Серебряный доспех

– Какую?
– заинтересовался Гирсу.

– Выяснить, что же, в конце концов, происходит на болотах, - объяснил Хазред.
– Мы не можем вернуться к старейшинам, особенно после того, как ты убил Ханно-пивовара, вот так, с пустыми руками.

– Я убил Ханно?
– поразился Гирсу.
– Ты же говорил…

– Я просто пытался тебя успокоить, - ответил Хазред угрюмо.
– На самом деле, полагаю, ты уложил его на месте. В этом я почти не сомневаюсь. Очень мало шансов застать его живым и совершенно никаких - здоровым. Поэтому я и говорю, что нам необходимо доказать нашу ценность. Мы нужны нашему народу! А если мы ему не нужны, если у нас нет никаких заслуг, то… - Он вздохнул.

– То все плохо, - закончил за него Гирсу.
– Понимаю.

Он заметно помрачнел. Гирсу вовсе не хотел никого убивать.

– Может, все еще обойдется, - пробурчал он.

Хазред взял его за руку.

– Расскажи мне лучше, что случилось со мной после того, как я потерял сознание.

– А я почем знаю… Я спал.

– Что тебе снилось?

– Разное.
– Лицо Гирсу потемнело.
– Вообще-то мне снились женщины. И всякая ерунда. Будто я - скамейка, на мне лежит красивая женщина, а на красивой женщине лежишь ты, и вы занимаетесь сам знаешь чем…

– А ты?

– А я что?
– Гирсу пожал плечами.
– Я же был скамейкой!

– Захватывающий сон, - сказал Хазред, отчаянно надеясь, что голос у него не дрогнет.
– А потом что случилось?

– Я проснулся.

– И не был больше скамейкой?

– Ха-ха. Очень остроумно. Я был собой. И совершенно здоровым. Думаю, это ведьмины чары сделали свое дело. Вылечили меня, то есть. А сны - просто дополнительное воздействие.

– Ясно.

– А ты спал, - сказал Гирсу.
– Храпел, и слюна у тебя изо рта вытекала.

– Слюна - это не страшно, - отозвался Хазред.
– Вот если бы кровь…

– Или моча!
– подхватил Гирсу. Хазред поморщился.

– Ты можешь перестать шутить? А ты?
– в упор сказал Гирсу.

– Когда это я шутил?

– Когда говорил, что я скамейка.

– По-моему, это ты сказал…

Гирсу поморгал, но продолжать спор не стал

– В общем, я говорю ведьме, что надо бы тебя разбудить, а то сон у тебя какой-то нехороший.

– Как выглядела ведьма?
– перебил Хазред.

Гирсу пожал плечами.

– Как и прежде, с бородавками, противная такая старуха.

– Странно.

– Почему?

– Я думал, колдовство действует сразу.

– Ты насчет того, что она стала молодой и красивой?
– Гирсу заглянул приятелю в глаза.
– Знаешь, какие у меня тут соображения? Она где-то раздобыла новые колдовские силы, но, прежде чем заняться собой, занялась мной. На меня эти силы потратила. А уж потом сделалась красоткой.

– Интересное умозаключение, - вздохнул Хазред.
– И как это мне в голову не пришло?

– Ты же был без сознания, - утешил его Гирсу.
– Как тебе что-то могло прийти в голову?

Он засмеялся, очень довольный собой.

– А потом, - продолжил он рассказ, - ведьма дала мне поесть. Готовит она ужасно, не похлебка, а помои какие-то, но я все съел, до последней пиявки. Не пропадать же добру! Ты все спал. Наконец она мне говорит: «Видеть тебя больше не могу. У меня важное дело». Я так понял - это я теперь понимаю, - она собиралась начать превращение. В такой работе посторонние свидетели совершенно ни к чему. А она говорит: «Твой приятель не скоро очнется. Так что ты забирай его и уходи. Он тебя притащил сюда, а ты вытаскивай его отсюда. Все, проваливайте оба». Я ее желание, конечно, уважил, взвалил тебя на плечо и пошел по мосткам… Ну и шаткие же! Представляю, как ты по ним пробирался… Жуть! Даже мне было страшно.

– Мне тоже, - сказал Хазред.

– Не сомневаюсь, - отозвался Гирсу, сам не заметив, как уязвил приятеля.
– Но вот дальше что произошло… этого я не понимаю. Видишь ли, Хазред, ты… в общем, ты очнулся. Как солнце начало припекать, так и очнулся. Встал, даже разговаривал со мной. Мне и в голову не приходило, что ты можешь быть в не себе!… Мы с тобой дальше пошли. И ты все время был с открытыми глазами.
– Гирсу задумался, а потом радостно вскрикнул: - Ты не моргал! Я понял наконец, что в тебе было странного! Да, ты не моргал. Почти. От этого у тебя глаза казались почти белыми, но я решил, что это у тебя от слишком долгого сна. Рассуждал-то ты связно! Ну, как обычно.

– Я ничего не помню, - признался Хазред.

– Не огорчайся, - сказал Гирсу весело.
– Подумаешь, бредил наяву. Такое с кем угодно случиться может. Главное, что все закончилось, и без последствий. Ты жив-здоров, я жив-здоров, а уж со старейшинами мы как-нибудь поладим. Не бывает троллока без хорошей шалости, и нас непременно простят. Может, и с Ханно ничего страшного не произошло.

– Нет, он мертв, - повторил Хазред.
– Пока я был без сознания, я увидел это собственными глазами.

Глава пятая

Сквозь белый туман горели красные глаза. Ядовитые испарения медленно плыли над болотами. Чьи-то шаги слышались в трясине. Некто неспешно двигался сквозь туман, не опасаясь ни чумы, ни топей.

Последнее, что остается от растворившегося в тумане человека, - это взгляд…

Тзаттог усмехнулся, поймав этот прощальный, полный ужаса, уже нечеловеческий взор. Последний. Всех прочих угодивших в ловушку архаалитов уже поглотил туман. И скоро с того места, где растворились тела погибших людей, поднимутся новые умертвия, несущие смерть всему живому…

Чума победоносно шествовала по миру, и принц-упырь чувствовал себя в этих мертвых сумерках как рыба в воде.

Его зрение способно было пронизать пространство. Любой, кто нес на себе клеймо его рода, любой, к кому прикасались порождения тумана, уже никогда не сможет скрыться от Тзаттога. Днем меченые еще могут оставаться невидимками, но ночью их повелитель неизбежно отыщет своих рабов, как бы далеко они ни ушли.

Тзаттог выбрался из болота и медленно двинулся по течению реки. Городок называется Хеннгаль. Ближайший к болотам, еще не затронутый чумой. Пока. Скоро и он превратится в обитель ужаса.

На пути чумы и тумана стояло только одно препятствие, и Тзаттог чуял его издалека. Слуа, вампиры. Они облюбовали себе уютное местечко в этом городке, свили там гнездо… При одной только мысли о слуа красивое лицо Тзаттога судорожно передернулось. Порождения тумана ненавидят вампиров. Низшие умертвия, вроде тех, кем повелевал Тзаттог, просто сгорали от желания уничтожать слуа, но такие создания, как сам Тзаттог, испытывали ненависть высшего порядка. Зрячую, умную ненависть. Они в точности знали, кого ненавидят и за что.