Сергей Есенин. Биография

4

На 22 июля 1916 года пришелся пик взаимоотношений поэта из крестьян Сергея Есенина с династией Романовых: Есенин выступил в увеселительной программе в Царском Селе с чтением стихотворения, созданного специально к этому дню. Переписанный славянской вязью текст стихотворения вручили Александре Федоровне вместе со специальным экземпляром “Радуницы”.

В багровом зареве закат шипуч и пенен,Березки белые горят в своих венцах.Приветствует мой стих младых царевенИ кротость юную в их ласковых сердцах.Где тени бледные и горестные муки,Они тому, кто шел страдать за нас,Протягивают царственные руки,Благословляя их к грядущей жизни час.На ложе белом, в ярком блеске света,Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…И вздрагивают стены лазаретаОт жалости, что им сжимает грудь.Все ближе тянет их рукой неодолимойТуда, где скорбь кладет печать на лбу.О, помолись, святая Магдалина,За их судьбу.

Полковник Ломан, чьими стараниями было организовано выступление Есенина, отправил специальное прошение на имя Александры Федоровны с просьбой о поощрительном подарке поэту. Таким подарком должны были стать золотые часы с цепочкой.

Вопрос о желании или нежелании Есенина участвовать в программе увеселения императрицы, по-видимому, даже не ставился. Тем не менее либеральная общественность, как и следовало ожидать, встретила известие о “поступке” поэта с негодованием. В мемуарах Георгия Иванова, написанных, впрочем, в эмиграции, где общее отношение к царствовавшей фамилии резко переменилось, с обычными ивановскими преувеличениями, но в целом точно рассказано об этой реакции:

Кончился петербургский период карьеры Есенина совершенно неожиданно. Поздней осенью 1916 года вдруг распространился и потом подтвердился “чудовищный” слух: “наш” Есенин, “душка” Есенин, “прелестный мальчик” Есенин – представлялся Александре Федоровне в Царскосельском дворце <…> Теперь даже трудно себе представить степень негодования, охватившего тогдашнюю “передовую общественность”, когда обнаружилось, что “гнусный поступок” Есенина не выдумка, не “навет черной сотни”, а непреложный факт. Бросились к Есенину за объяснениями. Он сперва отмалчивался. Потом признался. Потом взял признание обратно. Потом куда-то исчез, не то на фронт, не то в рязанскую деревню…

Возмущение вчерашним любимцем было огромно. Оно принимало порой комические формы. Так, С. И. Чацкина, очень богатая и еще более передовая дама, всерьез называвшая издаваемый ею журнал “Северные записки” – “тараном искусства по царизму” [317] , на пышном приеме в своей гостеприимной квартире истерически рвала рукописи и письма Есенина, визжа: “Отогрели змею! Новый Распутин! Второй Протопопов!” Тщетно ее более сдержанный супруг Я. Л. Сакер уговаривал расходившуюся меценатку не портить здоровья “из-за какого-то ренегата” [318] .

317

Не поручимся, что эти сведения соответствуют действительности. Во всяком случае, Георгий Иванов активно печатался в “Северных записках”.

318

Иванов Г. Сочинения: Т. 3. С. 179–180.

Сестры милосердия – императрица Александра Федоровна (сидит) и великие княжны Татьяна (слева) и Ольга

Фотография К. Е. фон Гана. 1914

“Таких “преступлений”, как монархические чувства, – прибавляет Иванов, – русскому писателю либеральная общественность не прощала. Есенин не мог этого не понимать и, очевидно, сознательно шел на разрыв. Каковы были планы и надежды, толкнувшие его на такой смелый шаг, неизвестно”. [319]

319

Там же. С. 180.

Некоторое представление об этих планах все же способно дать витиеватое послание Николая Клюева полковнику Ломану – “Бисер малый от уст мужицких”, отправленное в октябре 1916 года, после консультаций с Есениным. Текст “Бисера…” представлял собою ответ на предложение издать книгу стихов Клюева и Есенина о царском Феодоровском соборе, где Ломан был старостой прихода.

Сергей Есенин. Портрет работы П. С. Наумова с надписью: “На память любимому Сереженьке, Г. 16. 22 ноября Ц. С.”.

Царское Село. 22 ноября 1916

Из этого послания видно, что в обмен на сверхлояльность и очевидные сопутствующие неприятности крестьянские поэты желали ни больше ни меньше как участвовать в решении государственных дел. Правда, не совсем понятно – в какой функции и с какими полномочиями:

“На желание же Ваше издать книгу наших стихов, в которой были бы отражены близкие Вам настроения, запечатлены любимые Вами Феодоровский собор, лик царя и аромат храмины государевой – я отвечу словами древней рукописи: “Мужие книжны, писцы, золотари заповедь и часть с духовными считали своим великим грехом, что приемлют от царей и архиереев и да посаждаются на седалищах и на вечерях близ святителей с честными людьми. Так смотрела древняя церковь и власть на своих художников. В такой атмосфере складывалось как самое художество, так и отношение к нему.

Дайте нам эту атмосферу, и Вы узрите чудо. Пока же мы дышим воздухом задворок, то, разумеется, задворки и рисуем. Нельзя изображать то, о чем не имеешь никакого представления. Говорить же о чем-либо священном вслепую мы считаем великим грехом, ибо знаем, что ничего из этого, окромя лжи и безобразия, не выйдет”. [320]

Возможно, впрочем, что подобным образом Клюев и благоразумно оставшийся за кадром Есенин, прямой подчиненный Ломана, просто “искусно уклонились от предложения” полковника-монархиста [321] .

320

Цит. по: Вдовин В. Сергей Есенин на военной службе // Филологические науки. 1964. № 1. С. 147.

321

Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. С. 155.

В сентябре 1916 года Есенин получил обещанный в июле царский подарок: золотые часы с изображением государственного герба. Несколько дней спустя он отправил слезное прошение в комитет Литературного фонда, более всего напоминающее письмо Ваньки Жукова “на деревню дедушке”: “Находясь на военной службе и не имея возможности писать и печататься, прошу покорнейше литературный фонд оказать мне вспомоществование взаимообразное в размере ста пятидесяти рублей, ибо, получив старые казенные сапоги, хожу по мокроте в дырявых, часто принужден из-за немоготной пищи голодать и ходить оборванным, а от начальства приказ – хоть где хошь бери. А рубашку и шаровары одни без сапог справить 50 рублей стоит да сапоги почти столько” [322] . После рассмотрения дела в фонде в финансовой поддержке Есенину отказали.

322

Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 7. Кн. 2. С. 201.

Чуть ранее он вместе с Клюевым возобновил отношения с Сергеем Городецким. “Я жил на Николаевской набережной, дверь выходила прямо на улицу, извозчик ждал меня, свидание было недолгим, – вспоминал Городецкий. – Самое неприятное впечатление осталось у меня от этой встречи. Оба поэта были в шикарных поддевках, со старинными крестами на груди, очень франтоватые и самодовольные. Все же я им обрадовался, мы расцеловались и, после мироточивых слов Клюева, попрощались” [323] .

323

Городецкий С. О Сергее Есенине… С. 140.

Когда Георгий Иванов в процитированном выше фрагменте своих “Петербургских зим” писал, что Сергей Есенин осенью 1916 года, кажется, был отправлен на фронт, он опирался на показания самого автора “Радуницы”, утверждавшего в автобиографии: “Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда я угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя” [324] . “Это уж решительно ни на что не похоже, – справедливо отметает Владислав Ходасевич есенинскую версию. – Во-первых, вряд ли можно было угодить в дисциплинарный батальон за отказ писать стихи в честь царя: к счастью или к несчастью, писанию или неписанию стихов в честь Николая II не придавали такого значения. Во-вторых же (и это главное) – трудно понять, почему Есенин считал невозможным писать стихи в честь царя, но не только читал стихи царице, а и посвящал их ей [325] .

324

Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 7. Кн. 1. С. 12.

325

Ходасевич В. Собр. соч.: Т. 4. С. 130. Специальному выяснению вопроса о том, служил ли Есенин в дисциплинарном батальоне, посвящена содержательная статья: Вдовин В. Сергей Есенин на военной службе // Филологические науки. 1964. № 1. Здесь, в частности, показано, что послание Клюева Ломану никак не отразилось на военной судьбе Есенина и что факты есенинской биографии 1916 – начала 1917 года решительно противоречат его же позднейшей версии о пребывании в дисциплинарном батальоне.

Петербург. Николаевская набережная и Николаевский мост Фотография начала XX в.

А вот в свою рязанскую деревню Есенин действительно ездил: в начале октября он получил очередную увольнительную и из Царского Села отбыл сначала в Москву, а оттуда – в Константиново.

Вернувшись в Петроград в декабре 1916 года, поэт продал право на издание своих сочинений и тем самым на некоторое время обеспечил себя материально.