Серый туман

Васян осторожно положил трубку на рычаг и вытер испарину со лба.

– Шеф звонил, - пояснил он.
– Сам Шварцман нас с тобой вниманием удостоил. Ну, держись, программист, сейчас начнется.

Мелкий дождь моросил не переставая уже не первый час. Редкие автомобили таинственно шелестели гравиподушкой по мокрому асфальту, разбивая на капли отражения редких фонарей, окруженные многоцветным ореолом.

Олег опять откинулся на сиденье и полуприкрыл глаза. Боль пронзала голову, начинаясь где-то в области глаз и заканчиваясь в районе затылка. Он машинально покатал языком таблетку анальгетика и сглотнул горькую слюну. Отчаянно хотелось спать.

– Подъезжаем, Олежка, - негромко сказал ему Пашка с переднего сиденья.

– Готовься, начинается твой выход. Как голова?

– Паршиво, - нехотя откликнулся Олег.
– Елки зеленые, трое суток не спал, глаза слипаются, хоть подпорки вставляй. Даже амфетамин уже не помогает. Вот кончится эта катавасия, завалюсь в постель и сутки отсыпаться буду.

– Ладно, если заснешь на трибуне, я тебя локтем в бок толкну, - улыбнулся Бегемот. Его взгляд остался озабоченно-настороженным.
– Потерпи, всего полночи осталось, а там дрыхни сколько влезет. О, а вот и наши болельщики.

Машина вывернула на Черемушинскую площадь. На здании телецентра горели прожектора, шарившие по клокочущей толпе. Яркие лучи пронзали пелену дождя, и Олегу внезапно показалось, что он чудом оказался на ленте старой кинохроники.

– Во, сейчас прилетят два "Фораили" и начнут бомбить слезоточивым газом, - усмехнулся Бегемот, которому, очевидно, пришли в голову те же мысли.
– Все на борьбу с сахарской интервенцией!
– Он попытался вскинуть над головой сжатый кулак, ударился о крышу машины и зашипел сквозь зубы.
– Блин, не могли крышу помягче сделать! Ладно, герр сахиб, ваша остановка!

Павел выскочил из машины и потянулся к ручке двери. Олег, стиснув зубы, сам распахнул дверь и выбрался наружу прямо под слепящий луч прожектора. Боль опять пронзила голову, но уже как бы издалека. Не ломом, а пыльным мешком, мрачно подумал Олег. Ну да и то спасибо, авось до утра дотяну. А то нехорошо получится, если услышу о победе - или проигрыше - да и грохнусь в обморок. Конфуз получится, скажут, что кисейная барышня, популярность упадет, враги заедят, квартплату повысят, а зарплату наоборот…

– "Общее Радио"! Скажите, Олег Захарович, как вы оцениваете свои шансы на победу?
– какой-то ушлый репортер просочился сквозь жиденькое - из двух человек, не считая Бегемота - олегово кольцо охраны, и теперь совал ему под нос микрофон.
– Вы все еще надеетесь победить, даже несмотря на резкий спад популярности перед выборами?

– Чепуха все это, - зло откликнулся Олег, работая локтями, чтобы пробиться сквозь толпу энтузиастов-почитателей, и надеясь, что репортера затрет в толпе.

– То есть как чепуха?
– удивился репортер, оказавшийся более стойким преследователем, чем надеялся Олег, и не отстававший от него ни на секунду. Павел безуспешно пытался вклиниться между ними, но все его попытки оканчивались неудачей.
– Вы хотите сказать, что вам все равно, какой у вас рейтинг?

– Я ничего не хочу сказать, - сквозь зубы пробормотал Олег, улыбаясь направо и налево, пожимая протянутые руки и ловко уклоняясь от попыток некоторых чересчур эмоциональных девиц повиснуть у него на шее. Да, Пашка, Бегемот недорезанный, секъюрити из тебя пока еще хреновый, учиться тебе и учиться, как от репортеров отбиваться. Ладно, если победим, отправлю на высшие охранные курсы, или что у нас там, у самого Шварцмана учиться. Или у Дуболома.
– Вы не хуже меня понимаете, как эти данные организуются. Вот доживем до утра - узнаем, какой у меня настоящий рейтинг… - Он наконец добрался до входа на трибуну, и настырный репортер остался у ее подножия.

Олег одернул пиджак, поправил галстук и попытался пригладить встрепанные волосы, которые, несмотря на пропитывающую их влагу, непокорно торчали во все стороны. Ладно, последний рывок перед публикой, и все. Можно пить пиво и ждать результатов. И дался же Шварцману этот митинг… Сидел бы сейчас в штабе перед телевизором, на теплом сухом диване, дремал бы, Маша бы шею помассировала… Он придал своему лицу решительное и мужественное выражение, и наклонился к микрофону.

– Дамы и господа!
– его голос гулко разнесся над площадью, дробясь и повторяясь. Толпа притихла.
– Спасибо вам за то, что не побоялись прийти сюда, чтобы выразить свою поддержку. Я знаю, что многим из вас угрожали, многим запрещали идти, но вы не испугались!
– Он приостановился на секунду, и его голос возвысился.
– Еще никто не смог угрозами помешать народу выразить свою волю, именно этому учит нас история. Как улановцы в двенадцатом году не смогли разогнать Народное Собрание, так и сегодня новоявленные хозяева жизни не смогут заткнуть нам рот. Народ получит того Председателя, которого хочет он, а не кто-то еще! Именно так будет сегодня! Мы покажем им, что такое на самом деле народное самоуправление!

Толпа взревела. Несколько секунд Олег пережидал, пока шум немного не утихнет, затем продолжил:

– Сейчас, когда я шел к трибуне, меня спросили, как я отношусь к падению моей популярности перед выборами. Я отвечу так: мне хорошо знакомы методы, которые используются для фабрикации любых данных, которые нужны им!

Интересно, а если меня кто-нибудь спросит, кому - "им", что я отвечу? Малый Совет? Так этим весельчакам только повод и нужен, чтобы меня снять. Заявят, что клевещу необоснованно, и каюк. Тогда разве что революцию устраивать… Не уверен, что Шварцмана на это хватит, да и не тянет меня революцию возглавлять, уж лучше сразу застрелиться. Ладно, если я в чем-то и силен, то в экспромте. Спросят - отвечу, а раньше времени задумываться не стоит. И так голова болит…

– И поэтому я скажу прямо: мне наплевать на все данные опросов, сколько бы их не проводили! Единственный опрос, результаты которого я приму, - это сегодняшние выборы. Я подчинюсь только воле народа, а не каких-то там провокаторов!

Толпа опять взревела. Павел рассеянно оглядывал море мокрых голов, в шляпах, кепках, капюшонах и простоволосых, над которым колыхались криво, от руки, нарисованные плакаты. По периметру площади стояло редкое оцепление в черных блестящих плащах и белых касках. В дальнем углу, полускрытый постаментом, одиноко покачивался под порывами ветра пожарный водомет с воинственно поднятым к небу стволом водяной пушки. Водителя в кабине не наблюдалось, только на операторском месте сидела одинокая фигурка, помахивая какой-то палкой.

Взгляд Павла скользнул дальше, к проспекту. Машин уже почти не было, фонари горели вполнакала. Над дальним шпилем сахарского посольства сквозь случайный разрыв в облаках одиноко горела звезда. Павел, пользуясь умением, приобретенным еще в институте, зевнул сквозь зубы. Заломило челюсти. Его не оставляло чувство неправильности. Что-то не так. Он на мгновение потерял равновесие, неловко переступив с ноги на ногу, и случайно коснулся олегова запястья, почувствовав твердый браслет сквозь материю обшлага.

Внезапно все стало четко и прозрачно. Фигурка на водомете словно увеличилась в размерах, стала выпуклой и ясной, будто освещенная прожектором. На щеке фигурки блестели мелкие капельки дождя, а правая щека припала к прикладу длинного, зловещего вида карабина.

Время замедлилось. Как во сне, Павел начал разворачиваться к Олегу, раскрывая рот, чтобы крикнуть, предостеречь, столкнуть с открытого места. Воздух липко обхватывал тело, перекрывал дыхание, останавливал звуки, рвущиеся изо рта, а снайпер на водомете, наконец поймав Олега в прицел, нажал на спуск.