Сергей Сергеевич Ольденбург 1888-1940

Как рассказывает военнопленный, симпатизировавший Белому Движению и отказавшийся возвращаться в СССР после 1945 г., переходы на сторону немцев и сдачи нацистским оккупантам свидетельствовали «о той нелюдской обстановке, которую власть большевиков создала у себя в стране» [Анатолий Бураков «Сквозь смерть и время» Мюнхен, 1960, с.26].

Надежды на спасение от большевиков не оправдались, иллюзии о немецком народе вскоре были разбиты, но Власовское Движение опиралось именно на эти самые широкие антисоветские народные настроения.

Давний знакомый П.Н. Краснова с 1918 г., генерал Кокенхаузен стал комендантом захваченной немцами Варшавы. Когда во Млаве, к северу от Варшавы, начали формировать казачью дивизию из военнопленных, 16 сентября 1942 г. туда ездил Краснов в качестве советника по казачеству. Это была местная инициатива, а не распоряжение высшего военного командования. Сохранившаяся переписка Краснова с Конрадом Кокенхаузеном, датируемая 1939-1943 г., всё ещё остаётся не опубликованной.

Немецкие участники антинацистского сопротивления, как Курт Хуберт, считали в 1942 г. «что НСДАП всё больше “левеет”. На севере Германии она настроена практически по-большевистски». Канонизированный РПЦЗ Александр Шморель говорил на допросе: «я открыто признаю себя приверженцем монархизма. Эта приверженность относится не к Германии, а к России» [И.В. Храмов «Александр Шморель» М.: Молодая гвардия, 2018, с.75, 162].

Примером сохранившегося немецкого сочувствия Национальной России, содействия православным монархистам и белогвардейцам, можно назвать то как в 1942 г. Штауффенберг и Тресков, поддерживавшие Власовское Движение, «хотели бы сформировать корпус в 200 000 или 300 000 человек, национальную армию, созданную на русской земле под командованием русских же офицеров. К тому же она должна была бы разговаривать на языке Священной Руси, любимой родины с её избами, колоколами, попами и иконами» [Жан-Луи Тьерио «Штауффенберг» М.: Этерна, 2012, с.148].

Для немецких властей было несомненно, что генерал Власов преследует подлинные интересы России, а не нацистов: «Власов – русский, то есть русский по национальности, который при формировании комитета преследует исключительно русские цели», прямо выступая против большевизма, правильно понимая, что только русские могут победить красных, и одновременно против нацистской политики, толкающей русских на сторону сталинизма [Эрих фон дем Бах-Зелевский «Дневник карателя» М.: Вече, 2021, с.281].

Контрреволюционная программа победы русскими силами, упомянутая Бах-Зелевским, полностью соответствует тому что А.А. Лампе 30 мая 1943 г. писал о встрече Краснова и Власова: «Интересно, что В[ласов] осуждает в призыве Краснова - призыв идти за немцами и призыв присяги им... он говорит о национальном правительстве, присяге и подчинении ему и союзе его с германской армией!».

Генерал Краснов, понимая, что требования Власова не будут исполнены, использовал другую стратегию действий, в долгосрочной перспективе ставя ровно те же цели, что и Власов, только ещё более контрреволюционные и монархические.

Насколько советская оккупация России была хуже даже нацистской, могли убедиться узники немецких лагерей, попавшие обратно в СССР. Новые лагеря теперь ограждала не одна, а две линии колючей проволоки – символ 1945 года. «Только война могла нас избавить от коммунистической тирании», – утверждали власовцы [Ф.Я. Черон «Немецкий плен и советское освобождение» И.А. Лугин «Полглотка свободы» Париж, 1987].

«Предпринятая генералом Власовым, его последователями и соратниками попытка вооруженной борьбы с коммунизмом, была закономерным историческим явлением, отразившим взаимоотношения между коммунизмом и русским народом» [И. Иванов «С кем мы?» // «Вече» (Мюнхен), 1981, №1, с.10].

Иван Ильин, видя во Власовском Движении «новую русскую гражданскую войну» против большевизма, понимал, что частичные сдвиги в нацистской политике в 1944 г. «очень запоздали», «надо было кардинально изменить немецкую восточную политику ещё в 1942 году». Однако продолжение русскими националистами антисоветской борьбы имело далеко идущее принципиальное значение для будущего России. В марте 1945 г. Ильин сочувственно приводил слова А.А. Власова: «Мы, так или иначе, погибнем. Но наша программа нас переживёт» [И.А. Ильин «Гитлер и Сталин. Публицистика 1939-1945 годов» М.: Русская книга, 2004, с.218, 276].

Термин Власовское Движение включает всех русских националистов из СССР, боровшихся с коммунизмом в 40-е. Вооружённые Силы КОНР составляли количественно незначительную часть этого движения, которое условно отождествляется с именем Власова, но не говорит о том что власовцы разделяли его взгляды по всем вопросам. Такова же ситуация с республиканцем Л.Г. Корниловым, который пытался претендовать на возглавление всего Белого Движения. Руководство КОНР, подобно группе демократов подле Корнилова, не смогло навязать свои революционные взгляды основному Русскому Контрреволюционному Движению.

Признание со стороны монархистов антисоветских заслуг Л.Г. Корнилова соответствует принципу поддержки всего лучшего, а не худшего в Белом Движении. Точно так относительно личности Власова имеет положительное значение не то что он вынужденно поддерживал сталинизм, а то как он с ним боролся. Одновременно А.А. Власов воплощает важнейшие задачи сопротивления нацизму, включая сюда и заслуги прямых сражений: «атаку бригады возглавляла вся троица, в том числе и генерал А.А. Власов. Значит он появился в армии не после взятия Волоколамска, как это обычно утверждается, а значительно раньше» [Василий Карасев «Яхромский мост. Крах «Тайфуна»» М.: Яуза, 2019, с.673].

Важнейшим историческим фактом является преобладание правых монархических настроений среди власовцев, что является самым логичным прямым следствием антикоммунистических устремлений Власовского Движения и совершенных западными демократами-февралистами, союзниками сталинизма, множеств преступлений против русских контрреволюционеров. Власовцы идейно соединились с белоэмигрантами на почве национальной монархической идеи.

В. Рудинский в статье «С Испанцами на Ленинградском Фронте» описывает как это происходило: «судя по моему новому знакомому, об эмиграции у меня создавалось самое лучшее мнение. Трингам был убеждённый монархист», «состоял в одной из монархических организаций». «Он употреблял всё своё влияние у испанцев на пользу русского населения». «У меня от этой встречи надолго осталась вера в русскую эмиграцию» [«Под Белым Крестом» (Буэнос-Айрес), 1952, сентябрь, №3, с.4, 13].

Идейный последователь С.С. Ольденбурга, М.В. Назаров в «Миссии русской эмиграции» указывает на основополагающий факт, что большинство монархистов среди власовцев признавал в 1949 г. «Социалистический Вестник» по результатам голосования о представительстве эмигрантских организаций.

В 1951 г. осведомлённые авторы журналы «Часовой» вполне подтверждали преобладание монархистов, как и представители Высшего Монархического Совета. Оно проявилось даже через послевоенную анкету НТС: «какие бы поправки ни вводить в статистику «Посева», нужно констатировать, что, по её данным, число монархистов в эмиграции составляет около половины». «Пожилые люди из СССР дают 38 процентов монархистов, а молодёжь из Советского Союза даёт 32 процента». «На анкету ответили прежде всего солидаристский актив и меньше всего - те люди, которые рассчитывали, чтобы их монархический голос был как-то опубликован официозом антимонархической партии» [И.Л. Солоневич «ХХ век. Так что же было?..» М.: ФИВ, 2009, с.82-83].