Сэру Филиппу, с любовью

Сам Филипп довольно часто заходил в оранжерею по ночам — иногда, когда ему не спалось, он брал фонарь и снова шел возиться со своими любимыми растениями. Оранжерея была для него своеобразным убежищем, где он мог укрыться, чтобы лишний раз не видеть тяжелого зрелища, которое представляла его жена, а после ее смерти — прятаться от детей. Но до сих пор он еще ни разу не приглашал кого бы то ни было в оранжерею ночью. Впрочем, если уж на то пошло, то и днем он предпочитал трудиться без чьей-либо помощи.

Но если раньше Филипп ни ночью, ни днем почти не замечал ничего, кроме своих растений, то сейчас он, казалось, смотрел на мир глазами Элоизы. Он словно впервые увидел таинственную, мистическую красоту ночной природы, мягкое волшебное серебро лунного света… Посещение оранжереи днем, в сущности, мало чем отличалось от прогулки по какой-нибудь аллее — с той лишь разницей, что здесь вместо привычных тополей или лип попадались экзотические заморские экземпляры, среди которых встречалось немало и таких, какими не каждый английский селекционер мог бы похвастаться. Но это днем… Сейчас же оранжерея казалась сказочными джунглями.

— Что это? — спросила Элоиза, заметив несколько глиняных горшков, из которых торчали какие-то ростки.

Филипп подошел к ней ближе. Ему нравилось, что Элоиза проявляет интерес к его занятиям — и, кажется, неподдельный… Обычно же посетители его оранжереи если и задавали какие-то вопросы, то лишь из вежливости.

— Здесь у меня горох, — ответил он.

— Какой горох?

— Самый обыкновенный, какой мы едим. Я провожу эксперименты — хочу добиться, чтобы стручок стал больше, тогда и горошины будут крупнее.

Элоиза склонилась над горшком. По росткам пока еще невозможно было сказать, что из них получится — Филипп высадил семена всего неделю назад.

— Чтобы горошины стали крупнее? — удивилась она. — Разве такое возможно?

— Честно говоря, —признался Филипп, — я не слышал, чтобы до меня кто-нибудь этим занимался. А я вот решил попробовать — и уже год как пытаюсь…

— И пока безуспешно? — участливо спросила Элоиза.

— Ну, нельзя сказать, чтобы уж совсем безуспешно, но все-таки не так, как бы мне хотелось.

— Понимаю, — посочувствовала Элоиза. — Помню, я как-то пыталась вырастить розы — в результате ни одна не прижилась…

— Розы — капризное растение. Гораздо капризнее, чем горох.

— Тем не менее, розы у вас здесь, как я успела заметить, в изобилии.

— Цветами я не занимаюсь, — махнул рукой Филипп.

— Не занимаетесь? Но мне показалось, они вполне ухожены…

— Это дело садовника.

— У вас есть садовник? — удивилась она. — Я думала, вы все делаете сами…

В недоумении Элоизы для Филиппа не было ничего нового: практически любой его гость, узнав, что у такого увлеченного ботаника есть еще и садовник, был несказанно удивлен.

— Что здесь странного? — пожал плечами Филипп. — Портниха тоже, в конце концов, утюжит платья не сама — на то у нее есть помощницы!

С минуту Элоиза задумчиво молчала, затем двинулась дальше. Остановившись рассмотреть еще какое-то растение, она упрекнула Филиппа, что тот не прихватил с собой фонарь.

— Что-то вы сегодня раскомандовались! — усмехнулся он. Элоиза обернулась, уже готовая было произнести что-нибудь колкое, но улыбка Филиппа была такой обезоруживающей, что вся ее обида тотчас прошла.

— Ничего не поделаешь, — рассмеялась она в тон ему, — придется вам, Филипп, если мы все-таки поженимся, смириться с тем, что я женщина решительная. Впрочем, по моим письмам вы могли бы это понять…

— Я это понял, — подмигнул он. — Иначе почему, вы думаете, мой выбор пал на вас?

— Вам нужна жена, которая будет командовать вами? — Элоиза, казалось, была искренне удивлена. Она подошла к Филиппу поближе. — Впервые вижу такого мужчину!

То ли от дразнящего тона Элоизы, то ли от ее близости и от романтической лунной ночи, но Филипп вдруг почувствовал, что у него начинает кружиться голова. Да, он действительно искал жену, которая смогла бы “прибрать к рукам” его детей и уже достаточно запущенное за год холостяцкой жизни хозяйство, но сейчас Филиппу меньше всего хотелось думать об этом. Как вообще можно думать о чем-либо постороннем, когда эта женщина смотрит на тебя так, словно хочет, чтобы ты ее поцеловал?..

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Филипп подошел совсем близко к Элоизе.

— Что это? — спросила она, указывая на какой-то росток.

— Растение, — рассеянно пробормотал он.

— Сама вижу, что растение! — усмехнулась она. — Вопрос, како… — Посмотрев на Филиппа, Элоиза вдруг осеклась: в его глазах горел огонь, какого она в них еще не видела.

— Можно мне поцеловать вас? — напрямую спросил он. Филипп остановился бы, если бы Элоиза произнесла “нет”, но он старался дать ей как можно меньше возможности это сказать, подойдя почти вплотную.

— Можно? — повторил он. Губы его были так близки к ее губам, что для осуществления своего желания Филиппу достаточно было малейшего движения.

Элоиза молча кивнула. Филипп нежно, почти неощутимо коснулся губами ее губ. Так целуют женщину, на которой собираются жениться.

Руки Филиппа нежно коснулись ее шеи… Бог свидетель, он хотел большего — гораздо большего…

Язык Филиппа, несмотря на слабый протест Элоизы, скользнул между ее губ. Ощущение было восхитительным, от него кружилась голова, но все равно это было еще не то, чего хотел Филипп. Ему хотелось прикоснуться к ней всем телом, почувствовать ее тепло, раствориться в ней…

Одна рука Филиппа обхватила талию Элоизы, другая потянулась ниже… Он прижал ее к себе, с наслаждением ощущая ее нежное, по-женски мягкое тело. Давно, очень давно его руки не касались женского тела…

Филипп хотел ее. Он чувствовал, что воздерживаться более не в силах, но все-таки был вынужден смирить себя. Сделать это сейчас, сегодня же было бы слишком рано. Какое-то время в любом случае должно пройти. А пока ему ничего не остается, кроме как наслаждаться той долей близости, которую он сейчас может себе позволить.

“Которую мы можем сейчас себе позволить”, — мысленно поправил себя Филипп. Ибо он чувствовал, что Элоиза отвечала на его ласки — сначала неуверенно, потом все более и более распаляясь. Филиппу нравилось ощущать в своих руках молодое, упругое девичье тело, вдыхать пьянивший его аромат… Никогда еще Филипп не испытывал такого блаженства. Если одно прикосновение к ней уже способно вызывать у него такую бурю эмоций, то что же будет, когда…

Длинные волосы девушки растрепались, и одна непокорная прядь обвилась вокруг левой груди, соблазнительно обрисовывая ее. Губы Филиппа скользнули ниже, к ее шее, и Элоиза выгнула спину, чтобы ему было удобнее — или, скорее, непроизвольно отвечая на его ласки, подчиняясь древнему и вечному женскому инстинкту. Филипп начал опускаться на колени, скользнув губами по ложбинке на груди Элоизы.