Сергей Павлович Королев
Шрифт:
Отмолчались. Знали, что Челомей ходит в фаворитах у Хрущева, и не хотели обострять отношения? Пусть это будет рабочая версия, не более. Но ведь за молчание многие из признанных авторитетов уже были наказаны. Уже первые ракетно-космические амбиции Челомея обернулись для них своего рода крушением. Перестало существовать ОКБ-23, возглавляемое талантливым авиационным конструктором В. М. Мясищевым. Была заложена мина под конструктора С. А. Лавочкина, его ОКБ-301 стало филиалом фирмы Челомея. Тревожные дни переживали С. П. Королев, М. К. Янгель, П. Д. Грушин, понимая, что такая же опасность нависла и над ними. УР-100 рекламировалась в качестве массовой универсальной межконтинентальной
Хрущев слушал и внимательно рассматривал «плакатную живопись» (так это назвал академик П. Д. Грушин) на стенах. Время от времени он вполголоса что-то говорил Брежневу. Тот записывал. Проект постановления по обсуждаемому вопросу поручили подготовить заместителю министра обороны маршалу А. А. Гречко.
Абсурдность ситуации в какой-то мере была даже занятна. Казалось бы, совсем недавно в новеньком (этим он и запомнился) подмосковном доме отдыха, еще пахнущем свежей краской, проходила «можайская межведомственная комиссия». Тогда министр В. Д. Калмыков говорил о проекте «Заслон», и все одобряли неизвестно чью затею, а вот теперь молча внимали призрачному «Тарану».
В те годы родилась шутка о главных конструкторах: «Кто работает на нас (на военных. — М. Р.), кто на ТАСС, а кто и на унитаз». Шутка, в общем-то, недобрая, ибо у каждого КБ были свои заслуги. И немалые. Развал, переподчинение, закрытие тем, ссоры главных конструкторов грозили утратой ракетно-космических достижений, столь мучительно обретенных. Предчувствие печального исхода угнетало Королева, наверное, больше, чем других, уже потому, что и сделать он успел многое, и планы вынашивал грандиозные. На то совещание в Реутове его не пригласили.
Кисунько терзался сомнениями: «Зачем меня позвали сюда?» Из головы не выходило недоумение Янгеля, когда тот еще до начала совещания, мельком взглянув на плакаты, увидел на одном из них «свою» ракету, включенную в систему ПРО. Он так и спросил Кисунько: «Почему это моя ракета включена в твою систему?» И уже тогда Григорий Васильевич с усмешкой ответил: «Это не твоя ракета, а будущая челомеевская».
Когда обсуждение проекта «Таран» закончилось, Хрущев обратился к Янгелю:
— Михаил Кузьмич, Владимир Николаевич жалуется на вас и Королева, что вы запретили передачу в его КБ технической документации.
— Это секретные документы особой важности, — ответил Янгель, — и по существующему положению…
Хрущев перебил его:
— Немедленно вышлите, ваше КБ — не частная лавочка.
Далее события развивались так. Маршалы А. А. Гречко и М. В. Захаров приехали на строительство радиолокационного узла системы А-35. Осмотрели, поинтересовались ходом работ, сроками завершения.
— Это правда, что РЛС «Дунай-3» сможет наводить УР-100? — спросил Гречко.
Кисунько ответил утвердительно. Он понимал, что от его ответа может зависеть судьба системы, которую уже начали создавать. Он надеялся, что после этого визита Гречко доложит Хрущеву, что систему А-35 желательно сохранить, ибо она может пригодиться для проекта «Таран».
3 мая 1963 года Хрущев подписал постановление о создании новой системы противоракетной обороны.
Говорят, когда-то поэты дзен-буддисты, достигнув известности, меняли имя, чтобы начать новую поэтическую жизнь, в которой груз славы не мешал бы объективному восприятию их поэзии. Владимир Николаевич Челомей был талантливым конструктором. И организатором тоже. В его КБ работали прекрасные инженеры, которые создали уникальные проекты. Взять тот же носитель «Протон», орбитальную станцию «Алмаз», баллистические и крылатые ракеты… Аналогии, быть может, и неточны, но «причуды» дзен-буддистов
ему были не по нутру.В июле (точнее, во второй половине) 1961 года намечалось совещание у Д. Ф. Устинова по ракетным делам. Накануне Королев позвонил по «вертушке» Кисунько и предложил встретиться для конфиденциального разговора. Он состоялся в машине.
Это может показаться невероятным, но истина такова: после создания первой межконтинентальной, запуска первого спутника, прокладки первых трасс к Луне, триумфального полета «Востока» с Гагариным на борту Королев попал в тяжелую полосу интриг. До сих пор вспоминаю признание Сергея Павловича: «Второй раз меня пытались вычеркнуть из жизни» (первый раз — это навет, осуждение и ссылка в ГУЛАГ на Колыму. — М. Р.).
Суть того откровенного диалога такова:
Королев. До каких пор мы будем терпеть притязания Челомея?
Кисунько: Что вы имеете в виду?
Королев. Все то же…
Кисунько. И что предлагаете?
Королев. Давайте напишем обстоятельное письмо в ЦК.
Кисунько. Но ведь оно попадет к Хрущеву.
Королев. Хрущев — это еще не все ЦК.
Кисунько. Написать можно. Но вы его подпишете как главный конструктор, руководитель крупного КБ. А кто сейчас я? Меня обложили в КБ-1, я просто физическое лицо, и там скажут: это его личная точка зрения…
Судя по всему, письмо так и не было написано, ибо если бы оно было отправлено, то получило бы огласку. Однако время было упущено, и больше к этому вопросу ни Королев, ни Кисунько не возвращались.
Приглашение на юбилейные торжества по поводу 50-летия генерального конструктора ОКБ-52 было разослано всем его коллегам. Чествование намечалось на вторник 30 июня 1964 года. К этому времени уже был защищен аванпроект по «Тарану», предстояло подготовить постановление ЦК и Совмина на производство боевой системы. Вот тут-то военные и спохватились: одно дело одобрить аванпроект и совсем иное — начать создавать то, что у многих вызывало пусть внутренние, пусть пассивные, но возражения. Поговаривали и о том, что Кисунько собираются назначить первым замом к Челомею по системе «Таран». До Григория Васильевича эти слухи доходили из разных источников, а военные прямо предложили дописать это в проект постановления. Он жил тревожным ожиданием и размышлял, как деликатнее отказаться. Смущало и то, почему сам Челомей ни разу не то что не сказал — не намекнул ему об этом. Понимал он и то, что при таком раскладе становится заложником: завалится «Таран» — и голова его полетит. Отвечает-то исполнитель, или, как говорили тогда, гладиатор.
Сомнения Кисунько разделял и первый заместитель министра авиационной промышленности С. М. Лещенко. Он открыто называл «Таран» авантюрным проектом и, не желая участвовать в «аппаратных играх», ушел из министерства в НИИ.
Кисунько и создатель первой противоракеты В-1000 Грушин лучше других понимали, что противоракете необходим стартовый ускоритель, что баллистическая ракета в качестве противоракеты не годится из-за ограничений по скорости и маневренности при жестком лимите времени для перехвата цели… В этом их поддерживал и Королев.
В тот июньский вторник Кисунько позвонил Грушину в Химки. Начал осторожно: мол, надо подписать кое-какие бумаги по изделию А-35. Сказал, что может заехать, но Грушин ответил: «Я приеду сам». Они встретились, с основным делом управились быстро, многозначительно помолчали.
— Что будем делать? — спросил Кисунько и развернул приглашение из ОКБ-52.
Сдержанный в суждениях, замкнутый по характеру, Петр Дмитриевич не ответил. Он передернул плечами, вздохнул и, не желая продолжать разговор, досадливо махнул рукой.