д и я. С цепи сорвался.
Г о л о щ а п о в. В общем, не мешайте людям отдыхать!
С и р ы й. Да! Когда на коне — одно дело. А когда — под конем… (Вздохнул.)
Л и д и я. Господи! Все у всех как у людей… А у нас — вечно!
Г о л о щ а п о в (Выборнову). Вот видите. До чего людей доводят ваши фокусы. Скромнее надо быть в вашем положении. И вообще не надо тут спектакль устраивать! Тут слабонервных нет. Скажите спасибо, что мы с вами тут еще за одним столом-то сидим. Не брезгуем!
В ы б о р н о в. Знаешь, о чем я, Павлуша, сейчас думаю. Задолжали. Задолжали мы людям… Крепко задолжали! Тому же Крониду… И то задолжали…
Г о л о щ а п о в (Выборнову, спокойно). Да пошел ты… к такой-то матери со всей своей жалостью! Слюнтяйством! Ханжеством!
Л и д и я. Да разве можно так? Кронид Захарович?
У с т и н ь я К а р п о в н а. А ты вообще помолчи.
Л и д и я. Что это мне — молчать? Я небось тоже — в своем доме!
У с т и н ь я К а р п о в н а. В каком это «своем»?
Г о л о щ а п о в. Цыц, бабы!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ты на меня не цыкай. В этом доме я всему начало. И сыну своему. И ей. И тебе тоже! (Подошла вплотную к Выборнову.) Из-за тебя я лики святые опоганила. Твой портрет — рядом повесила! Думала, ты — совесть наша. Партийная! Выше всего на свете. А ты… (Выхватила портрет Выборнова и бросила об пол.) Вот тебе… Бес ты! Поганец. Чертово семя. (Начинает топтать портрет Выборнова.)
В а ж н о в. А ну, назад! (Устинье Карповне.) Мамаша, уйдите… Уйдите лучше! Вон туда, под образа свои!! (Голощапову.) Я тебя… Ты! Я из тебя… (Задохнулся. Всем.) А ну-ка, в два счета! Все! Отсюда… Марш! Вон! Все! (Ушел.)
Г о л о щ а п о в (ошарашенный). Ну ты даешь… Пав… Романович!
Г е й (в кабинете говорит по телефону). Игорь Павлович! Это опять Гей. Самолет 1456. Депутатская предупреждена… Ну, есть! Есть!
Голощапов идет в кухню, поет высоким, металлическим голосом «Ваньку-ключника». Остаются Выборнов и Калерия.
В ы б о р н о в (тихо). Уйди.
К а л е р и я (не двигается с места). Я на черта стала похожа?
Выборнов молчит. Калерия садится рядом с ним.
Что ты мучаешь себя? Хочешь еще один инфаркт схватить? Последний?
Выборнов не отвечает.