Серёженька. Полная версия

– Сережа, у тебя правда есть диагноз по психиатрии? – серьезно спросил Комаров.

– Да.

– Можно узнать, какой?

– Я точно не помню, Александр Михайлович, – вяло ответил Серега.

– Если не хочешь, не говори, – нервно отозвался Комаров.

– Да нет… я просто не помню, дисмиссия какая-то.

– Дистимия? – поправил Александр Михайлович.

– Да, вроде, – Серега потер глаза кулаком, у него закружилась голова от долгого лежания на кровати.

– Сережа, ты ведь не простудился, верно?

Серега молчал, кусая губы.

– Тебе прописали какие-то препараты? Ты их пьешь? – не унимался Комаров.

– Александр Михайлович, я приду послезавтра на пары. Не надо обо мне так беспокоиться.

– Я скучаю по нашим беседам, Сережа, – вдруг тихо сказал тот. Серега тяжело вздохнул.

– Я тоже скучаю, Александр Михайлович, – отозвался он и повесил трубку. Этот разговор окончательно лишил его сил, он лег и забылся беспокойным, с множеством неясных тревожных сновидений сном.

На следующий день он пришел на работу в мрачном настроении и с порога наорал на уборщицу за грязь в зале. Аня посмотрела на него с любопытством, а потом подошла вплотную и положила руку ему на член.

– А я все думаю, когда ты ко мне приставать начнешь? А ты, значит…

– Замолчи, – Серега резко оттолкнул ее от себя. – Я молчу о твоих делах, ты молчишь о моих. Иначе быстро вылетишь отсюда, поняла?

– Да, поняла, поняла, – усмехнулась Аня и отступила. – И не надо так грубить. Видать, твой бандит…

– Заткнись, блядь, – рявкнул Серега. – Иди салфетки по столам разложи. Мы открываемся через две минуты.

Весь день у Сереги все валилось из рук. Он никак не мог выкинуть из головы момент, когда Илья поцеловал его на прощанье. Это было даже больнее, чем когда он уходил в прошлый раз, матерясь на кого-то по телефону. С тех пор Серега на кухню даже не заходил, ему было невыносимо видеть весь этот срач с рассыпанными окурками и кофе по всему полу вперемешку с остатками жратвы, которую Илья подогнал. Все это там сейчас наверняка заплесневело и воняло. Но это была хуйня по сравнению с тем адом, что творился у него в душе.

На следующий день он просидел две пары у Комарова и поднялся к нему на кафедру. От того не укрылось его мрачное настроение.

– Сережа, ты же понимаешь, что такие диагнозы просто так никто ставить не будет? Тебе обязательно нужно пить лекарства, – серьезно сказал он, усадив его на диван.

– Александр Михайлович, давайте не будем об этом, иначе я опять вам нагрублю, – попросил тот, глядя в потолок. – Но, если в качества лекарства вы предложите мне коньяк, то я не откажусь.

Комаров усмехнулся и открыл свой допотопный советский сейф, где хранил все свои алкогольные трофеи.

– Думаю, Курвуазье должен тебя немного развеселить, – с мягкой улыбкой сказал он.

– Звучит весьма куртуазно, – заметил Серега и посмотрел на пузатую бутылку, из которой Комаров доставал тугую пробку. – Мы с вами как в романе Ремарка пьем коньяк, грустим и предаемся разврату.

– Не надо при мне упоминать этого пошляка, Сережа, – усмехнулся Комаров и протянул ему коньячную рюмку. – Если уж ты решил обсудить немцев, давай вспомним Томаса Манна.

– Он нудный, – поморщился Серега и отпил теплого коньяка. Напиток раскрылся ярким цветочным ароматом и приятным вкусом на языке.

– Это ты просто «Смерть в Венеции» не читал, – с улыбкой возразил Комаров, сел рядом с ним и обхватил рукой его голову. Поглаживая его щеку большим пальцем, он сказал:

– Рядом с тобой я довольно часто ощущаю себя тем старым писателем в зачумленном городе.

– Мне должно это льстить? – спросил Серега, придвигаясь к нему вплотную.

– Прочитай и сам реши, – ответил Комаров и поцеловал его в губы.

С тех пор они возобновили свои регулярные встречи на кафедре, и это помогало Сереге хотя бы на время не думать об Илье. Он понимал, что его терзания бессмысленны, но каждый раз, когда залезал в холодильник и видел недопитую бутылку водки, купленную Ильей, его охватывали воспоминания, и ему не хотелось их отгонять. Он садился на подоконник и подолгу курил, глядя, как в город приходит весна, сугробы исчезают, а из-под них появляются горы прошлогоднего мусора и собачьего говна. Правда, спустя пару недель все это было уже прикрыто свежей зеленью и выглядело не так уныло и безнадежно. Так и Серегина жизнь, по сути, была таким же засранным газоном, куда прохожие кидали окурки, бутылки, гандоны и героиновые шприцы, а ему только оставалось это созерцать и философствовать. Разгребать это дерьмо не было сил, да и что он мог сделать? Чудесным образом позабыть о том, что он пидор из неблагополучной семьи, которого изнасиловал и отпиздил до полусмерти бомбила с дурацким именем Кузя? Или поверить в то, что Илье на него не похуй? Что однажды он вернется и останется с ним навсегда? Уверовать в благие намерения Комарова, который хочет пристроить его на кафедру, чтобы иметь над ним власть и пользоваться им не только в оставшиеся полтора года учебы, но и всю последующую жизнь? Или, может, ему надо вообразить, что внезапно в его унылое существование ворвется принц на белом коне и увезет его в волшебную страну под названием Нью-Йорк или Париж, где геев не пиздят и даже разрешают жениться? Нахуй. Гораздо честнее было признать, что его жизнь – дерьмо, из которого вырастает иногда что-то годное. Например, охуенный секс с Ильей. Или приятные посиделки на кафедре с коньяком и минетом. Ну и так, по мелочи – неплохая работа, приятный треп с Галей и Славиком, шашлыки с приятелями, компьютерные игры, интересные фильмы и книги. У кого-то и этого нет. Похожей мыслью Серега обычно заканчивал свои философские измышления на подоконнике, тушил сигарету в горе бычков и вытряхивал покоцанную хрустальную пепельницу.

Так прошла весна, и наступила новая летняя сессия. Долгов у Сереги по ней не было, поэтому даже помощь Комарова не понадобилась. Тот по этому поводу шутил:

– Теперь я могу быть уверен, что ты со мной по любви, а не по расчету.

– По расчету, Александр Михайлович, по расчету, – усмехался Серега, катая по бокалу золотистый коньяк. – Или вы думаете, меня кто-то, кроме вас, угощает Курвуазье?

А потом институт закрыли на летний ремонт, и им пришлось прервать эти встречи. Серега в свободные от работы дни часто зависал у Гали дома и на даче. Она стала встречаться с Витей со Стошки уже постоянно, и к середине лета он к ней окончательно переехал. К Сереге он относился нормально, а всех остальных дворовых приятелей терпеть не мог, справедливо полагая, что Галя с ними спала.

– Я за десять лет учета в спидозной больнице, знаешь, как радар свой навострил? За километр голубых различаю, – сообщил он, когда они квасили втроем на Галиной кухне.

Серега смущенно хмыкнул, но ничего не сказал.

– Не бойся, мне на пидоров похуй. Даже хорошо, что они есть. Нам баб больше достанется, – довольно сказал Витя и хлопнул Галю по жопе. Та в ответ огрела его полотенцем по шее. – Ты, кстати, тест на ВИЧ сдавал когда-нибудь?

– Не, так и не собрался, – признался Серега и нервно затянулся сигаретой.

– Сдай. Хочешь, я с тобой схожу, если ты очкуешь? – предложила Галя. Серега испуганно посмотрел на нее и кивнул. Спустя неделю он узнал, что ВИЧа у него нет, как и всего остального венерического. Ну, хоть какое-то дерьмо пролетело мимо, подумал Серега и купил на радостях бутылку водки, чтобы поставить ее тем, кому повезло меньше.

Однажды в середине июля в кофейню без предупреждения пришел Комаров. Он с отстраненным любопытством оглядел заведение и направился к стойке.