Серебряная свадьба

— Советский Союз потребовал своего участия в суде над Ардье.

— Военный преступник доставлен в Ноэль-Ноэль. Он помещен под строжайшим секретом в одну из новейших тюрем города. Общение с ним разрешено только нескольким официальным лицам!

— На виселицу — старого наци!

— Этот матерый фашист, сделавший себе три пластические операции, почти сорок лет скрывался от правосудия. Его следы видны в Африке и по всей Южной Америке.

— Да будет жить вечно апостол национал-социализма Августин Ардье!.. Кавалер Железного Креста, Рыцарского Креста с бриллиантами… Наш духовный старший брат. Герой! Воин!

— Я счастлива — мой отец нашелся! Я не видела его сорок два года. Мне было тогда тринадцать лет… Конечно, я узнаю его… Это же мой отец!

— Суд над Августином Ардье — суд над фашизмом, живучим и по-прежнему опасным! Этого требуют миллионы честных людей на земле!

— Моего отца лично расстрелял Ардье! Я все равно сам доберусь до него!

— Кому понадобилось выдать Августина Ардье? Сорок с лишним лет он был неуловим! Что это? Свара между оставшимися гитлеровскими приспешниками? Месть? Или нацизм потерял силу в Южной Америке? Да и во всем мире?

— Жизни замученных борцов должны быть оплачены! Кровь требует отмщения!

— Мир не может быть спокоен, пока безнаказанно живут такие, как палач Ноэль-Ноэля!

— Самые страшные медицинские опыты над заключенными на совести оберштурмфюрера Ардье!

— Папа! Папа, я здесь!..

— Ардье отказался дать интервью журналистам, съехавшимся со всего мира.

На сцене становится чуть светлее, и в полутьме мы угадываем фигуру очень старого человека в темных очках. В наушниках с небольшими антеннами. Он глубоко сидит в передвижном кресле спиной к нам и так же, как и мы, смотрит на мелькающие блики экранов.

На авансцене несколько коротких, почти мгновенных интервью, А р д ь е за стеклянной стеной, перед которой цепочка о х р а н н и к о в. Он глух и неподвижен.

Ж у р н а л и с т. Ардье, вы шестнадцать раз приговорены к смерти! Решается вопрос — нужен ли новый суд?

Д о ч ь А р д ь е. Самое плохое для моего отца, что его привезли сюда, в Ноэль-Ноэль! От местных жителей и судей трудно ожидать объективности!

В р а ч (само здоровье). Вы хотите судить человека, который уже не отвечает за свои поступки?

Ж у р н а л и с т. Ардье, вы сами, своими руками расстреливали и каблуком кованого сапога добивали тех, кто был без сознания!

П а с т о р. Взгляните на него! Как сказал святой Иеремия: «Как потускло золото!»

Ж у р н а л и с т (заместителю прокурора). Вы должны разрешить мне задать ему несколько вопросов. Одно интервью.

З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Как заместитель прокурора округа Ноэль-Ноэля, которому президентом поручена судьба Ардье, я вынужден отказать!

Ж у р н а л и с т. Но почему?

З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Слишком много людей желают расправиться с Ардье собственными руками. А это дело нашего государства. Решит суд. Президент. Народ.

Ж у р н а л и с т. От имени народа я и хочу задать ему только один вопрос. (Кричит, прорываясь сквозь толпу охранников.) Эй, вы! Ардье! На вашей совести десятки тысяч жертв в пяти странах! Вы — старый человек! Испытываете ли вы сейчас муки совести? Или вы по-прежнему не хотите ничего слышать? И не видеть?

Молчание.

Ардье, ответьте! (Кричит еще громче.) Муки совести?

Пауза. Неподвижная, как мумия, фигура Ардье чуть колыхнулась. Тихий, неживой, но явственный бас что-то произнес.

(Еще громче.) Муки совести вас мучат?

А р д ь е (внятно). Никаких мук! (Пауза.) Я ни в чем не виновен!

Ж у р н а л и с т (кричит, понимая, что сейчас интервью прекратят). Хотите сказать, как другие, что только выполняли приказ?

А р д ь е (после паузы, твердо). Я делал то, что считал верным! Я боролся. (Усмехнулся.) А жертвы?.. Посмотрите на себя, на сегодняшний день. Их что, стало меньше? (Тихо.) «Меньше стали перерезать глоток, чтобы заполнить пустоту?» Хотя большой войны сегодня, кажется, и нет? А?

Ж у р н а л и с т. Вы — фашист!

А р д ь е. Да! И я горжусь этим!

Ж у р н а л и с т. Хуже! Вы — наци!

Ардье сделал движение рукой, как бы давая понять, что интервью закончено и он не хочет никого видеть.

З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Все! Больше ни слова. Очистите помещение!

Ч е т в е р о п о л и ц е й с к и х становятся по углам сцены. Стена из матового стекла опускается перед задником, оставляя по ту сторону экраны телевизоров, город, мир. Другая стена подразумевается по линии авансцены. Ардье остается один в пуленепробиваемой стеклянной камере. Включается мертвенно-фиолетовый круглосуточный свет.

А р д ь е (один, еле слышно). Я жив. Большое преимущество! Все-таки жив! (Медленно оглядывается, осматривается.) «Давайте наш ум заставим хотеть того, чего требует создавшееся положение». (Тихо рассмеялся.) А оно требует живого! Живой тянется к живому! (Смотрит на полицейских за стеклом.) Они для меня не больше, чем восковые фигуры мадам Тюссо. Вычеркнем их. (Пауза.) «Мышей и тараканов, львов и змей?» Где они? Они уже не для меня! Собаку? Рулли? Доброго добермана? Которого я кормил и который все равно готов был загрызть меня? (Пауза.) Где его кости? На тенистом кладбище Равенсбрюка. Между шарфюрером Критцем и умершим от перитонита Ландграфом. (Тихо.) Господи, помоги мне. В немощи моей… (Неожиданно.) Котят! Да. Два маленьких пушистых шарика! Белых, теплых… В старой тирольской шляпе! Как в Ритенбурге… В детстве!.. В тепле, на крыше нашего дома. (Пауза.) В одиннадцатом году жена почтмейстера дала мне марку. Одну марку! Надо было утопить только что родившихся двух котят… они были такие беленькие. Ничего на свете я так не любил, как эти маленькие, почти голубые беззащитные пушистые комочки! (Резко.) Говори себе правду! У тебя не хватало сил видеть, как они отчаянно сопротивляются, падая в темную воду речушки. Ты убежал, рыдая! Потом вернулся, но вода уже сомкнулась над ними. То, что ты вернулся, ты считал своей победой! (Молчание.) Как учил штудиенрат Шрамм. Что-то из латыни: «В человеческой жизни важна цельность, а не положительность». (Пауза.) Бред! Да, ты посчитал себя тогда цельным. Но побеждает тот, кто переживает даже самого сильного врага. Его тело гниет в болотах близ границы Парагвая. Не нужное уже никому. А я здесь! Я живой! И цельный! (Пауза.) И все-таки единственное, что я хочу, — это двух котят. (Кричит.) Двух белых котят! И шляпу…